Клиффхэнгер

Или подойдешь к выходу – а тут уже кто-то стоит, готовый принять твой чемодан, и остается только миг до счастливых объятий.

Или подъезжаешь, смотришь в окно, видишь уже беспокойную любимую голову, и остается только миг… только миг…

Только миг пролетел будто бы от момента, как Лева закрыл глаза, до момента, когда он осознал, что отключает уже восьмой будильник.

Предчувствуя нехорошее, Лев вдохнул, выдохнул и решился посмотреть в лицо телефону.

Катастрофа предстала пред ним во всей своей катастрофической красе.

– Басин, скотина, – душевно выговорил Лев, – ненавижу я тебя, вот что!

Эта фраза отняла у него еще несколько драгоценных секунд, поэтому искать джинсы, чистить зубы и пытаться зарядить телефон пришлось одновременно.

Вызвал такси, захлопнул дверь, побежал вниз по лестнице – а водитель передумал и отменил поездку.

Тьфу ты!

Лева выскочил из дома, мысленно обращая против себя и таксиста весь запас изощренных ругательств, и вдруг услышал тоненький писк, который, как тайный сигнал, приказал ему остановиться.

Миу! Миииу…

«Нужно бежать, – сказал себе Басин. – Тьфу ты…»

И не побежал, конечно, а пошел на звук.

Там, в подвале. Кричит.

Маленький пуховый комок, белые и полосатые пятна, покрасневший нос, глаза, превратившиеся в две огромные пропасти черных зрачков… Лева сказал «кис-кис», прекрасно понимая, что это ему мало чем поможет.

Бросать этого хвостатого теперь казалось Басину нечестным, да и время он все равно потерял.

Котенок пищал, не выходил, прятался в черной сырости подвала. Забивался куда-то в угол – но продолжал отчаянно кричать.

Лева выругался и полез в подвал. Спрыгнул на усыпанный осколками пол, включил фонарик. Котенок сжался в комок и от ужаса даже перестал издавать звуки.

Совсем маленький, совсем дикий, один. Потерялся, наверное.

– Не бойся, не бойся, – уговаривал его Лева, аккуратно подходя ближе в надежде, что пушистый дурачок не сбежит от него в узкое окошко.

Котенок мяукнул, осознав, видимо, что приближение большого существа неизбежно, и надо сдаваться. Лева осторожно взял маленькое тельце, пульсирующее бешеным сердцем, прижал к себе, будто пытаясь успокоить ребенка.

Кое-как Басин выбрался из подвала.

Нася не звонила еще, но точно уже была не в настроении.

Лева вздохнул и вызвал такси.

«Три минуты!» – написал он Насе.

Котенок обеспокоенно запищал, оказавшись в машине.

Басин понял, что тревожится. Ну, черт знает что. Да, он часто опаздывал. Его это не красило, в общем – но и не умаляло других достоинств. Но теперь как-то стыдно стало. Нася ждет, а он даже такую мелочь, как приехать вовремя, не осилил. Да еще и Пашка звонил вчера, может, случилось что…

Спохватился, вытащил телефон, написал «Все хорошо? Я спал, когда ты звонил».

В голове прозвучало – дзиннь! – так, еще в копилочку гадостей, вранье.

В расстроенных чувствах выскочил из такси, пряча котенка за пазухой.

Нася сидела в зале ожидания.

– Привет, – сказал Лева. – Извини, у меня… вон чего.

Нася улыбнулась, погладила маленький носик, выглянувший из-под куртки.

И они с Левой осторожно обнялись.

Полдня разбирались, как быть с котенком. Отвезли к ветеринару, отыскали людей, которые возьмут на передержку и найдут ему хозяев.

Потом грустили, что не могут оставить себе. Съемная квартира, принципиальный хозяин…

Лева обнимал Насю за плечи и утешал:

– Ну, ничего, купим себе квартиру, заведем сколько хотим котов и собак… Сейчас все наладится, честное слово.

И даже сам верил в это, надо же.

– Конечно, наладится, – улыбнулась Нася. – Ну и потом, у меня есть уже один Котуся.

– Из тех, что точно никогда не промахнутся мимо лотка, – рассмеялся Лева.

– И хотелось бы верить, что не уйдут в мартовский загул, – усмехнулась Нася. – У нас был кот. Очень классный. Умничка.

– Понимаю, – ответил Басин.

Это была одна из тех вещей, которые лучше было бы не понимать, но – из песни никак не получалось выкинуть слова. Страшная история, которую можно описать парой фраз: у меня был друг. Потом его не стало.

Неважно, что этот друг не был человеком, для души, в которой утрата проделала здоровенную дырку, это все равно. Ужасно разойтись с кем-то, кого любишь, в разные стороны – но знание, что он где-то живет свою прекрасную жизнь, всегда радует. А если он эгоистично бросил тебя – да и всех остальных, кто шел с ним – навсегда… Хотя, не навсегда. Мы же все не живем вечно.

Нася говорила про это так:

– Это такая штука, которая всегда с тобой. Когда ты переживаешь чью-то смерть, боль не проходит. Вообще. Никогда. И каждый раз, когда ты будешь вспоминать об этом, тебе будет плохо. Это как болезнь, которую нельзя вылечить, и все, что ты можешь – принимать обезболивающие. И у тебя будет много обезболивающего. У тебя будут рассветы и закаты. У тебя будут моменты. У тебя будут люди. А потом ты узнаешь, что эта боль – просто часть жизни, просто то, на чем можно не фокусироваться. Вот так вот, простая и бессмысленная жестокость. Бьют тебя палкой и говорят: ну, подумаешь, побили палкой. Всех палками бьют. Ты не переживай, сколько еще в жизни такого говна будет…

И она плакала, потому что снова переживала боль, а Лева обнимал ее – и тоже переживал свою боль, и оба были друг другу лучшим обезболивающим.

У них была прекрасная жизнь, и они шли по дороге вместе. Какая удача.

Вечером объявился Рогожкин. Позвонил, сообщил, как всегда, в своем стиле: