Балкон

Она вообще не слушала, но хихикала над перлами Гриши, который был все шумнее.

Прекрасная девочка, умница и красавица, мало ли кто забыл. Но сейчас она меня расстраивала.

Парта 2.

– Гоголь, как всегда, в принципе, непринужденно разговаривает с читателем. Каламбурит.

– Каламбуря. Ну и плюс детали, их очень много. Работают на общий замы…

Парта 3.

За ней сидел Гриша, визги которого уже было не перекричать. Молчание в ответ на его провокационное поведение стало карт-бланшем на полную вседозволенность. Поэтому я нетерпеливо подошёл к нему:

– Как думаешь, ты не громко разговариваешь, Гриша?!

– Да нет. Вполне, – и игнорируя моё присутствие, продолжил он, как гиена, ржать.

– Урок идёт. Слишком громко, – строго сказал я ему:

– И чё? Шинелька! – и опять загоготал, вместе со всеми остальными.

– Либо замолкаешь, либо выходишь из класса, – Шинелька?!

– Ага. Так и понял. Ты, конечно, Сергей, такой дефолтный. Запрещаешь, ноешь. А мы, между прочим, насчёт темы урока общаемся.

– Не понял, когда я стал для тебя Сергеем. Край держи. Замолчи или серьёзно выйдешь из класса.

– Так с рождения Сергей, – повернулся Гриша к подсосам, и не думая внимать моим замечаниям. В бешенстве я показал на дверь и тихо проговорил:

– Выходи.

– Да ладно тебе, – сделал он паузу, смотря за реакцией окружающих: – Вам, то есть. Мы «Шинельку» обсуждали. А я вас так давно зову, представляете совпадение?! Акакий Акакиевич…

Его провокация работала, хотя я знал, что чрезмерная агрессия подавляет. Но в сегодняшнем бесовстве я совершил крупную ошибку. Не дослушав, пока он закончит меня унижать, я несоразмерно даже его гадости закричал: «Выходи!»

Физиогномика его продемонстрировала не только отсутствие боязливости, но и, более того, ненависть до покраснения:

– Пошёл ты нахуй, – вполголоса отчётливо произнес он, – какая же ты нормисоблядь ебаная. Постоянно…

Я рванул его за рукав, он быстро поднялся на ноги и несильно пробил мне ногой в икру. Я немного отшатнулся, но стерпел, понимая, что нельзя отвечать. Гриша опять двинулся на меня, и я резко оттолкнул его от себя: он полетел назад и упал на спину.

22

Меня вызвали на ковёр, хах. Вызвать на ковёр – такое несуразное выражение. Кажется, что этимология его растет от каких-нибудь смердов. В нём я слышу раболепскую боязнь и ненависть к начальству. А начальство, вероятно, должно быть маслянисто-ожиревшим, чтобы вызывать у нижестоящего опасение запачканным ворсом. Или они спокойно ходят по ковру в ботинках?! По краю этого ковра и прокладывается линия водораздела. Я ощутил её, пока директор отчитывал меня.

– Ты, Сергей, кто? Учитель?!.. Жди повестки в суд от его отца теперь. Ты что, не знаком с законодательством нынешним?!.. Слушай:

– «Статья 34. Основные права обучающихся и меры их социальной поддержки и стимулирования.. – и так дальше. – Пункт 9. Уважение человеческого достоинства, защиту от всех форм физического и психического насилия, оскорбления личности, охрану жистимулирования». И сразу: «Пункт 10…свободу совести, информации, свободное выражение собственных взглядов и убеждений.» Ну что скажешь?! Как ты мог допустить рукоприкладство?!

– Честно говоря, не хотел. Но надо было как-то привести его в чувства.

– Ты, Сергей, в казарме рекрутов мордуешь?

– Правда, не имел умысла толкаться с ним или что-то подобное. Я только ответил на его выпады, – замечания директора стали уже раздражать меня, и я спросил:

– А что мне делать надо было?!

– Сергей Борисович, – ушёл директор от вопроса, – ты учитель в лучшей школе города, значит, должен следовать общепринятой политике отношений. Это всего лишь ребёнок. Тебе ли объяснять, что образовательная этика уже не дикость. Ребенок – такая же личность, как и взрослый. И к нему надо относиться с таким же уважением. (-)

23

– Ребенку до взрослого надо дорасти. А чтобы дорасти, нужно немного приземлиться на землю… Простите. Но если на то пошло, представьте ребенка в песочнице, который мешает всем играть. Нет, чтобы делать куличики и строить дома, он отбирает машинки, сыпет в глаза других песком и радуется. Он не понимает, что не прав. А мы с вами, взрослые, понимаем. И наша задача – это инфантильное самоупоение прекратить, за него одернуть и пристыдить. Ребенок порыдает, побесится, но поймет спустя время, что был не прав. Так у него появится чувство ответственности, он повзрослеет, и можно будет говорить о равенстве и личностях.

– Что ты предлагаешь? Вернуть времена царской России, когда гимназистов стегали? Или как ты говоришь?! «Пристыжали». Меня в детстве, кстати, тоже пристыжали учебником по голове. Но в отличие от тебя я не сильно ностальгирую по старой этике. Насилием ничего не решается.

– Отвечать на оскорбление и удары – это то, что называется насилием?

– Нет, Сергей… Будешь сам оправдываться в суде, раз так яро отстаиваешь свою дурость. Надоело слушать. Я тебе не помощник больше.

– В соответствии с этим законом уже считается правонарушением привлечение ребенка к уборке школьной территории и мытью полов. У ребенка одни права, но обязанностей нет. И отсюда у меня вопрос: в какой момент ребенок должен стать взрослым, если он элементарно не несет никакой ответственности?! Даже за свое поведение, которое ему позволительно в любой фо…

– Решением суда может быть увольнение, штраф и ещё более строгие наказания, – перебил меня директор. – Можешь говорить, что угодно. Но я не уверен, что после данного инцидента ты, Сергей, будешь у нас преподавать.

Я немного вспыхнул, но не показал этого:

– Надеюсь, что мы решим конфликт мирно. Но я пришёл к вам работать педагогом, а не гувернанткой.

24

Настроение было мерзким. Маму не получалось устроить в платную больницу, когда как в государственной не было мест. Но она серьёзно болела, что я видел, несмотря на её внешнюю ретушь. Я не мог выйти на личный контакт с доктором. Сообщения и звонки до него не доходили. Вероятно, сменился номер, о чём он предупреждал на приеме. Ещё он, правда, сказал, что в таком случае я могу обратиться в регистратуру, объяснив ситуацию. Но «К сожалению, мы не даём контактов сотрудников» было в ответ.

Потом инцидент с этой мразью. А теперь оказывается, что меня могут за недостаточную покорность уволить и, хуже того, засудить. Всё валится из рук.

Но это ещё не всё. И когда я проходил мимо угла гимназии спустя пару минут, опустив голову, там стоял квадрат ЕМ. Дверь отворилась, и нувориш вывалился со своим холуем. Не успел я что-то понять, как последний сунул мне в скулу, отчего я упал. «Я захуярю тебя, – стал орать ЕМ мне в лицо. – Я заебошу тебя… Ещё только раз мне про тебя скажут…»

25

– Ума не приложу. Как просто меня уволили!

Пуская клубы дыма, в неврозе прошел влево по балкону.

– А-а-а-а!!!

– Не верится. Как так вдруг я оказался на обочине жизни?! Как???

Прошёл вправо.

– А-а-а-а!!! Из-за одного маленького ничтожества!!!