Визави французского агента

– Кто из вас, мужчин сможет обскакать меня на этом кругу? – днем она почему-то не участвовала в соревновании.

– Так темно уже!

– Лошади все видят! Скажите, что боитесь!

В результате пятеро пьяных всадников, выстроились на старте, а финиш осветили фары машин. Кто-то ударил палкой о дно ведра, и… спортсмены исчезли в темноте. Минуты через полторы со стороны финиша послышался стук копыт и на освещенную поляну вылетел Бернар на Выпаде, его встретили аплодисментами, но Выпад нёсся заложив уши и закусив удила, не реагируя на отчаянные попытки всадника его остановить.

Так, по прямой, он почти налетел на машину, в последний момент попытался ее перепрыгнуть, запнулся и на брюхе перевалился на другую сторону, где и упал. Конь вскочил сразу, а Бернару помогли подняться. У него было выбито плечо. Дженнифер усадила его на скамейку, и, упершись коленом ему в бок, изо всех сил дернула за руку.

– Мать твою!.. – только успел выдохнуть Бернар.

– Ничего! Зато больше не болит. Только первое время побереги плечо!

Всем плеснули водки, и мы выпили за победителя.

На этом общественная деятельность Дженнифер закончилась, во всяком случае, таких любительских соревнований больше не проводилось, слишком много травм получили участники: из восемнадцати только семь не упало.

Бернар пропустил несколько тренировок, а потом стал приходить все реже и реже. А я привела в «Буревестник»

Валеру и других ребят из института, заниматься спортом. Я уже окончила институт, но напоследок организовала группу для ребят с худ-графа. С Валерой мы дружили уже год. Правда – дружили, но я начала уже подумывать о том, что хорошо бы эта дружба как-то трансформировалась в другие отношения. Но парни, с которыми я общалась, почему-то воспринимали меня только как товарища. Теперь я понимала почему, но как сделать так, чтобы изменить ситуацию?

Валера стал осваивать верховую езду, у него неплохо получалось, он мужественно переносил учебную рысь, ему хотелось мне понравиться. Я начала тренироваться в одно и тоже время с этой группой, и Валера стал провожать меня домой после тренировок. Проводя в жизнь свой коварный план, я попросила его научить меня целоваться, и он с воодушевлением занялся моим обучением…

Наступил 1980 год. Год ввода ограниченного контингента в Афганистан и Олимпиады в Москве. Именно тогда началась политическая спекуляция вокруг Олимпийских игр, требуя вывода советских войск из Афганистана, многие капиталистические страны объявили бойкот московской Олимпиаде. Тем не менее, шло строительство спортивных объектов, из Москвы выселили всех подозрительных личностей, от инвалидов и калек до активных диссидентов.

Я продолжала свои тренировки в «Буревестнике», и как-то в феврале в манеже появился Бернар, его не было месяца три. Подъехав ко мне, он, подмигнул:

– А твой протеже делает успехи! Он не очень ревнивый?

Я пожала плечами. В этот момент Валера пытался направить упрямую Бабочку на препятствие, она или вообще останавливалась, или плавно огибала жердь, с одной стороны поставленную на землю.

– Видишь, ему не до меня!

– Я с предложением, – хочешь поработать переводчиком на Олимпиаде?

– Да разве это возможно? Я ведь не профессионал, а так, любитель!

– Это неважно, пойдешь в спорткомитет, заполнишь анкету и дело в шляпе! Обратись к Николаю Федоровичу Шеленкову, он в курсе.

С этими словами он выслал коня, догнал неторопливую Бабочку, которая уже было начала забирать в сторону от препятствия, несмотря на отчаянные попытки Валеры заставить ее двигаться в правильном направлении, и, что-то крикнув, хлопнул ее по крупу. Кобыла от неожиданности присела, и… прыгнула с места. Валера подлетел и опрокинулся назад, уже на опилки манежа. Бернар поймал озадаченную Бабочку и подвел к нему, после этого кобыла вела себя прекрасно, все отпрыгала идеально, и Валера был очень горд собой.

В самом деле, меня взяли переводчиком на Олимпиаду, и я еще заработала, нарисовав альбом троеборных препятствий. Но переводить мне почти не пришлось, участников в конном спорте было очень мало из-за бойкота. По выездке было всего четыре команды: Болгария, Польша, Румыния и СССР. Единственная представительница капиталистических стран, австрийка Элизабет Тойер, на частном самолете привезла своего серого коня Мон Шер и легко выиграла золотую олимпийскую медаль. Конкурентов у нее не было. Я зачем-то взяла у нее автограф…

По-французски мне удалось поговорить только со швейцарцами, которые отвечали за хронометраж, и с одним бельгийским судьей. Зато я видела все соревнования по конному спорту и даже была на закрытии Олимпиады в Лужниках, наблюдала за олимпийским мишкой, который медленно поднимался высоко в небо. У многих стояли слезы в глазах, на миг наступило всеобщее единение…

Это был удивительный год, в августе Валера сделал мне предложение, заключив простой смысл в витиеватую фразу:

– Я не представляю себе другую женщину в качестве жены и друга…

Его профиль чуть-чуть напоминал мне Марселя, он заботился обо мне почти как Бернар…

Когда я заболела фолликулярной ангиной, Валера приехал ко мне домой и сотворил чудо из протертой свеклы, измельченных грецких орехов и сметаны. Это было удивительно, даже мама обо мне так не заботилась.

Мое чувство к нему было ровным и нежным. Но я решила еще подождать…

Парижская затворница

В октябре, в одно из воскресений, позвонила Ольга, предложила возобновить занятия по живописи. Я очень обрадовалась, мне так не хватало общения с ней, ведь нас многое объединяло.

За чаепитием, которое, как обычно, последовало за уроком, Ольга рассказала, что она ушла от Оливье, что она теперь свободная женщина.

Ольга стала немного другой, сильно похудела, выражение лица сделалось более жестким, она была рада видеть меня, только радость была уже какой-то сдержанной.

– Я никак не привыкну к своему новому положению. Я была женой Оливье, принадлежала ему. А теперь принадлежу только себе… Даже дети остались у него, – Оливье уверен, что я вернусь.

– Дети? Когда ты успела?

– Дело нехитрое… я даже не знала, думала просто задержка, у меня бывало так, по два-три месяца; ничего не было видно, ну, пополнела немного, ты же знаешь, как я люблю пирожные; я чувствовала себя прекрасно, не тошнило по утрам как с Анной… А когда мы уезжали из Москвы, у меня уже был живот… Оливье притащил меня к гинекологу, который и подтвердил его догадку – беременность, семнадцать недель. И вот с этим мы приехали в Париж.

– Да… «весело» тебе было!

– Ну, не так страшно, как ты думаешь, у меня было все необходимое. Кроме того, няня для Анны, даже кухарка, только он из дома меня не выпускал, да я и не рвалась… ты ведь знаешь мой французский!

– Чтобы Оливье никак на это не среагировал! Ни за что не поверю!

– Понимаешь, он был абсолютно уверен, что это Сергей постарался, а поскольку аборт было делать уже поздно, оставил все как есть.

– Он что, знал про Сережу?!

– Но ведь они не дураки, Оливье и Бернар!

– Они что, знали, что ты…

– Что, я?

– Что ты работаешь в КГБ?

– Я?! Я не работаю в КГБ, ты что? Я ничего не умею. Это называется вербовкой. То есть я подписала бумагу, в которой обязуюсь выполнять кое-какие поручения и оказывать всяческое содействие органам. Вот и все.

– Хрен редьки не слаще! Но я была уверена, что ты прямо там работаешь!

– Глупости какие! Чего я умею-то? Правда, и в Париже приходилось помогать нашим. Первая няня для Анны была из КГБ, но Оливье ее уволил через два месяца. Он часто уезжал, отсутствовал по неделе, по две, а когда приезжал, мы гуляли вместе, ходили в гости. То есть одна я из дома не выходила. Может, Оливье тоже думал, что я агент КГБ? – она невесело рассмеялась. – Он и раньше был очень грубоват в постели, а тут вообще, как с цепи сорвался.

– Как это? Расскажи, я ведь вообще ничего не знаю об интимной жизни, и не прочитаешь нигде…

– Значит надо доходить до всего экспериментальным путем! Так и будешь всю жизнь слушать всякие россказни?

– Почему бы не послушать? И потом, мне же не все равно, что с тобой происходит!