Клиффхэнгер

На этом их диалог не завершился, так – был поставлен на паузу и иногда продолжался, вклиниваясь между репликами совершенно иных бытовых разговоров.

Совсем недавно, например, Серега проглядел наброски легендарного сценария, и произошла следующая беседа.

– Да ты пойми, ты же историю рассказываешь, – объяснял Сережа, изо всех сил стараясь держать себя в руках. – Вот так же, как бы ты про друзей своих рассказывал, про соседей, я не знаю. Вот моя задача – взять то, что ты мне рассказал, и показать это другим людям так, чтоб им интересно было и все понятно. А ты сам с собой в эту игру играешь, сам пошутил – сам посмеялся!

– Это да, – вставил Лева, – я самодостаточный.

– Ну, шибко самодостаточные не искусством занимаются, – хмыкнул Гутсби, – а чем-то другим…

– Протестую, – засмеялся Лева, – может, это тоже своего рода искусство.

– Ну, в целом, да, вполне себе жанр кинематографа. Только ты, вроде как, в другом жанре хочешь реализоваться. И я все понимаю, мне тоже нравятся отсылки, но не может текст полностью состоять из бессмысленных и беспощадных отсылок, как Франкенштейнов монстр из кусков!

– Мне иногда кажется, что у меня жизнь состоит из бессмысленных и беспощадных отсылок, – мрачно отозвался Басин. – И тоже довольно бессвязных. Травмы – из орального периода развития, брови – папины, тело – собачье, гипофиз и семенники – человеческие… Получается полный абырвалг.

– Это многое объясняет, – грустно подытожил Сережа.

– Многое объясняет! – сказал себе Лева, глядя в окно поезда, и рассмеялся.

Полный абырвалг, да тут и винить некого, кроме себя. Вот эти рельсы, по которым он движется сейчас – результат всех его выборов. Как в игре.

И выборы эти, надо сказать, не всегда ему самому нравились. Хотя – бывало по-разному…

Басин снова вспомнил один день из своей жизни, к которому частенько мысленно возвращался.

В моменты хандры он задавал себе вопрос: ну и что же хорошее я сделал в жизни? Получил образование? Работал где угодно – а чаще где неугодно? Писал и продавал всякую ерунду? Женился? Почти все варианты не подходили, кроме одного. И Лева понимал это, становилось одновременно смешно и тепло в груди, и он говорил себе полушепотом:

– В конце концов, я ведь… спас котенка.

***

Котенок случился со Львом Басиным, разумеется, в неподходящий момент. Маленький пуховый комок, белые и полосатые пятна, покрасневший нос, глаза, превратившиеся в две огромные пропасти черных зрачков…

Впрочем, это, конечно, не начало истории.

Начало истории – это Нася, которая уехала к маме на несколько дней.

Или конфликт Паши и Иры Рогожкиных.

Или та самая студентка, которая когда-то сказала Паше вместо «здравствуйте» – «я в вас влюбилась».

Хотя нет, вряд ли. Это же была тайна.

Такая тайна, которую все знали. Неловкая такая, гаденькая. Ее вслух не называли, но подразумевали – под кивком головы, или движением бровей, или странным жестом.

Тайна была молода и черноволоса, и у нее было все необходимое, чтобы вляпаться в эту историю: тонкая талия, грудь третьего размера, наивность юности и очень мало чувства собственного достоинства.

Еще у нее было имя, но им в разговорах не пользовались. Паша говорил «дурочка», Лева – «ну, та», Ира- «девица». Нася пару раз назвала болотной русалкой и рыбиной, а так обычно протягивала «эта»:

– …зачем ты опять про то, как он с эээтооой…

Иногда Насе даже было жаль эту. О той девушке вспоминали с ненавистью, горечью или досадой, а ведь, наверное, она и что-нибудь хорошее в своей жизни сделала.

Но им всем, впрочем, не очень интересны были добрые дела девицы. И уж точно никто не хотел разбираться в том, что сподвигло ее дождаться Павла после работы и сообщить ему о своих чувствах.

На вопрос, почему эти чувства нельзя было проигнорировать, Паша неизменно отвечал:

– Не знаю, так получилось!

С этих слов он буквально начал рассказ о ситуации Леве.

– Не знаю, так получилось… там… выхожу я вечером, все разошлись уже, и она буквально под ноги мне кинулась, прикинь!

– Ага, и говорит: Паша, я ваша навеки! – рассмеялся Басин.

– Типа того, – вздохнул Рогожкин. – Начала мне рассказывать, какой я удивительный-замечательный. Только моргнул – мы уже в кровати лежим…

– Понял, буду осторожнее тебе комплименты делать, – кивнул Лева.

А сам подумал: вот интересно, почему это мне за мои таланты ничего никто не предлагает? Недостаточно, видимо, талантов. И известности. Тьфу ты.

А потом еще: ну если бы предложили, я бы отказался, конечно.

А потом еще: но вот бы предложили хоть разочек!

Басин периодически вспоминал об этом после, прислушивался к своим чувствам. Три года прошло, все было по-прежнему: хотелось бы, чтобы юная девушка признала его заслуги перед искусством и миром. Он уже даже сформулировал мягкий отказ.

Паша Ире все рассказал. Не сразу, конечно, где-то через полгода. И она простила. Тоже не сразу, конечно, где-то через пару недель.

И вот прошло еще примерно два года, пять месяцев и две недели, и так встали звезды на небе, или боги договорились, или случайные события так встали в случайный ряд, или, или, или…

Так или иначе, когда Ирина объявила Паше, что собирается с ним развестись, Рогожкин сделал все, что причиталось ему по закону жанра.

Сначала он сказал « мы поговори об этом завтра», потом выпил, потом позвонил другу с тем, чтоб выпить еще.

Было два часа ночи. Лева, вообще-то, еще не спал, хотя рано утром ему надо было ехать на вокзал встречать Насю.

Когда позвонил Паша, Басин не брал трубку, смотрел, морща лицо, в экран, и думал: и вот что теперь? Вряд ли же он звонит, чтобы пожелать спокойной ночи.

Лева начал переговоры, не отвечая на вызов, что было довольно удобно.

– Ну, что случилось? Все ведь живы? Да живы, точно. Хотя нет, не все – постоянно же в мире кто-то умирает. Чего ж теперь… Праздник какой-то случился? Дети родились, там, или день независимости небольшой африканской страны? Так я все равно без подарка, давайте все утром, всее уутрооом…

Паша позвонил пять раз и сдался. Леве было стыдно, поэтому он лег спать.

Лева засыпал и думал: да, как хорошо уезжать – и как хорошо возвращаться… Но только если тебя встречают. Куда бы ты ни отправился, сколько бы часов ни потратил на глядение в окно – если встречают, это здорово.

Выйдешь на перрон, потягиваясь в попытке размять мышцы, пройдешь пару шагов – а тут уже тебе навстречу кто-то бежит, и остается только миг до счастливых объятий.