Исповедь. Мистический роман. Книга первая

Но любовь ослепляла, все желания и мечты были сконцентрированы только на нём. Я слушала Эрика, но часто не слышала. Смотрела на него, пытаясь запечатлеть в памяти каждый жест и взгляд, движенье губ, черты лица, каждую родинку, голос, руки… так, словно вижу его в последний раз.

Глава 6

Вскоре я узнала, что Эрик подрабатывает по ночам в музее Народно-прикладного искусства возле графского замка сторожем и по совместительству кочегаром. После смерти отца им с мамой жить стало нелегко, одной зарплаты не хватало, поэтому Эрик решил трудоустроиться, но уходить на вечернее обучение ему не хотелось. Работа по ночам стала единственным выходом в сложившейся ситуации. Поначалу он очень уставал, и на уроках, нет-нет, да и проваливался в дрёму. Мне было жаль его, и, в тоже время, я испытывала к нему ещё большее уважение.

Мы продолжали дружить. Наше общение заключалось в доверительных беседах по телефону, в школе, после уроков, иногда вместе делали домашние задания, прогуливались по вечерам. Он часто брал меня за руку и с теплотою смотрел в мои глаза, в эти минуты я ощущала себя самой счастливой на свете. Чувства становились всё сильнее, хотелось ещё глубже войти в его жизнь. Первые мечты о поцелуе, первые робкие прикосновения…

Как-то в мае он пригласил меня придти к нему на работу. Закончив школьные задания и наспех поужинав, я выбежала из дома. Помню, было ещё светло. Уже по-летнему тёплый вечер доставлял истинное наслаждение пением птиц, цветущими деревьями и кустами, солнечными россыпями одуванчиков на изумрудной благоухающей траве.

Я шла быстро, и сердце замирало от одной лишь мысли, что я иду к нему – к самому любимому и дорогому на свете человеку. Скоро увижу его, услышу голос…

«Бог пришёл ко мне в твоём образе, Я узнала сразу в тебе Его:

Глаза, словно птица над пропастью, И свет, и добро, и тепло.

Кажется, я начинаю писать стихи! – пронеслось в голове. – Эрик бы никогда не позволил мне сравнивать его с Господом. Но Бог для меня – любовь, а любовь – это ты!» Пройдя незаметно для себя весь путь от дома до музея, остановилась отдышаться. В парке дурманяще пахло хвойным духом отогревшейся на солнце туи.

Сколько раз я проходила мимо всего этого и никогда не думала, что этот парк станет для меня так прекрасен и мил, каким стало всё вокруг только лишь потому, что напоминало о нём.

Сам музей уже был закрыт. Из высокой трубы над крышей возносился к небу сизый дымок. Отыскала дверь, ведущую в подвальное помещение кочегарки. Постучала. Эрик был в старом свитере, весь перепачканный углём:

– Ой, привет, заходи! Прости, что так встречаю, сейчас умоюсь. Садись.

– Вы ещё топите? На улице же тепло?! – спросила я, оглядевшись вокруг.

– По ночам ещё прохладно, нужно поддерживать постоянную температуру. Старинные экспонаты плохо переносят перепады тепла и влажности. Чтобы предотвратить появление сырости, приходится подтапливать. Здание старое, толщина стен – полметра, тут и летом холодно… – доносился до меня его голос под журчание воды.

– Ну вот, я готов!

Его сияющее мокрое лицо заставило меня улыбнуться.

– Осматриваешься? Видишь, какие у меня здесь владения?!

– О, да! Не всем так везёт.

– Я тоже так думаю! – он вытерся полотенцем и взъерошил влажные волосы на голове, потом причесался.

Возле топки огромная куча угля. Напротив, в нескольких метрах от неё, небольшая тахта для ночлега. Рядом стол, заваленный учебниками Эрика, книгами и тетрадями, чайник, несколько кружек, бутерброды, завёрнутые в газету. Под потолком тусклая лампа и ещё одна – на столе. Окон в этом полуподвальном помещении нет, здесь царит полумрак днём и ночью. Душно, пахнет углём и пылью… «Что же вызвало во мне такой восторг? От чего так бешено стучит сердце, словно я проникла в святая святых?» Я пребывала в каком-то феерическом состоянии лёгкого душевного помешательства, меня восхищало всё, к чему когда-либо прикасались его руки. Даже лопата для угля казалась бесценной, дороже всех экспонатов музея, хранящихся наверху. Кочегарка, словно святилище, в котором ОН проводит ночи… Мышцы на руках красиво напряглись, когда Эрик, открыв огненную пасть ненасытного дракона, подбросил новую порцию чёрного золота. Пахнуло жаром. «Я бы и ад, наверное, полюбила, если б он был там…»

– Уроки сделала? – спросил Эрик серьёзно, прямо как моя мама.

– Конечно! – хвастливо ответила я. – А ты? Хочешь, помогу?!

– Смотри, получишь завтра двойку, пеняй на себя!

Мы оба рассмеялись, Эрик – круглый отличник, несмотря на работу по ночам, и я – лоботряска с одной любовью в голове, ничего не скажешь, парочка, что надо! Захлопнув топку, он сел рядом со мной, вновь вытирая руки.

– Может, попьём чаю?

– Разве что за компанию с тобой, я уже поужинала дома.

– Он включил чайник и развернул бутерброды, вкусно запахло колбасой. В углу каморки висела гитара, заметив её, я спросила:

– Эрик, ты играешь?

– Немного. – брови на его лице сдвинулись, и взгляд стал хмурым. – Раньше часто играл, меня отец учил, он был хорошим музыкантом. Теперь, когда его не стало… я редко беру её в руки, притащил сюда, чтоб дома она маме глаза не мозолила.

– Хотелось бы послушать!

– Разве что для тебя! – Эрик улыбнулся. Сняв гитару с крючка, на котором она висела, одел через голову широкий ремень, нащупал пальцами струны, слегка подправил тональность звучания. Я обратила внимание, какие у него длинные музыкальные пальцы. Чёлка, свисая, почти прикрывала глаза, он был сосредоточен на настройке инструмента, а я ловила каждый момент, когда могла «безнаказанно» любоваться его чертами. Мы встретились взглядом. Сколько грусти я увидела в нём, необъятной глубокой тоски… Захотелось прижать его к сердцу и никуда не отпускать.

«Моя любовь может сделать тебя счастливым!» – всё труднее становилось сдерживать свои чувства. Не знаю, понимал ли Эрик это, и что происходило в его душе?

Когда пальцы забегали по струнам, я услышала мелодию, от которой на глазах появились слёзы. Она была печальной и настолько красивой, что в груди всё сжалось и запылало огнём. Я не выдержала и заплакала. Эрик вначале ничего не заметил, увлечённый музыкой, он играл, закрыв глаза. О чём он думал в эти минуты? Я всё отдала бы за то, чтобы хоть на мгновение прочитать его мысли! Было ли это переживание, как-то связанное со мною или с памятью об отце, или ещё с кем-то мне неизвестным?.. Когда он взглянул на меня, то сразу отбросил гитару.

– Что случилось? Я чем-то расстроил тебя? – он придвинулся ко мне.

Попытавшись отвернуться, я закрыла лицо руками. Так не хотелось в очередной раз выглядеть перед ним слабой, но было уже слишком поздно. Эрик настойчиво пытался заглянуть мои глаза, от этого становилось ещё больнее.

– Что-то случилось? Рассказывай! А я-то и думаю, почему ты молчаливая такая?..

Наташенька, я хочу тебя видеть! – он оттянул мои ладони от лица. Его руки крепко держали меня, не давая вырваться и убежать. И вот такая, с мокрым от слёз лицом, я предстала перед ним во всей «красе». Терпеть не могу своей слабости! От слов утешения, его взволнованного голоса, мне стало ещё хуже, и слёз уже было не остановить.

– Да, что с тобой? Тебя кто-то обидел? Расскажи, пожалуйста!.. Как я раньше не заметил, что что-то происходит? Прости!

Ничего не отвечая, я только мотала головой. Рыдания душили мне горло. От избытка чувств такое порой случается. Он обнял меня и прижал к себе. Почувствовав его тепло, запах, нежное поглаживание рук, блаженство и нега охватили всё моё существо, и я тихо прошептала:

– Люблю тебя!

Эрик вздрогнул:

– Что?!

Бежать уже было поздно:

– Я… тебя… люблю.

Эрик отстранился и посмотрел на меня так, словно его ударили обухом по голове. Встал и, не говоря ни слова, вышел из кочегарки.

Трудно описать, что я испытала в эти минуты. Мне было стыдно, словно я совершила что-то ужасное. Его реакция была совершенно непонятна. Неужели он всё это время не догадывался о моих чувствах? И разве не отвечал взаимностью? Страх потерять его, потерять то, что появилось между нами. Страх остаться без него навсегда.

Лишь спустя несколько минут, я нашла в себе силы пошевельнуться. Открыв дверь, увидела его сидящим на корточках, прислонившегося к стене, согнувшегося в три погибели. Обхватив руками колени, он опустил голову.

Нужно было уйти, но я не смогла, и, положив на его плечо руку, спросила:

– Эрик, тебе плохо?..

Он посмотрел на меня, никогда прежде не видела столько страдания в человеческих глазах.