Хроники Нордланда. Пепел розы

И этим Иво спас Клэр жизнь: испугавшись, что она покажет на своих насильников, которых, не дай Бог, за это казнят или хоть как-то накажут, они решили быстренько ее удавить и сказать, что сама умерла. Выглядела девушка ужасно. Из одежды на ней остались обрывки рубашки, губы были разбиты, тело, особенно в паху и на груди, в синяках. Местные и в самом деле, наслушавшись от крестьян о ее «похабстве», насиловали Клэр всю ночь, поэтому теперь она не только встать на ноги, но даже голову поднять не могла, и Иво поднял ее на руки и вынес наружу, обернув в свой камзол. Он и ее узнал мгновенно. Это была та девочка, которая нравилась ему больше всех, и потому больше всех от него натерпелась. Несправедливость, чудовищная, циничная несправедливость происходящего обожгла его сердце каленым железом. За что?! Сначала ее ломали, били, запугивали, делали из нее послушную безмолвную рабыню, а теперь обвиняют в этом – ее же?!

– Стадо! – Крикнул он, выйдя на свет. – Тупое, долбаное стадо! Это вы – животные, а не мы! Никто ее не трогал?! Нет?! Она сама себя до этого довела?! Сама с собою это сделала?!

– Успокойся, парень, хватит! – нахмурился Нэш. Эх, и горячий же этот Фанна, и… театральный какой-то. Ну, к чему так-то? Черт, и как вот такое получается: его граф, Гэйб Хлоринг, тоже был бы в ярости, и даже, скорее всего, зарубал бы пару-другую насильников, не сходя с места, но у него бы это вышло естественно и правильно, никто бы и не пикнул. А этот из всего представление сделает, и все только хуже станет – хотя так-то прав парень, у Нэша у самого кулаки сжались при виде запрокинутого личика и глаз, обведенных темными кругами. Девочка совсем, тоненькая, как прутик, в чем душа держится. Нэш таких не то, что тронуть, он их и за женщин-то не считал, приравнивая к детям и относясь соответственно.

Ну, была-ни была. Все и так хреново, и спасать положение уже незачем, смысла нет. Нэш велел повязать тех, кто пытался убить Клэр, и потребовал выдать ему тех, кто ночью был в леднике и насиловал «королевскую зверюшку». Когда ответом ему ожидаемо оказалось хмурое молчание, он приказал всем мужчинам выстроиться в шеренгу и заявил, что в таком случае просто отберет каждого второго и накажет соответственно. Что тут началось! Бабы подняли визг и плач, мужики начали указывать друг на друга, и в конце концов удалось выявить двенадцать виновников. Кнехты Нэша каждому всыпали по двадцать плетей, и всыпали, под взглядом великана, качественно, от души. После чего Клыку, Ветру и Волкодаву вернули и коней, и кое-какие вещи, и даже кота в мешке, и отряд, забрав двух несостоявшихся убийц, отбыл обратно по Королевской Дороге в сторону Блумсберри.

Иво прижимал к себе Клэр, и то и дело с жалостью поглядывал на ее запрокинутое лицо и тонкую длинную шею. Она была такая хрупкая, просто невесомая, такая трогательная, такая обреченная, одинокая, что его экзальтированная душа и его мягкое сердце просто разрывались на части. И не успели они доехать до следующей деревни, а он уже все решил для себя. Он женится на этой девочке. Гэйб приказал ему жениться?.. Он выполнит приказ своего господина и друга. Он было совсем уже решил жениться на Гаге, когда заподозрил страшное, но Гага умерла, усугубив его нравственные терзания. Ему никогда не избавиться от страсти к Габриэлле, тут и говорить не о чем. Он страшный грешник, так как продолжает пылать страстью к грешнице, извращенке и убийце… И эта девочка будет его крестом и искуплением его вины перед Богом, Гагой и Гэйбом. И перед нею и другими девочками Садов Мечты – в том числе!

Кира готовила снадобья, лечила пострадавших мальчишек, парней и девушек, обслуживала гостей. Арес сидел в клетке, прикованный к стене так, что дотянуться до него было невозможно; раз в день стражник заходил к нему и давал еду и питье. Кира же не оставляла мысли спасти его. Эта мысль терзала ее днем и ночью. Она осторожно, понимая, чем рискует, склонила стражника на свою сторону, ублажая его и угощая легким наркотиком. Он согласился закрывать глаза на то, что Кира разговаривает с Аресом и передает ему через него лекарства и лакомства, но впускать ее в клетку отказывался наотрез, ссылаясь на то, что в любой момент кто зайдет, и тогда все, ему конец. И был прав: Хозяин приказал проверять ее несколько раз на дню, и зайти стражники могли сюда действительно в любой момент – и входили. Ночью, когда никого не было, Кира пыталась сбить замок камнем, но не смогла. Она путем нереальных ухищрений раздобыла заточку, но и с ее помощью справиться с замком не смогла.

– Я тебя не оставлю. – Прижавшись к прутьям, и пожирая Ареса глазами, твердила она. – Я сделаю что-то, Ларс, не отчаивайся!

– Ты это, – отвечал он через силу, – не парься обо мне. Зря ты с парнями не пошла… А я не жалею, ты не того, не думай, даже, не жалею. Тебя жалко. Не надо ничего, я тут, рядом с тобой, и это, нормально…

– Я сделаю что-то. – Не сдавалась Кира. – Ты не отчаивайся, я сделаю. Я многое теперь могу, они и подумать не могут, сколько я могу. Эти зелья… они на самом деле очень сильные и очень… коварные. – Она произнесла это чуть слышно. – Они вроде бы помогают… А на самом деле – нет.

– Ты того, это! – Испугался Арес. – Не спались, слышь?! Они ж тебя в пыль втопчут!

– А ты думаешь, я боюсь? – Усмехнулась Кира. – Думаешь, я вообще чего-то боюсь теперь?.. Ларс, они без этих зелий не могут. Ни Он, ни Она. А скоро… – она прикусила губу, но в глазах плескалось торжество. – Потерпи, родной. Им придется мне уступить. Она-то не уступит, Она тварь страшная… А Он – уступит. Он сделает все, что я прикажу. Не сомневайся, Ларс, жди и верь, слышишь?..

Кенка давно уже столько не ездил, сколько ему приходилось теперь. «Гоняю по нашему треклятому острову, как собака бешеная. – Думал он, добравшись до Фьёсангервена и отправляясь вновь в Клойстергем. – Дай Бог, чтобы окупилось, тьфу-тьфу-тьфу. Вроде, нормально все идет, не сглазить бы. Ну, и рожа была у Антона, вот рожа! – Он фыркнул, пригубив любимое вино с Мадейры. – Что он теперь делать будет, интересно? Небось, сейчас волосенки себе рвет, проклинает нас, а сделать-то ничего не может!». «Левиафан» на всех парусах шел мимо Ашфилдской бухты, и Кенка мимолетно задумался, не сделать ли остановку, не расслабиться ли?.. Но не посмел, боясь брата, который и так пребывает в бешенстве из-за Вэла. «Но пронесло же, пронесло. – Думал он с тоскою. – Вроде все поверили, свидетелей нашему разговору, сцене этой тягостной, не было… Господи, вот бы можно было переиграть все, ни за что я так себя бы не повел, надо было как-то деликатно, осторожно, а я буром попер, болван… Ведь он же колебался, я же не идиот, видел же, что он колеблется, что ему и хочется, и колется, воспитание, то, се, страх перед отцом, я же понимал все это!..». Такими мыслями Кенка терзал себя целыми днями, сутками, сознание его ходило по заколдованному кругу, снова и снова пытаясь переиграть проклятую тягостную и стыдную сцену, и избежать трагедии. Ему искренне было жаль мальчика, как возможного и желанного любовника, он столько грезил о нем, распаляя себя фантазиями, столько жил этими мечтами и предвкушениями, что жесточайшее разочарование и ужасный итог никак не желали укладываться в его голове и не давали смириться. Он и теперь убеждал себя, что Вэл не был к нему равнодушен! И снова, и опять искал и находил подтверждения своим фантазиям, чтобы оправдать самого себя, и только этим и жил в последние дни.

В Светлом было тихо. Время было позднее, и иного Брэгэнн и не ждал, а потому, подняв руку, прислушался. Все его люди знали, что делать и как действовать, новые команды были бессмысленны. Наконец-то он добился своего! Долго же он этого ждал. За Омью его люди перебьют других Птиц, оставив только Вепря – его Брэгэнн назначил сакральной жертвой. Не найдя его тела среди остальных, Ворон и остатки его банды решат, что именно он оказался-таки предателем. В этом Брэгэнн видел высшую справедливость, нечто эстетически завершенное и правильное – а он ведь был своего рода эстет. Ворон тоже в свой черед свое получит, не вопрос. Но до этого ему придется немного помучиться от бессильного бешенства. Это тоже будет красиво и правильно. Брэгэнн любил правильность и завершенность во всем.

Все следовало сделать очень быстро. Это эльфийская территория, и эльфы не останутся в стороне, они очень скоро будут здесь. Поэтому, увы, придется обойтись одним убийством и погромом, удовольствия оставить на потом – захватить пару девок, ну, и конечно, Вепрь – его Брэгэнн очень хотел бы получить живым. Пусть тот не только сдохнет в муках, но и знает при этом, что его Птицы считают подонком и предателем. Это тоже очень красиво и поучительно. Просто поэма. Эх, и почему он рыцарь?.. Был бы поэтом, какие поэмы писал бы!.. Брэгэнн, усмехнувшись, дал отмашку своим людям и бросился к первому дому.

Как ему и рассказывали, дома Птицы строили наподобие эльфийских: без каменных оград, с широкими окнами и хлипкими дверями. Брэгэнн выбил дверь пинком и вдвоем с кнехтом, освещающим все факелом, ворвался внутрь. Никого. Жаль! Но ожидаемо. Он пинками отшвырнул то, что попалось под ногу, и выскочил наружу. Но того, что и другие его люди будут выскакивать на улицу с тем же результатом, он не ждал. В поселке по-прежнему было очень тихо, на шум уже кто-то должен был отреагировать, но не залаяла даже ни одна собака, не зажглась ни одна свеча в темных больших окнах. Брэгэнн вновь вскинул руку, призывая к тишине, настороженно обернулся, шаря глазами по окнам и улице. Что-то не так! В животе противно похолодело. Нельзя верить чельфякам! Они не люди, этого никогда забывать нельзя, и с человеческими мерками подходить к ним нельзя тоже! Эта мысль успела мелькнуть в голове за секунду до того, как, слепя, с трех сторон вспыхнули шары эльфийских огней, шипя и стреляя холодными искрами, и прозвучало хриплое эльфийское: «Ил-лим!!!». Проклятые остроухие твари все-таки прознали об их вылазке!

– Я сдаюсь! – Бросая оружие и поднимая руки повыше, закричал Брэгэнн. – Мы сдаемся! Это ошибка! Мы заблудились и не знали, что это эльфийская земля!!!

– Че ж ты врешь-то так беспонтово, Брэгэнн? – К нему вразвалочку подошел Вепрь, с обнаженным мечом на плече. – Все ты знал, рожа ты лошадиная.

– А ты здесь отку… – Брэгэнн оборвал сам себя, но Вепрю хватило и этой оговорки:

– Оттуда, Карл, оттуда. Я ж говорил тебе, что я не дурак. Ну, что, потолкуем… про Очень Большую Боль?..

В Голубево Нэш нанял для Клэр конный портшез, и туда же Клык сунул мешок с печально мяукающим котом. Девушку одели в плотный шенс, более или менее приведя в порядок. Она была в сознании, но не издавала ни звука и не смотрела ни на кого, прикрывая глаза, когда чувствовала пристальный взгляд Иво. Все, чего она добилась за последние дни, все, что в ней ожило и раскрылось, вновь съежилось и замкнулось. В Копьево было даже хуже, чем в Садах Мечты, и Клэр привычно нырнула в оцепенение души и тела. Ей не интересно было, что теперь с нею происходит и еще произойдет, куда ее везут, кто вокруг нее. Но жалостное кошачье мяуканье стучалось в оцепеневшее сознание, внушая мысль, что кому-то рядом хуже, чем ей самой. Откуда-то она знала, что кот рядом изнывает от жажды, и уже не в силах ее терпеть. И Клэр не выдержала. Открыв глаза, она долго смотрела на полотняную крышу над головой, слушала тихие голоса снаружи, лошадиное фырканье, мягкий перебор копыт. Кот притих, и она просто лежала и смотрела. Но стоило ей пошевелиться, и кот закричал громко и требовательно, жалобно. Тут же за полог заглянул Иво, и Клэр на миг встретилась с ним взглядом. Зажмурилась, но голос его услышала:

– Слава Богу, ожила!

– Сил нет слушать, как животина несчастная надрывается. – Сказал еще кто-то. – Чей кот-то?

– Наш. – Ответил Ветер. – Мы его в той самой деревне подобрали, которую твари те того, уделали. Его, наверное, напоить надо. И покормить.

– Сейчас молока раздобудем и напоим. – Пообещал голос. – И девчонку не мешало бы напоить, раз очнулась. Худенькая такая, смотреть страшно.

– Это она сама по себе такая, – обиделся Ветер, – мы ее того, это, кормили нормально, не так, как их на Красной Скале кормят!

– Что там? – Спросил Иво. – Кто в Домашнем Приюте, в Девичнике что?

– Из ваших в Приюте только Арес и Янус остались, и новеньких трое. Чернявый ваш, как его там, Ашур, что-ли, свихнулся и, Арес говорит, член свой на стол выложил и давай его камнем херачить со всех сил, и орать, что из него черви лезут. Ну, даже Клизма ничего сделать не смог, того давай корчить, пена изо рта пошла, и помер он…

Иво перекрестился. Он никогда не любил Ашура, но и злобы у него ни на кого из парней, даже на Локи, не было. По крайней мере, смерти никому из них он не желал. Помолчал, глубоко задумавшись и погрузившись в воспоминания, которые всегда гнал от себя. А Ветер продолжал, чуть покачиваясь в седле в такт поступи своего коня:

– Ну, и так, хреново там стало очень уж. Хэ тоже сдвинулся, как Гор и ты сбежали, он так и не успокоился, все лютует и лютует. Привозов не было, ни девчачьего, ни парней не привозили. Хэ заставляет девок и пацанов из деревень воровать, аж до Ашфилда отправляет, ну, мы и завязали с Клыком, стремно это: ребятню из семей тащить в нашу помойку. На убой на верный, сам понимаешь.

– Понимаю. – Выдохнул Иво чуть слышно. Жаль, что Гэйб этого не слышит. Иво понимал, почему они с герцогом тянут с нападением на Красную Скалу, но то, что продолжал рассказывать ему Ветер, меняло в корне всю картину и делало, по мнению Иво, такое нападение срочным. Нужно было немедленно что-то делать, хоть что-то!

– А что мы промышляли чем, – рискнул Ветер, – так а че нам делать-то было? Жить-то как? Вепрь говорил, что на Север можно, в охрану там наняться, или как. Но туда сначала добраться надо, так-то. Нет?

– Я знаю. – Кивнул Иво. – Не волнуйся. Ты в лицо Шторма знаешь?

– Шторма? Отмороженного этого? Да, а что?

– Его в Гранствилле поймать не могут, для дайкинов эльфы все на одно лицо. Он этим пользуется. А вы можете помочь. Я его просто не видел никогда.

– А че он, это, сделал-то?

– Очень много, что. – Помрачнел Иво. – Он и отморозки его убивают, насилуют, похищают детей, которых потом изуродованными находят. Девушку мою бывшую… – он осекся. Но Ветер и Клык, который ехал в основном молча, приходя в себя после пережитого, переглянулись понимающе. И Клык осторожно произнес:

– Вы нам девку-то нашу, Клэр, того… отдадите?

– Ее зовут Клэр? – Дрогнул Иво. – Откуда знаете?

– Так эта, Паскуда сказала, когда мы ее забирали. Мы хотели Паскуду, она того, смачнее, и лечить умеет, но она отказалась, а нам эту вот сунула.

– Нет. Я ее никому больше не отдам. – Ответил Иво. – Это моя будущая жена.

– Чего?! – Поразился Клык, а у Ветра просто отвисла челюсть. Впереди показались плетень и покосы – приближалась Кокса.

Нэш согласился взять троих полукровок в команду неожиданно легко: оказалось, что он и сам думал о том же. Ни он, ни Иво, ни кто-то из его кнехтов Шторма в лицо не видели и узнать не могли, и тот мог разгуливать у них под носом по всему Гранствиллу, сколько угодно, пользуясь своей эльфийской внешностью. Сами эльфы, и даже Белка, отказывались искать и выдавать его, ссылаясь на то, что эльф никогда не убьет, не погубит и не выдаст на смерть эльфа, это совершенно исключено. «Эльфы не убивают эльфов». – Это был их основной закон, и с этим приходилось считаться. Эльдара Шторма они причисляли именно к эльфам. Хотя признавали, что люди Поймы имеют все права считать Шторма преступником и наказать его за злодеяния.

Когда кота наконец-то выпустили из мокрого мешка, Клэр испытала настоящее облегчение: несчастного зверя ей было ужасно жаль. Наверное, впервые за эти полгода она вдруг начала сама жалеть кого-то и захотела кому-то помочь, и это удивительным образом помогло ей самой. Кот выглядел жалко: похудевший, мокрый, – за столько времени он не сдержал естественных потребностей, – и Иво с Ветром, не долго думая, прополоскали его в ручье, морщась от специфического запаха. Кот оказался красивым: черно-белый, с забавно скошенным вбок белым пятном на крупной морде, с длинными крупными лапами, и сам по себе довольно большой, – и на диво спокойным и послушным. Он даже купание в холодной воде выдержал, не царапаясь и не вырываясь, только жалостно мяукая время от времени. Иво заметил, какой робкий и быстрый взгляд бросила на кота его будущая супруга, и напоил его молоком при ней, а после сунул в корзину с крышкой, которую дал ей:

– Присмотри за ним, Клэр, договорились? Назовем его Франтик, ему идет.

Девочке стало настолько лучше, что она уже сидела на подушке в портшезе. Послушно выпила молока сама. Никакого отклика, даже кивка, Иво от нее не дождался, но корзинку она приняла и осторожно обвила ее тонкой рукой, пряча от него взгляд. Иво мог только полюбоваться очень длинными, черными ресницами, более густыми и длинными, чем у Габи. «Интересно, какие у нее глаза?». – Подумал он. Кажется, карие, или черные… Точно не голубые. Или нет?.. Она нисколько не походила на Габи, но была не менее красива. У нее была потрясающе-красивая кожа цвета тимьянного меда, точеный носик, овальное личико и пухлые, крупные, нереально-чувственные губы. Иво очень любил хрупкие женские ключицы, эта часть женского тела почему-то была особенно притягательной для его взгляда, а у Клэр с ключицами было все именно так, как ему нравилось больше всего. Любуясь ею, жалея ее, он все крепче утверждался в своем намерении сделать эту девушку своей женой. И по пути в Гранствилл он обдумал все. Он попросит Алису присмотреть за нею, одеть ее, научить всему, что необходимо, и подготовить к свадьбе. Он попросит отца Марка окрестить ее. Купит в Гранствилле дом. Гэйб оставил ему открытый сертификат в банке Райя, сам для этого съездил в банк с Иво, подтвердив свое распоряжение снабдить его деньгами по первому требованию. Райя помогут ему с покупкой дома. «И я никогда больше, никогда, – поклялся он себе, – не прикоснусь ни к одной женщине, кроме жены. Я буду самым верным супругом, какой только может быть. Прости, Габриэлла, прости, принцесса моя. Я больше не твой».

Первому он сообщил о своем намерении Нэшу.

– Это что за новая блажь? – Поинтересовался великан.

– Это не блажь. Гэйб приказал мне жениться, я и женюсь. На этой девочке, на Клэр.

– Вряд ли он именно такую женитьбу имел в виду.

– Я виноват перед ней. И перед ее подругами по несчастью – тоже. Это самое малое, что я могу сделать для нее.