Хроники Нордланда. Пепел розы

– Они мертвы. – Фиби прикрыла глаза, и многие перекрестились. – Мой кузен, Енох, убил отца, заманив в ловушку, и маму… – Голос на миг изменил ей, она прикусила губу. Но быстро справилась с собой. – Рональд оказался настоящим рыцарем и спас нас с сестрой от Еноха и его людей. И теперь я – его невеста.

– Невозможно! – Выдохнул Антон Бергстрем, и его поддержал слитный гул. – Ты из старинного норвежского рода, дочь славного эрла, а кто этот человек?!

– Этот человек – внушительно заговорил Кенка, – мой сын, Рональд, и я признаю его права, назначаю его своим наследником и благословляю его брак с этой девицей. Я думаю, – он повысил голос, перекрывая поднявшийся гвалт, – род Сулстадов достаточно знатен для родства с Еннерами?!

Пока Антон Бергстрем приходил в себя от последствий нанесенного удара, его сын, Андерс, вдруг самым неприличным образом заржал, заржал, словно какой-нибудь жак, а не рыцарь. Все притихли, непонимающе уставившись на него, а он встал, не переставая посмеиваться и фыркать, подошел к столу, налил себе щедрую порцию можжевеловой водки и залпом выпил, утер рот, и снова заржал. Что тут началось! Рыцари наперебой требовали от Фиби, чтобы она призналась, что ее запугали, принудили; твердили, что они готовы ей помочь и защитить от кого угодно. Фиби положила этому конец, встав подле Рона и сжав его руку.

– Меня никто не принуждал. – Произнесла она низким, твердым голосом. – Я совершаю этот шаг осознанно и добровольно! И прошу, если вы в самом деле желаете мне добра, больше не оскорблять меня и моего жениха! Став моим супругом, он становится эрлом Фьесангервенским, и я ПРОШУ, отнестись к нему с уважением! К нему, и всему, что мы с ним здесь решим и за что отдадим свой голос! Мы прибыли не показать себя, а участвовать в вашем тинге. Мы в своем праве? Нет? Я хочу услышать ответ сейчас же!

– Разумеется, миледи, – церемонно произнес Аронсон, – никто не оспаривает твоих прав, как наследницы твоего уважаемого отца. И мы рады, что род Еннеров по-прежнему с нами.

– Хорошо. – Спокойно кивнула Фиби, снова садясь в кресло. Рон встал подле, положив ладонь не на плечо, но на спинку кресла подле этого плеча, почти касаясь его – Фиби чувствовала его тепло. Бергстрем пережил удар и сделал хорошую мину, внутренне исходя яростью и разочарованием. Рон прислал ему вестника со словами: «Скоро буду с девчонкой», и Бергстрем ни на секунду не усомнился, что тот, как обычно, выполнил его приказ. «Хорошо же, Кенка. – В ярости думал он. – Думаешь, переиграл меня?! Думаешь, выгоду поимеешь от своей подлости?! Как бы эта выгода и для тебя, и для Рона с его девкой, не обернулась худшим поражением в вашей жизни!!!».

Коротко говоря, Бергстрем предлагал идти к Кальтенштайну, разбить корнелитов, захватить мальчишек Хлорингов и вернуть их отцу в обмен на независимость для Междуречья. Для себя он имел в виду смерть обоих близнецов и обмен на Габи, но и звуком единым об этом не заикнулся. Разумеется, многим предложение не понравилось. Ожидаемо против выступили Бронсон и Аронсон, и несколько рыцарей помельче. Но большинство согласилось с Бергстремом. «Время Хлорингов ушло. – Общим хором звучало в Рыцарском зале замка Ангелов. – Они не смогли помочь ни Еннеру, ни Ардо; и даже корнелиты загнали их в Кальтенштайн, как мышей под метлу». Даже тем, кто был в целом против конфронтации с его высочеством, понравилось, что проблему с независимостью можно решить бескровно и элегантно. «А погибнуть в заварушке под Кальтенштайном Хлоринги могут, и погибнут, от рук корнелитов, без всякой нашей вины!» – Обещал себе Антон Бергстрем.

– Мы не будем в этом участвовать. – Заявила Фиби, когда спросили их с Роном мнения. – Мои родители дружили с Хлорингами, и им не понравилось бы, если бы я пошла против них.

– Я согласен. – Подтвердил Кенка. – Вы сейчас глупость какую-то придумали. Мальчишки племянники эльфийских владык. Войны с эльфами захотели?..

– С каких это пор, – не сдержавшись, ядовито поинтересовался Бергстрем-старший, – ты стал союзником Хлорингов?!

– Сулстады никогда не были союзниками Хлорингов, – веско возразил Кенка, – и кто, как не ты, знаешь это! Но мы и не дураки, Бергстрем. Война с эльфами при таком внутреннем разладе, при этих проклятых корнелитах, это – самоубийство. Но ты можешь поступать, как хочешь. Мы подождем. Если эльфы сломают вам хребет, мы просто придем и покончим с эльфами. Нам же лучше.

«Вон, на что ты рассчитываешь! – В бешенстве рассуждал Бергстрем после тинга, когда гости наелись, напились, наговорились и отбыли восвояси. – Только хрен-то ты угадал, Кенка, не до того тебе скоро будет!!!». Пройдя в кабинет своего сына, он устроился за секретером и потребовал принадлежности для письма. Через несколько минут он строчил анонимное письмо герцогу Анвалонскому. О том, что Кенка – содомит и извращенец, и пылал противоестественной страстью к Вэлу Эльдебринку. А в доказательство приводил частые визиты Кенки в Найнпорт, где находится притон содомитов, дружбу Кенки с Драйвером, известным своими склонностями всему острову. И наличие в паху Кенки букв «СМ», тайного знака содомитов, посещающих этот притон. Он хорошо знал нрав герцога Анвалонского, Бешеного Зубра, и не сомневался ни на секунду, что тот без внимания это письмо не оставит.

Уже в Сае Гэбриэл мог полюбоваться совсем другим Нордландом, нежели на Юге. Сердце его, когда-то заболевшее мечтой о горах, не переставало грезить о них никогда. И в Сайской бухте он впервые увидел свою мечту так близко, что острым взором полуэльфа мог разглядеть камни, складки породы, оползни и откосы, и тучи, скрывающие вершины. Восточные отроги Синих Гор, поросшие самым диким, опасным и неизведанным до сих пор лесом, обиталищем Фанна и, по слухам, неведомых и странных существ, которые никогда не являлись людям, теперь были близко, не далее одного дневного перехода от бухты. И сами берега бухты были скалистыми, отвесными почти всюду, сложенными из массивных, темных и твердых пород, ничего общего с мягкими известняковыми скалами Юга. Сама бухта, огромная, самая большая в Нордланде, была полна островов и островочков, одиноких скал, встающих из моря и заселенных морскими птицами, которых здесь было неслыханное множество. Здесь и запах был другим, и ветер звучал иначе. Сердце Гэбриэла, сжимаясь в тревоге за брата, в то же время пело в тон ветру, открывшись Северу, вбирая его в себя.

– Север прекрасен. – Сказал Кину, стоявший рядом и понимающий Гэбриэла без слов. – Тот, кто хоть раз побывал здесь, кто вдохнул этот воздух и ощутил его волшебство, уже никогда не забудет его.

– Я побываю в горах. – Пообещал Гэбриэл скорее себе, чем Кину. – Ничто не помешает мне забраться на самую высокую гору и проорать оттуда фигню какую-нибудь, но на весь мир, мать его!

– Во Фьёсангервен заходить не будем. – Сказал капитан, бородатый, носатый русс, с бычьей шеей и огромными руками, большие пальцы которых он почти постоянно держал заткнутыми за ремень. Под камзолом на нем была легкая кольчуга, а на ремне висели ножны с коротким и широким мечом. – Неспокойно там.

– Корнелиты? – Спросил Гэбриэл, высматривая замок Северная Звезда. Красивый, да.

– Бывшие корнелиты. – Уточнил капитан. – Теперь они как бы Верные, – он сплюнул. – Корнелий-то, дурачок ихний, помешан был на сожжении баб да девок. Он и к нам было лыжи навострил, да князь наш, Федор Изнорский, завернул его обратно. Тот и попер сюда, в Сайскую бухту. Когда отравили его – упокой, Господи, душу человека-то этого, большое дело он для Острова сделал, царствие ему небесное! – людишки его пересобачились промеж собой. Та публика, что почище, стала Верными и продолжает девок жечь, а простой народ, хамовье всякое, тот просто бесчинствует и громит все, что ни попадя.

– Так что сейчас в городе творится?! – нахмурился Гэбриэл.

– Оно самое и творится. В городе да в посадах. – Капитан снова сплюнул. – Паписты проклятые, душегубы. Все бы им убивать да жечь, дюже римская волчица до человечьей крови алчная. Они и на Русь приходили, в Псков, сколько душ христианских пожгли! Деток малых от матерей отрывали и в огонь бросали, твердили, что очищают их от скверны еретической. Данилович наш тогда их хорошо уважил, век помнить будут. И здесь, – он погладил рукоять своего меча, – их есть, кому встретить, коли снова сунутся.

– Что там? – Острый взгляд Гэбриэла выхватил меж островов кусок прибрежной полосы, на которой шла ожесточенная схватка. – Терновник, – эльфы никогда не называли друг друга по именам при посторонних, – что там, ты видишь?

– Дерется кто-то.

В этот миг над их головами переливчато закричал ястреб, и большая, нереально крупная, золотая в солнечных лучах птица опустилась на рею.

– Мы должны помочь! – Не рассуждая, воскликнул Гэбриэл.

– Не успеем… – Усомнился капитан.

– Должны успеть!!! – Гэбриэл схватил Кину за рукав, тот молча снарядил тяжелый эльфийский тисовый лук. Капитан отдавал команды матросам, безбожно матюгаясь, судно, нещадно кренясь и скрипя, разворачивалось. Кину легко, словно по твердой поверхности, взбежал на борт, вскинул лук и послал стрелу. И продолжал стрелять, стоя на узком бортике ныряющего на волнах корабля, причем ни одна стрела – Гэбриэл это видел, – не пролетела мимо цели.

Теперь он видел пятерых мужчин, которые отбивались от толпы вооруженных людей. Один из пятерки был серьезно ранен, остальные четверо прикрывали его. Их противники теснили их прочь от моря и от большой рыбачьей шхуны, видимо, ожидающей их. Нападающих было втрое больше, и если бы не стрелы эльфа, помощь в самом деле не успела бы, но Кину выцеливал и снимал убийц с виртуозной и невероятной точностью, ухитряясь даже в общей свалке не задеть кого не следовало. Гэбриэл запрыгнул на борт по другую сторону от носовой фигуры, изображающей конскую голову, повис на одной ноге и одной руке, обнажив меч, готовый прыгнуть в море и броситься на помощь. Теперь и Дэн с его людьми присоединились к Кину, осыпая стрелами спешащий на подмогу к первым нападающим большой вооруженный отряд. В предвкушении схватки вскипела кровь, Гэбриэл уже выбрал себе противника, весь устремившись на залитый кровью прибрежный песок.

– О-э! Хлориди!!! – Крикнул хрипло, прыгая в воду первым. Бой вышел обидно коротким – услышав древний боевой клич Хлорингов, увидев, сколько человек готовятся к высадке на берег, Верные – теперь Гэбриэл хорошо рассмотрел черные кресты в завитушках, означающих огонь, на их белых вамсах, – бросились бежать. Того, которого выбрал и догнал первым, Гэбриэл все-таки завалил, снеся голову, но больше ему противников не осталось.

– Кому обязан… – Тяжело дыша и с трудом держась на ногах, спросил его совсем молодой светловолосый юноша, одетый, как и остальные его спутники, школяром, – своим спасением?

– Граф Валенский, Гэбриэл Персиваль Хлоринг. – Ответил тот. – А я кого выручил? Только не говори, что контрабандиста какого-нибудь!

– Я Марк Эльдебринк, пятый сын их светлости, герцога Анвалонского. Со мной Гарольд Еннер, сын покойного эрла Фьёсангервенского, и Кирнан Бергквист… И двое наших друзей.

– Гарри! – Воскликнул Кирнан, подхватывая рухнувшего на песок друга. Гарри перенесли на корабль, и капитан, услышав, кого они выручили, принялся вновь нещадно подгонять своих матросов, уверенный, что без погони не обойдется. И оказался абсолютно прав: не успели они выйти из-за островов на открытую воду, как со стороны Фьёсангервенского порта показались три большие шхуны, на всех парусах спешившие за ними. Ястреб крикнул и снялся с реи, а внезапный порыв свежего ветра наполнил парус и придал кораблю ощутимое ускорение.

– Они нас не отпустят. – Со спокойствием отчаяния произнес Марк, стоя рядом с Гэбриэлом. – Если Гарри спасется, Рону Гирсту конец. Он этого не допустит!

– У меня нет времени, – оскалился Гэбриэл по-волчьи, – с этими недоносками возиться. Меня брат ждет. Но и до них очередь дойдет в свое время.

Солнце уходило за прибрежные скалы, и «Нарвал» еще был залит его лучами, а преследовавшие его шхуны пока держались в густой тени. Кину вновь запрыгнул на борт, прицелился, что-то прошептал по-эльфийски, прикрыв глаза, и, не глядя, пустил стрелу. Та попала в верхушку мачты первого судна, которая неожиданно занялась огнем. Огонь охватил парус, который чернел и скукоживался прямо на глазах, порывы ветра порой доносили отчаянные крики команды, которая пыталась бороться с огнем. Вторая шхуна задержалась подле первой, чтобы принять на борт команду, если понадобится, но третья продолжала преследование. Гэбриэл спокойно смотрел на нее. С этими-то они справятся. Ему хотелось, чтобы их догнали. С того момента, как он очутился в подвале, связанный, перед Брэгэнном и Смайли, в нем копилась и бурлила злоба, он не мог пережить случившееся и отпустить его. Он настолько поверил, что к прошлому возврата нет! Что он теперь недоступен ни для унижения, ни для насилия! Поверил в свою силу, в свое мужество, в конце концов! И все это едва не пошло прахом, он вновь очутился на волосок от унижения и позора, теперь – куда худшего, куда более невыносимого. Гэбриэлу казалось, что в нем поселился страх, но он ненавидел трусов и трусость, и боялся возненавидеть себя самого. А где еще, как не в бою, можно доказать себе самому свою доблесть, так ему казалось. И Гэбриэл рвался в бой, рвался – хоть и боялся признаться в этом самому себе, – убивать, выплескивать кипящее внутри бешенство.

Но Валена стремительно приближалась, уже можно было различить залитые светом заходящего солнца башни и крепостные стены, мачты и реи в большом порту. Тучи чаек, крачек, нырков, тупиков и прочих пернатых, населяющих неприступные скалы, вились над кораблями и причалом, сидели на мачтах и кранах.

– Ушли! – Весело сплюнул капитан, отпуская наконец-то рукоять меча и привычно цепляясь за ремень большими пальцами. Верные и в самом деле не посмели приближаться к Валене. С руссами у них были давние счеты, еще с того провального июньского похода к еретикам. Одна оставалась надежда: что Гарри Еннер тяжело ранен и не выживет. Но и то, что уцелели Эльдебринк с Бергквистом, было весьма скверно само по себе…

Два приятеля, с которыми Гэбриэл еще не познакомился, оказались двумя студентами-бакалаврами, Джоном О’Мелли и Оззи Джареллом. Оба были из Лионеса, из семей однощитных рыцарей, оба выбрали для себя духовную стезю.

– Поп всегда будет и сыт, и пьян, и без грелочки в постели не останется. – Легкомысленно заявил Гэбриэлу Оззи. – Надоело мне, ваше сиятельство, наравне с крестьянами в поле горбатиться, стога метать да зерно молотить. Мой папаша уж и забыл, как меч в руках держать, все с вилами, мотыгой да цепом.

– А мой родитель мельницу поставил. – Заметил Джон, веселый, кареглазый, веснушчатый паренек. – Зарабатывать начал, деньги появились. Есть стали досыта. Так весь город, что там, вся округа взъелась: как не стыдно, рыцарю мельником заделаться? Папаша говорит, что ему, мол, позорнее, что у него дети голодают, но ни с ним, ни с мамашей нашей, никто и разговаривать теперь не хочет, а сестра, наверное, никогда за ровню замуж не выйдет, не возьмет ее никто. Вот папаша и отправил меня в универ, стань, говорит, священником, все лучше и почетнее, чем мельником.

– Что с ним? – Гэбриэл, слушавший их краем уха, следил за Кину, колдующим над Гарри, которого уложили прямо на палубе, под парусом. И едва эльф отошел от раненого, обратился к нему.

– Жить будет. – Коротко ответил эльф. – Но ему нужен покой, рана тяжелая. Ключица сломана, рукой он пользоваться не сможет несколько недель.

– Куда мы? – Взглянул на Гэбриэла Дэн.

– Ну… – Гэбриэл почесал в затылке, глядя на город. – Раз я граф Валенский, то какая-никакая халупа-то у меня тут должна быть, нет?

– Что ты и есть Гэбриэл Хлоринг, граф, или, как здесь говорят, эрл Валенский, тебе нужно будет еще доказать. – Тихо сказал ему Кину, встав рядом. – Не забыл?..

Вепрь в Светлом прижился как-то сразу, в большей степени – благодаря Зяблику и своим отношениям с нею. Это даже прикольно было: отдавать ей деньги, и приходить домой на все готовое, есть домашнюю еду, надевать чистую постиранную и залатанную одежду, слушая ее нескончаемый щебет, хоть и, по его мнению, пустячный, но приятный. Драйвер понятия не имел, каким боком вылезет его воспитание, а на самом деле воспитанный на Красной Скале Вепрь оказался идеальной парой такой девушке, как Зяблик. Да, она была легкомысленной и пустоголовой девчонкой, но Вепрь-то иного от девок и не ждал, ему и в голову не приходило презирать ее или попрекать глупостью, для него это было нормально и вполне себе приемлемо. По его глубокому убеждению, все они были дурами и второстепенными, по сравнению с парнями, существами, и главным в них были, во-первых, привлекательность и сексуальность, а во-вторых, отсутствие злого норова, как, к примеру, у Совы, доброта и покладистость – а все это было у Зяблика в избытке, вместе с веселым и легким нравом. Она вечно была весела, как птичка, то напевала что-то небольшим, но приятным и звонким голосом, то хихикала весьма приятно, то смеялась, заливаясь звонким колокольчиком. Вепрь быстро понял, что она очень многим парням нравится, и многие хотели бы отбить ее у новичка, и загордился даже. Он был ревнив, и время от времени порыкивал на Зяблика, если ему казалось, что она слишком уж вольно ведет себя с каким-нибудь Дроздом или Козодоем, а бывало, что и грубо оттаскивал ее и отправлял домой, придавая ускорение хорошим тычком. Обижалась Зяблик тоже ненадолго. Максимум, полчаса – и снова она поет или смеется. Хорошая девка! А секс с нею был!.. Горячая, страстная и умелая, она и Вепря постепенно отучала от грубости и натиска, привычных ему с прошлой жизни, учила новым отношениям и приемам, показывала такое, от чего у него крышу сносило ко всем чертям. В общем, Вепрю нравилась его новая жизнь. Нравились налеты на торговцев и людей фон Берга и Бергстрема, тем более, что он был отважен и дерзок, мастерство его росло с каждым разом, а с ним и уважение со стороны других Птиц. И когда он понял, что Ворон не забыл разговор о фермах и ищет возможности отправиться туда, у Вепря противно засосало под ложечкой. Никогда еще и ничего он так не боялся потерять, как свою новую жизнь и свою девчонку!

В свободное время он взялся помогать в кузне Беркуту, и быстро втянулся: ему и это понравилось. Теперь Вепрь пропадал в кузне сутками, Зяблик даже завтрак, обед и полдник ему туда приносила. Как-то, занимаясь подковами, Вепрь заметил Сороку, делающего ему какие-то знаки, и, оставив ненадолго молот, подошел к нему, облив водой голый вспотевший торс и с наслаждением растираясь полотенцем.

– Чего тебе? – Спросил хрипло.

– Ворон в Коневы Воды подался. – Заговорщицким тоном сообщил ему Сорока, оглянулся воровато. – А мы с пацанами прознали, что некий Карл Брэгэнн направляется в Ейсбург. Ты, вроде, им шибко интересовался?