Яд Империи

– А еще хозяин сказал, что вы меня тогда ужином накормите. А то он меня за порванную тунику ужина лишил, – насупившись сказал юноша.

Нина вздохнула:

– Ну раз ужином, тогда ладно. Только смотри не приходи, пока не позову. Я сегодня допоздна работать буду. Далеко после заката во двор выйду и позову тебя. Услышишь?

– Услышу. Я голодным спать-то не могу, – улыбнулся тот, – меня Павлосом кличут.

Нина улыбнулась и кивнула:

– Помню я как тебя кличут.

И Павлос, опять коротко поклонившись, ушел.

Нина немного успокоилась. Ну и правда, мало ли в большом городе лихих людей. С охраной все же надежнее. И парню хорошо. Провожая его взглядом, подумала, что надо ему одну из туник отдать, что от Анастаса остались. Нина вздохнула судорожно, мужа вспомнив, прижала ладони к глазам. Ну тут уже не выправить ничего, поэтому, смахнув слезы, она решительно вошла в аптеку.

Глава 4

Снадобье для царапин да ушибов

С утра истолочь горсть свежих листьев алоэ, залить одной мерой крепкого холодного отвара матрикарии, дать настояться до вечера. Опрокинуть на холстину над глиняным горшком и отжать. 1 меру меда и четверть меры масла оливкового к настою добавить, перемешивая пока молитву Богородице прочитаешь десять раз.

Из аптекарских записей Нины Кориарис

По случаю воскресения Нина принарядилась, одела новую темно-синюю столу[20 - Стола – подобие хитона или верхней туники. Одевалась поверх нижней туники.] поверх светлой туники. Мафорий накинула тоже синий, расшитый по краю мелким речным жемчугом, что много лет назад Анастас привез ей. Заперла аптеку, поправила покрывало на голове, и неспешно пошла к церкви Святой Ирины. Любит она этот собор, хоть и идти до него неблизко. Стоит Ирина в небольшом цветущем саду, чуть в стороне от храма Святой Софии. Старая это церковь, уже и горела, и землетрясение ее разрушило, а вот гляди-ка, опять миром отстроили. Возродилась и всех снова привечает. Хоть и не видела Нина большей красоты, чем в Софийском храме, где купол высок и огромен, в ожерелье малых окошек одет, где роспись на своде, да на стенах – глаз не отвести. Однако Нина себя чувствовала маленькой и потерянной перед величием Большого собора, перед золотом фресок да сиянием тысячи светильников. В Большой храм вся знать ходит, да император с семьей. А горожане чаще в храмах поменьше молиться предпочитали. Да, что и говорить, уж церквями столица не обделена, на всех хватало.

После службы Нина, вспомнив обещание Никону, отправилась на форум. Сегодня был базарный день, что ей на руку. В другие дни торговцы по своим лавкам сидели, поди исходи всех. А в сегодня собирались люди торговать на площади Константина, что недалеко от дворца и Софийского собора.

Любит Нина Константинопольский базар. На просторной площади всем хватало места. Гомонят торговцы и покупатели, в жаркий, пыльный воздух вплетаются запахи меда, специй, ароматических масел, свежеиспеченных лепешек, перезревших фруктов. Манят краски и сливочный блеск дамасских тканей в ряду продавцов одежды. Кружат голову запахи специй и благовоний в ряду арабских купцов. Вон сверкают цветные отблески венецианского стекла, а там подальше – сияют украшения и от местных мастеров, и привезенные с дальних концов света. Воздух поет от звона ножей и клинков разного вида и формы, да гулко стонет горшок, когда горшечник, нахваливая свой товар, шлепает по нему рукой.

Нина ходила между рядами, с удовольствием торговалась, пробовала то сыр, то сладости. Она встречала знакомых, сдержанно склоняла голову, останавливалась побеседовать.

Нина взяла лаванды у франкских купцов, да пару стеклянных флаконов у венецианцев. Подмастерье, оболтус, расколотил сосуд, хорошо хоть пустой. Масла и опиум здесь не брала, ей привозили самое лучшее знакомые караванщики из арабских земель. Купила опять трав у торговца с плоским лицом и смешным именем, не то Сунь, не то Юнь. У него Нина покупала и красный корень, и кибабинь, которые она использовала для порошка, что для прибавления мужской силы. Дорогие эти травы, да за снадобье это уж больно хорошо платили и почтенные жены, и владелицы лупанариев, а порой и сами мужья.

Зайдя в ряд, где торговали тканями, Нина вздохнула мысленно, наказав себе не отвлекаться на платки шелковые и покрывала расшитые. Ох, любит она красивую одежду, да шелка не по чину ей, и порой не по карману. А сейчас и вовсе по делу пришла, нечего тянуться, чтобы провести пальцами по ткани, что струится как залитая луной река. Одернула себя Нина, собралась с мыслями да обратилась к услужливому торговцу:

– Уважаемый, где бы мне найти того, кто в вышивке сведущ да искусен?

– Ой, почто меня позоришь, почтенная? – громко отозвался торговец, предчувствуя не столько выгоду, сколько развлечение. – Да лучше моего товара ты во всем Константинополе не найдешь. Какая вышивка тебе еще надобна? У меня все есть, и кресты византийские, и цветы золотом шитые, и волны морские. Что понадобится – все у меня есть!

Кругленький, лысый продавец вертелся вокруг Нины, что шмель над цветком, хватал за рукав. Показывая вышивку, он закатывал глаза, причмокивал и подмигивал:

– Ты смотри, смотри! Да потрогай! Такого шелка нигде не сыщешь! Ты для кого выбираешь-то? Никуда больше не ходи – здесь все купи. Никто тебе лучше цену не даст!

Тараторит, ахает, вьюном вокруг нее мельтешит да приплясывает – ну чисто мим, что на русалии[21 - Русалии – языческий весенний праздник], да брумалии в город приезжают. У аптекарши аж голова кругом пошла.

Насилу Нина отбилась от продавца когда наконец подошел богатый покупатель, за которым шли нанятые носильщики, увешанные тюками. И продавец кинулся обслуживать и обхаживать более выгодного покупателя.

– Что ты ищешь, почтенная, – спросил тихий голос за спиной.

– Обернувшись, Нина увидела пожилую горожанку, одетую скромно, но аккуратно. Стола по краю была украшена искусно вышитой темной нитью каймой.

– Ищу того, кто может рассказать про вышивку с птицами, что по подолу туники делают. Ты, случаем, не мастерица? Может, подскажешь, где такой узор найти да купить можно. В какой эргастерий мне зайти лучше?

Мастерица окинула взглядом Нинину простую столу и скромно украшенный мафорий.

– Сложное шитье, с птицами, со львами, да со змеями крылатыми только богатые клиенты заказывают. На далматиках[22 - Далматика – верхняя туника из парчи с диагонально образанным подолом.] и мафориях, на плащах такой узор нынче модный. А вот на туниках такое редко вышивают, если только на шелковой, но это сама понимаешь, не каждый заказать может. Такое во дворце чаще носят. А для кого ты спрашиваешь, госпожа?

Нина смутилась. Врать она непривычная, а правду сказать – ну как слухи поползут лишние. А вдруг мальчонка перепутал что? С дворцом шутить плохо, не успеешь оглянуться, как в подземельях окажешься. Отговорилась Нина, что на прохожем увидела да захотела себе такой же узор. А почтенная мастерица ей, неразумной, все объяснила, так что Нина не будет больше на красивую вышивку рот разевать.

Мастерица покивала, спорить не стала. Сказала только где ее найти можно, если вышивка понадобится. На том и распрощались.

Все еще перебирая в голове как же ей теперь узнать про тунику, Нина направилась в пекарню к подруге своей Гликерии. Нет ничего лучше аромата свежего хлеба, когда достает его добрые руки из печи, прикрывают чистой обсыпанной мукой тряпицей, проверяя попутно, достаточно ли похрустывает корочка. А какие сладкие лукумадесы печет Гликерия… Нина прямо и заходить порой боится, соблазн ведь велик, не удержишься и съешь, да не один и не два.

Нина старается в еде быть умеренной, знает, что кто следит за тем, чем брюхо набивает, тому и аптекари и отвары не нужны. Тело само частенько себя лечит, если ему не мешать. Но в пекарне разум у Нины становится неспешным и рассеянным, в грех чревоугодия погруженный.

Войдя, Нина привычно направилась вглубь небольшого помещения. Никто ее не встречал у порога, видать отпустила помощников Гликерия в честь воскресенья. А Феодор, должно быть, из церкви еще не вернулся. Он ходил на заутреню в церковь Святых Апостолов, что неподалеку от пекарни. Там он часто с батюшкой беседы вел неспешные, благостные.

Пока глаза привыкали к сумраку крохотной таверны после яркого солнца, Нина неспешно прошла к невысокому столику, где обычно и встречала покупателей пышная красивая хозяйка. Там никого не было.

– Гликерия, – позвала Нина. Заволновалась, не случилось ли что?

– Но скоро Гликерия вышла из-за занавески, подошла, потом, зачем-то перекрестившись, тяжело опустилась на стул.

– Что случилось-то? Ты что-то сама не своя, – нахмурившись спросила Нина.

– Ох, – махнула рукой Гликерия. – И ко мне сикофант приходил…

Нина молча вопросительно смотрела на подругу. Та встала, подошла к корзинам с хлебом и сладостями, начала поправлять их, да одергивать холстину, что прикрывала товар. Нина подошла, взяла за руку:

– Да рассказывай же! К тебе-то зачем?

Гликерия зашептала оглядываясь:

– Раб из дворца сбежал, ищут его. Все таверны обошли, до меня добрались.

– Чушь какая-то. Во-первых, откуда у раба деньги по тавернам ходить. А во-вторых, ты чего так разволновалась-то? Ну сбежал раб, первый раз что ли?

– Он, говорят, помощником был у дворцового повара по сладостям. Думают будет искать, где бы подработать. Искусный вроде очень.

– А ты-то причем?!

Хозяйка пекарни вздохнула. Нина рассердилась:

– Ой, не томи, подруга. Знаешь, что ли, где он?

Та молча прошла вглубь, открыла дверь, ведущую на задний двор с печами, направилась к сараю в дальнем углу, где хранились припасы. Нина, подхватив корзинку, прошла за ней, прикрыв за собой дверь.

В сарае, не видя еще ничего после яркого солнца, Нина услышала шорох и повернулась к стене, заставленной мешками. Поджав ноги и обхватив их руками, на полу сидел мальчик лет тринадцати. Спутанные влажные белокурые волосы прикрывали плечи. На шее поблескивал витой серебряный ошейник. Огромные глаза придавали его виду какой-то неземной облик. Руки были покрыты синяками и царапинам. От жалости Нина охнула.