Un'estranea/Чужая

– В этом году я выиграла олимпиаду по истории, – зардевшись, произнесла Маша.

– Всё это пыль на ветру, – изрекла Беатриче, для которой достижения внучки выглядели незначительными.

Никто не посмел возразить старой графине, чтобы не распалять костёр раздражения. Они продолжили ужин. Тётя отменно готовила, поэтому Маша съела две порции тирамису.

– Божественно, драгоценная сестра! – воскликнул Антонио.

Маша беседовала лишь с тётей Аллегрой. Бабушка демонстративно игнорировала её присутствие. После долгого позднего ужина они играли в Scopa[8 - Игра в карты.]. Аллегра наспех объяснила племяннице правила этой несложной игры, и девочка с лёгкостью освоила её.

К ночи у Маши закружилась голова. Она говорила по-итальянски, но думала по-русски. И перевод речи занимал некоторое время. Иногда она путала или забывала слова. Эти ощущения внове для неё. Она знала итальянский, но ей ещё многому предстояло научиться. К тому же когда она нервничала, то неосознанно переходила с итальянского на русский язык.

Ею овладело странное возбуждение. Столько событий и новых ощущений. Но одно чувство было очень ярким и томящим. Тоска по дому и матери с сестрой не давала покоя. Их жизнь продолжится, но отныне Маша не будет её частью. Она заплакала, когда поняла, что ещё долго не увидит старшую сестру. Сейчас Мария ругала себя, за то, что не ценила время, которое провела с Алиной. А теперь она далеко… Чем занимается? Вспоминает ли она о Маше?

Вот бы вернуться в Москву. Окунуться в её бурный ритм. Маша скучала по уютным московским улочкам, по маленьким кафе, прятавшимся в тупиках, и даже по толчее в метро. Она умела абстрагироваться от шума мегаполиса и в хмурый день погружалась в мир живописи. Сидя на смотровой площадке Воробьевых гор, рисовала сумрачную панораму Москвы.

Сон не приходил этой ночью. Маша с волнением ждала завтрашний день. Ей предстояло пойти в лицей. Любой подросток знает, что школа – это ад из сводов правил и ограничений, а демоны в нём одноклассники.

***

Первый день в престижном лицее запомнился плотным туманом, скрывавшим контуры города, и ароматом настоящей итальянской пиццы. Тётушка постаралась, сдобрив выпечку любимым сыром. Маша едва оторвалась от вкуснейшего лакомства.

– Я положу тебе с собой, – сказала тётя и, отрезав большой кусок «Маргариты», опустила его в пластиковую коробочку для обеда.

Венеция лениво пробуждалась. Задумчивый дворник в спецовке салатового цвета шумно тащил за собой контейнер с мусором. Голуби вспорхнули с балкона. Старуха с сигаретой в беззубом рту вытряхивала коврик прямо на головы прохожих. Недолгую дорогу до лицея Адриано и Маша проделали в напряжённом молчании.

– Ты сердишься, Мышаня? – отец внимательно посмотрел на дочь.

Маша ещё не могла точно сформулировать, что чувствует. Все ощущения сплелись в клубок нервов где-то в центре груди. Маша промолчала, запоминая маршрут. Вчера она чуть не заблудилась, перепутав очередной поворот.

– В этой школе обучалось всё семейство Спинелли. Возможно, ты познакомишься с учителями, которые помнят меня ребёнком. Была у нас преподавательница. Мы звали её Медузой Горгоной.

Маша улыбнулась, а затем помрачнела, вспомнив о российской школе, где осталась единственная лучшая подруга.

– Мы пришли! – объявил отец и остановился у входа во двор.

Девочка изумлённо оглядывалась. Здание, в котором расположился лицей, больше походило на роскошное палаццо венецианского дожа, чем на образовательное учреждение.

– Проводить тебя до аудитории? – спросил Адриано, заметив растерянный взгляд дочери.

Маша считала себя взрослой и самостоятельной, поэтому ни за что бы ни согласилась, чтобы её сопровождал отец.

– Нет, я сама, – твёрдо заявила она.

– Удачного дня, – пожелал Адриано и передал ей рюкзак.

Мимо них прошла весёлая стайка школьниц в форменной одежде. Мария тревожилась. Быть новичком тяжело. Отношения со сверстниками у неё не складывались. Она оставалась одинокой и непонятой. Чужой…

Интерьер поразил Машу столь же сильно, как и экстерьер. Мраморные полы начищены до блеска, стены украшали реплики картин знаменитых итальянских художников. В воздухе ещё витал запах средства для удаления плесени. В углу притаился покинутый всеми антикварный рояль. Подняв голову, Маша увидела, что потолок расписан фресками. Хрустальные грани люстры переливались радугой. Вокруг царила чистота. Даже стен ещё не касался фломастер.

Кабинеты были просторными и светлыми. Свет струился потоками из огромных окон. Учителями в основном были монахини. Обычно они не позволяли подопечным никаких вольностей.

Маша нашла уборную и долго стояла перед зеркалом, рассматривая собственное лицо. И осталась собой недовольна. Глаза показались слишком круглыми и невыразительными. Длинные серые волосы она заплетала в косу. Мешковатый свитер неприметного серо-голубого цвета скрывал женственные формы, которых она так стеснялась. Юбка средней длины открывала красивые икры.

– Ты справишься, – она попыталась приободрить себя, однако получилось плохо.

Колени дрожали, горло пересохло, и глаза слезились. Маша открыла кран, смочив ладони, приложила их к щекам. Несмотря на жар, прокатившийся по телу, она была бледна.

Прозвенел звонок и Маша, узнав, в какой аудитории проходит урок латинского языка, отправилась навстречу своей судьбе. Едва она вошла в кабинет, на неё с любопытством уставились десятки глаз. Учительница тепло улыбнулась ей, и жестом пригласила пройти вперёд.

– Ну же смелее, – поддержала Анжелика Скилиачи.

Маша встала рядом с доской. Девочка не любила быть в центре внимания и всячески избегала таких ситуаций. Безмолвие, что царило в кабинете, лишь усугубило её волнение. Маша замерла и не знала, что делать дальше.

– Представься, – намекнула учительница, заметив растерянность новой ученицы.

– Добрый день! – пробормотала Маша так тихо, что и сама ничего не услышала.

Ученики хором поприветствовали её. Некоторые не скрывали откровенного пренебрежения. Маша не могла ни секунды выдержать их интереса. Язык прилип к нёбу, окончательно пропал голос и сердцебиение усилилось.

– Как тебя зовут? – спросила Анжелика.

– Мария Спинелли, – голосом скрипучей двери произнесла она.

– Добро пожаловать! – сказало несколько одноклассников, остальные же хранили молчание.

– Ты погляди на эту серую мышь, – различила Маша громкий шёпот с задней парты.

– Русская, – бросил кто-то и раздался смех.

– Наполовину, – шепнул кто-то. – Говорят её мать русская, а отец – итальянец, родом из Венеции.

Раздалось неразборчивое перешёптывание и девичий смех.

– Опрятно познакомиться, – проговорила Маша, заикаясь и путая слова.

Её оглушил звонкий хохот одноклассников. Она покраснела от стыда. Провалиться бы сквозь землю в воды Адриатики. В мечтах Маша была бесстрашной и отчаянной, храбро сражалась со многими трудностями. Однако в жизни часто не давала отпора обидчику.

– Она новенькая, будьте с ней приветливы, – назидательным тоном велела учительница.

Под внимательными взорами сверстников Маша заняла свободную парту, разложила учебники, достала тетради и приготовилась слушать. Начался урок латинского языка. На стене висело распятие – символ католической веры, которую исповедуют в Италии. Маша редко задумывалась о Боге, а здесь постоянно встречалось напоминание о Создателе.

– Mollit viros otium[9 - Mollit viros otium (лат.) – Безделье делает людей слабыми],– произнесла Анжелика Скилиачи.

Хрупкая молодая женщина, за плечами которой обучение в Ca' Foscari на факультете лингвистики. Школьники не воспринимали её всерьёз. Девчонки зло подтрунивали, а мальчики и вовсе отпускали скабрезные шуточки. Анжелика не отличалась яркой итальянской красотой, однако взгляды к ней притягивало неуловимое изящество, которое было в каждом её движении. Учительница взяла мел и написала на доске: «Non foliis, sed fructu arborem aestima».

– Кто переведёт фразу? – спросила она у класса.

Шептавшиеся между собой ученики затихли в ожидании того, что кто-нибудь ответит. В воздухе повисла звенящая тишина. Маша знала перевод этой фразы. Она несмело подняла руку. Анжелика мягко улыбнулась и кивнула ей.