– Дюже плох. На днях соборовать собираемся.
– Афанасия мы вызвали из-под Казани. Днями будет.
Барыня подошла к нему и обняла за плечи. Иван встал, Мария хотела прижаться к нему, но он отстранился.
– Днями, говорю, Афанасий приедет.
– Ну и что?
– Честь надо знать! Хватит, побаловались.
– Что это ты такой совестливый стал? Бывало, не совестился. Напоишь его, а меня – к себе в постель. Иль, может, не было того?
– Было, а теперь не будет.?– И вдруг грозно: – Веди к Таиске.
У Марии челюсть отвисла, глаза на лоб полезли, в лице ни кровинки не осталось.
– Ты… ты… Давно надумал? – зашептала она.
– Давно. Когда увидел в мальчишечьем обличии. Веди.
Мария бросилась к нему и зашептала как безумная:
– Нет, нет! Не бывать этому! Ты мой! Никому, никому!! Ее, гордячку, Спирьке отдай. Или вон своим…
– Опомнись, барыня! Кому перечишь?!
– Тебе, государь мой! Тебе, любимый!
Иван схватил ее руку, больно сжал и отстранил от себя. Зашептал свистящим шепотом, не сводя с нее пристального страшного взгляда:
– Говорю, опомнись! – И сильно встряхнул ее.?– Я знал, что кто-то из вас заартачится, поэтому Мокрушу прихватил. Не посмотрю, что ты барыня! Мокруша так обработает, месяц спать на животе будешь. Поняла? – И оттолкнул Марию от себя.
Барыня повалилась на пол, запричитала:
– Горе мое горькое! Ведь люблю тебя! На позор пошла! Люди все видят! Для тебя готова все терпеть!..
– Вот и ладно. Терпи. Вставай!
– Только не это! Не прощу разлучнице! Изведу проклятую!
Иван порывисто нагнулся, схватил барыню за плечи и поднял ее. Увидев искаженное злобой лицо и выкатившиеся глаза, Мария замолкла и вдруг почувствовала: что-то кольнуло под левой грудью. И тотчас увидела нож в руке государя.
Иван шипел змеей:
– Машка! Еще слово, Мокрушу звать не буду, сам прикончу. Смирись. Ну! – Нож все сильнее и сильнее врезался в кожу.
Хотела крикнуть: «Убей!», но, взглянув в его глаза, поняла?– убьет! Поняла и взмолилась:
– Прости меня, неразумную! Все, все готова сделать, что прикажешь.
– Давно бы так.?– Спрятал нож и строго добавил: – А ежели хоть волос упадет с ее головы, засекут тебя плетьми на Пожаре. То воля моя, государева.
Боярыня почувствовала что-то горячее под грудью. Провела рукой – кровь. И она и Иван смотрели на окровавленную руку. Мария тяжело вздохнула и громко сказала:
– Спаси Бог тебя, государь, за науку и за все! Идем.
Тот усмехнулся:
– Вот и ладно. Бери вино и кубки.
В коридоре с лавки встал Спиридон. Иван, проходя, буркнул:
– Не ходи. Спи тут.
Шли слабо освещенными переходами, впереди Мария. В?трапезной слышались пьяные голоса. Шарахались от барыни девки. В прихожей на боярской половине дремал дворецкий и Малайка. Дворецкий не проснулся, а Малайка проворно отворил дверь перед барыней, узнав царя, согнулся в низком поклоне.
Мария поднялась по широкой лестнице в девичью светлицу. Постучала. Тишина. Постучала громче. Послышалось шевеление и голос девки. Мария назвала себя, дверь отворилась. За Марией шагнул царь. Девка ойкнула. Мария вытолкнула ее на лестницу.
В неровном свете лампады обычная обстановка девичьей: лавки, ларцы, укладки, пяльцы с вышивками, донца, прялки. В?углу – кровать. Иван подошел, поднял полог и долго смотрел на спокойно спящую, раскинувшуюся девушку. Опустил полог и, тихо ступая, вернулся к Марии, прошептал:
– Поставь и уходи.
Она ушла, не забыв поклониться. Иван задвинул дверной засов. Сбросил кафтан, оставшись в зеленой шелковой рубахе. Взялся за нож на поясе, секунду поколебавшись, отстегнул его вместе с ремнем, положил на скамью. Налил кубок вина, одним махом выпил, повременил немного, налил оба кубка, оставив их на скамье, отдернул полог и сел на кровать. Таисия шевельнулась, с улыбкой повернулась и открыла глаза. Несколько секунд недоуменно смотрела на царя, потом рывком отодвинулась в угол, в немом крике прикрыла рот ладонью. Иван, придавая голосу нежность, спросил:
– Чего испугалась, глупая? Радоваться должна. Царь всея Руси пришел справиться о твоем здравии.
– Уйди! Уйди, государь! Ради Бога, уйди! Закричу!
– А чего кричать? Тебя не трогают. Святки на дворе, пришел с тобой вина выпить. Что тут плохого?!
Иван отошел, взял кубки и вернулся. Таисия вскочила с постели, прикрывшись летником, стояла у стены, с ужасом глядя на Ивана:
– Уйди! Уйди, государь! Уйди, Бога ради!
– Заладила: уйди, уйди! Вот выпьем и уйду. Держи.
Таисия видела только его глаза, требовательные, строгие. Не отрывая от них взора, дрожащей рукой взяла кубок, вино расплескалось. Иван придержал ее руку своей горячей и влажной, приговаривая:
– Вот и ладно. Вот и ладно.?– Одним глотком осушил свой кубок и бросил его на пол. Таисия пригубила, сладкая, душистая влага согрела горло. Иван смотрел на нее, шептал как наговор: – Пей, все пей! Выпьешь до дна, тут же уйду! Фряжское вино душу веселит, печаль уносит! – Сам придерживал и наклонял кубок.
Таисия выпила и едва перевела дух:
– Ой! Все! Уходи!
Иван, не отпуская ее руки, видел, как краска заливает лицо девицы. Медленно приближая ее к себе, выдыхал слова:
– Поцелуй, поцелуй и уйду.