Странная страна

– Добро пожаловать в Нандзэн, – произнес в свою очередь Глава Совета.

– Добро пожаловать в Нандзэн, – повторил за ним мужчина, бывший белым конем и вепрем. – Как Страж Храма, я имею честь оказать вам прием. Вы те, кого мы не ждали, но похоже, что де Йепесы играют свою роль в истории нашего моста.

Алехандро и Хесус поднялись, отметив про себя, что уже не находят ничего странного в беседе с конем или зайцем.

– Как мы должны вас называть? – спросил Алехандро.

Глава Совета улыбнулся:

– Вот первый вопрос, который задают все люди.

Он издал мягкую руладу, которая не была настоящей мелодией, скорее влажным звуком, в котором струилась древняя река.

– Это мое имя, – сказал он.

И обратился к своим на том же музыкальном природном языке, омывшем души Алехандро и Хесуса летним дождем. Это было так прекрасно и в то же время так глубоко вписывалось в пейзаж, что от Нандзэна у них закружилась голова.

– Но мы любим и язык людей, – продолжил Страж Храма, – и мы с удовольствием берем себе их имена. Для вас я буду Тагором.

– Солон, – представился вслед за ним Глава Совета.

Хесус, для которого все остальные отошли в тень, смотрел на Марию. В тот момент, когда страж перешел на язык эльфов, он увидел, как в ее зрачках вспышкой промелькнули деревья, отраженные в каменных плитах, и понял, что в ней жили невидимые густые кроны, воспоминание о которых было настолько неизгладимым, что иногда превращалось в видение.

– Как и ты, я выросла на скудных землях, но там были очень красивые деревья. – Она обернулась к священнику и художнику и сказала: – Вот два человека, которые когда-то их видели.

Мужчины выступили вперед и поочередно пожали руки Алехандро и Хесусу.

– Алессандро Ченти, – представился художник. – Дома, в Италии, меня звали Сандро.

Священник неожиданно склонился в коротком поклоне.

– Отец Франциск, – сказал он, – счастлив, что наши пути пересеклись.

Хесус перекрестился.

– Вы француз, святой отец? – спросил он.

– Так и есть, – ответил священник.

– Мы сейчас на небе? – не удержался от следующего вопроса Хесус.

Отец Франциск глянул на Петруса и засмеялся.

– Если это так, то ангелы выглядят немного странно, – сказал он. И посерьезнел. – По правде говоря, я не знаю, реально ли все это, или только мне снится.

– Те, кто пьет, знают, что истина находится на дне бутылки амароне, – сказал Петрус.

– Я единственный, кто может сказать, что находится на дне итальянской бутылки, – заявил Сандро.

– Экстаз, – сказал Петрус.

– И трагизм, – добавил художник.

Мария, обращаясь ко всей компании, сделала приглашающий жест в сторону храма:

– От имени Совета Туманов приглашаю вас выпить вместе чаю.

Она чуть склонилась перед Тагором и возглавила группу, двинувшуюся по дороге Нандзэна.

Нандзэн. По мере приближения к храму внизу перед ними открывалась долина с высокими деревьями, границы которой скрывались в густых туманах. Сам храм, построенный на скальном выступе, стоял на столбах, уходящих в густой мох, где поблескивали жемчужины росы. Вокруг древнего домика шла галерея, к которой вели истертые ступени. Когда Алехандро поставил ногу на первую из них, он ощутил короткую, но сильную вибрацию. Он вошел сразу за Тагором, Солоном и Марией. Остальные члены делегации следовали за ним, Клара и Петрус замыкали процессию. Снаружи строение казалось скорее тесным, и Алехандро с Хесусом были удивлены, обнаружив, что оно не только достаточно велико, чтобы принять их всех, но и оставляет впечатление свободного пространства. Ступая с галереи внутрь, они почувствовали, что проходят через невидимый тамбур, и теперь звуки мира звучали приглушенно. Странным образом Алехандро показалось, что покой этого места той же природы, что и туманы долины, – нечто эфемерное, сотканное из глубокого дыхания жизни. А вокруг благодаря проемам, которые выделяли из панорамы самые насыщенные уголки, пейзаж превращался в череду картин. В глубине – алый мост, окаймленный тесной рамой небольшого окна так, что виднелась только восходящая часть его арки; узкая перспектива рождала абстрактное видение красной точки, брошенной на поверхность чернильного озера. Мощь картины усиливалась подчеркнутой другими проемами роскошью деревьев и туманов, исчезающих и возрождающихся вновь. Каждый завиток тумана, каждое колебание ветки под ветром, каждый перелив неба неустанно слагались в конфигурации высшей красоты.

Белый медведь указал каждому место на полу павильона. Тагор и Солон расположились друг против друга и приготовились вести собрание.

– Кватрус, к вашим услугам, – сказал белый медведь, слегка поклонившись.

– Хостус, – представился другой младший эльф как раз в тот момент, когда обращался в белку. И добавил: – Мы сегодня будем помощниками.

Деревянный пол был гол, если не считать тонкой серебристой пыли, которую не потревожили их шаги. Легкий ветерок выписывал на ней подвижные арабески. На одной из стен песчаного цвета – единственное видимое украшение, полоса светлой ткани с неизвестными письменами, красивыми, как рисунок, и выведенными чернилами, схожими с небом. К стене, выходящей в долину, между двумя проемами с видом деревьев в тумане была придвинута скамья, на которой стояли чашки, заварные чайнички, глиняные чаши и несколько лопаток и ковшей из необработанного дерева. Кувшины с сухим чаем выстроились под скамьей. Рядом, на жаровне, прямо на полу побулькивал большой чугунный котелок.

Ни звука, ни движения в комнате, кроме кипения воды и танца серебряной пыли. Кватрус и Хостус поставили перед каждым гостем две маленькие чашки разной формы и размера, потом Кватрус принес Тагору чайничек, чашу и кувшин с чаем. Страж Храма достал оттуда что-то вроде коричневой ломкой лепешки и отделил от нее часть. Хостус зачерпнул из чугунного котелка, и Тагор вылил на раскрошенный чай первую воду, которую сцедил в чашу. Наконец помощник принес ему новый ковш, который он, как и первый, вылил на листья.

Внезапно страж издал мягкую трель, и все переменилось. Власть ритуалов придает людям немного чопорное достоинство до того момента, когда она перетекает в транс и, заставляя покидать свое тело, придает им силу расти над собой. В Нандзэне эльфы не утратили свою беспечность, но в их взгляде появилось осознание красоты и суетности мира, уверенность в том, что надвигается тьма, и желание почтить то, благодаря чему живые создания могут выстоять под небесами, несмотря на войну. Время шло, империи рушились, живущие погибали; в сердцевине этих невзгод скрывалась толика благородства; то был момент, требующий серьезности, но не торжественности, почтения без доли формальности, а еще веселья, сколь бы важен ни был наступающий час.

Серебристый отблеск на лице Тагора стал резче. Что-то подымалось в нем из глубины. Преображение было неуловимым, но Алехандро вспомнил Луиса Альвареса, прекрасного своим уродством недомерка, озаренного внутренним огнем, которого этот пламень делал страшнее убийцы, и видел, что Тагор из великолепного становится опасным. Откуда берут они такие силы? – спросил себя он. Оглядевшись вокруг и заново увидев обнаженность храма, чернильные письмена, серебряную пыль и окутанные туманом деревья в просвете окон, он ответил себе: из красоты.

– А следом за ней – внутренний огонь, – пробормотал Петрус по его левую руку. – Заметим, что того же можно добиться поэзией, а еще лучше – амароне.

Солон глянул на него, и он замолк, невольно тихонько посмеиваясь.

Тагор встал и налил чай в первую чашку, поставленную перед каждым гостем. Вернувшись на место, он поднял свою на уровень глаз, но, к удивлению Алехандро и Хесуса, перелил ее содержимое во вторую чашку. Они последовали его примеру, потом, как и остальные, поднесли пустую чашку к ноздрям.

Они думали, что почувствуют редкий аромат; в нос им ударил запах пыли и подвала. Он принес столько наслоений памяти и ощущений из детства, что Алехандро и Хесус снова пережили свои былые похождения, когда подвал распахивал двери в волшебную страну, страну мхов и тайников, где можно путешествовать без движения и надеяться без оглядки, страну подлесков и погребов, где вызревали мечты, благословенную страну того неисчерпаемого времени, которое завтра утечет как вода сквозь пальцы, – они вдыхали чай, надеясь, что это никогда не кончится, пока магия пустой чашки прокладывала путь сквозь годы. Теперь они видели себя в лесу, и они уже не были детьми. Ливень намочил ветви и землю, которые исходят каплями и испарениями под вернувшимся светом, от почвы поднимается запах влажных тропинок, пронизанный земным жаром под стать их юношескому пылу. Увы, пришлось идти вперед и взрослеть, мальчики стали мужчинами, и их вера в бесконечность претворилась в осознание смерти. И тем не менее, склонившись из окна форта во двор, где прошел дождь, генерал де Йепес и его команданте вдыхали терпкий аромат, возносящийся к ним и мягко касающийся их на своем пути от земли к небу. Мы вернулись обратно во времени, подумал Алехандро в тот момент, когда чашка лишилась всякого запаха, и вместе с ним ушло опьянение от восприятия мира через призму минувших лет.

– По нашему обычаю до того, как выпить чай, один из нас читает стихи, – сказал Солон.

Алехандро подумал о словах, произнесенных призраком Луиса, и давнее воспоминание всплыло у него в голове.

– В моих краях есть одна песня, которую поют только на похоронах, на том испанском, на каком никто больше не говорит, – сказал он. – Это древняя поэзия Эстремадуры, которую женщины когда-то даровали моим мертвецам.

Внезапно поняв старинный говор, он произнес вслух две последние строки:

Живым жатвы мертвым бури
Когда все станет пустотой и чудом

Эльфы надолго о чем-то зашептались.

– Это те самые слова, которые кто-то вывел здесь сегодня утром, – сказал Солон, указывая на полоску ткани на стене. – Обычно мы записываем стихи только после того, как произнесли их вслух, но сегодня невидимая рука написала их раньше.