Враг моего врага. «Песец»

– Поздравляю! Ты же этого и хотел. Или я чего-то не догоняю?

– Да, я хотел. Но не так! Представь себе парня, закончившего автошколу. Конечно, он хочет за руль! Сперва по ровной дороге, при дневном свете, чтобы освоиться с машиной. Постепенно наращивать скорость, ездить в более сложных условиях… И тут – бабах! – он оказывается в гоночном автомобиле, несущемся в тумане по оживленному горному серпантину, местами обледенелому, а местами обрушенному – а гонщик вдруг отсаживается и говорит: «Давай, рули!» Да, забыл еще сказать, что по автомобилю стреляют из придорожных кустов! А сверху, до кучи, авиация бомбит!

– Экий ты, Влад, впечатлительный, – протянул Хайнрих. – Обосрался, значит. Сбежал от Салимы сюда, за четыре тысячи гигаметров.

– Нечего язвить! – Каманин залпом опрокинул рюмку. – Съездить к тебе я планировал еще до разговора с ней. Хотя получилось… так, как получилось. Словно бы я удрал.

– И она в тебе разочаровалась, – ухмыльнулся Хайнрих. – И с горя начала готовить в координаторы американского президента.

Каманин передернулся и перекрестился:

– Не приведи Господи! Нет, не так уж она разочаровалась. Выразила надежду, что эта поездка поможет мне набрать еще несколько очков опыта на пути к ее креслу.

– То есть смены генеральной линии не произошло? И чего ты тогда убиваешься? Набирай свои очки, герой хренов.

– Хайнрих, я просто хочу понять: что это было? Это точно не из-за тебя?

Шварц вздохнул. Хотел бы он, чтобы из-за него…

– Как ты себе представляешь, а? Мы даже не разговаривали с тех пор, как я улетел, сообщениями и то не обменивались. О чем поговоришь по официальным каналам связи, там же все пишется, никакой конфиденциальности! Все равно что трахаться на площади перед секретариатом ООН. То есть я этого не говорил, если что, – спохватился он. – Она мне ничего не передавала, кстати?

– Кажется, хотела, – промолвил Каманин. – Но в последний момент передумала. Наверное, сочла, что из меня тот еще курьер, – к последней фразе примешалась интонация пьяной печали.

– Что же это за хрень такая, святые отцы? – спросил Бен.

Два монаха отпаивали ослабевших вампиров водой и бульоном. Кровь они уже получили: почти все кетреййи из отряда уцелели, вовремя расслышав приказ отступать. Но из шитанн удалось вытащить далеко не всех, и спасение девяти вампиров обошлось в двух своих, неосторожно подставившихся. Стефан выживет, а Равиль остался там, среди пляшущих скал.

– В камни вселился демон, – ответил Бену брат Антоний, кутаясь в черный плащ. Для мересанца здесь, должно быть, невыносимо холодно. – Или демоны. Тьма чует опасность, исходящую от нас. Она ищет все новые и новые формы сопротивления. Мы научаемся справляться с одной, но она тут же порождает другую. Дьявол изворотлив и не желает уступать.

– Что нам теперь делать?

Синий монах кинул взгляд на своих коллег, хлопотавших над ранеными.

– Тяжелораненых надо доставить на корабль, к медикам. А мы, – он пожал плечами, – остаемся выполнять задание.

– Да, но как?

– Еще не знаю. Нужно думать и молиться, Райт.

Бен покачал головой, глядя в темноту, клубящуюся меж застывшими на горизонте скалами. Сейчас, когда отряд отошел достаточно далеко, они прикидывались неподвижными, но тьма была живой и агрессивной.

– Жуть какая, – поделился он с монахами своими эмоциями. – Ни разу с таким не встречался.

– Я тоже, Райт, – отозвался брат Антоний. – А я, думаю, повидал больше тебя, сын мой. Более девяти лет непрерывных боев, разные миры, разные конфликты. Эта неправедная иллюзия жизни была очень насыщенной, но никогда и нигде я не сталкивался со столь явной и сильной тьмой. Да простит меня Бог, эту планету проще уничтожить, чем вычищать. И я так думаю вовсе не потому, что… Просто я вижу, Райт. Вижу мрак, въевшийся в недра, отравляющий почву и воду, разлитый в воздухе. Как люди могут здесь жить? У гъдеан, должно быть, огромный запас духовных сил, раз они до сих пор не склонились перед дьяволом поголовно и не повредились в уме.

– Значит, ты не осуждаешь гъдеан, святой отец? – заинтересовался Бен. До сих пор он считал, что все мересанцы люто их ненавидят.

– Можно ли осуждать овощ, выросший на технической свалке, за высокое содержание тяжелых металлов? – промолвил монах. – Скорее уж надо удивляться тому, что многие из этих плодов все же съедобны.

Осуществить свою тайную мечту и окрестить вампира Дьёрдю Галаци так и не довелось. Не успел, а теперь и думать нечего. Невзирая на некоторый идеализм, он четко понимал: ближе Аддарекха никто из шитанн к нему не подойдет. Он обрел у шшерцев, участвующих в операции, сдержанное уважение и кое-какой авторитет, но не более того.

Зато его счет новообращенных пополнился гъдеанкой.

Он не уговаривал Эст Унтли. Она сама захотела. Слушала его рассказы – он полагал, просто с тоски, от нечего делать, но решение уже тогда начало складываться, пока не оформилось в просьбу. Просила она так, словно он мог отказать. Робко, тихонько, будто считая себя не совсем вправе обращаться с такими просьбами. Женщина и не представляла, насколько она порадовала епископа. Значит, свет его веры ярок, и к нему слетаются заблудившиеся в темноте.

Дьёрдь решил, что Эст Унтли необходима крестная мать. Женщине нужно на кого-то опереться в этом мире, а любовник – недостаточная поддержка в духовной сфере. Выбор возможных крестных был невелик. По сути, и выбора-то никакого не имелось. Если бы Клара Золинген отказала, пришлось бы обойтись без крестной. Повариха – иудейка, связистки – вовсе язычницы. Не Марию же приглашать! Гъдеанка старалась держаться от супруги старпома как можно дальше. Дьёрдь боялся, что Клара откажет. С тех пор как погиб Аддарекх, она редко бывала в приемлемом настроении. Даже старпома с какой-то претензией однажды послала по маршруту, известному ему еще со времен Шварца. Тот пожаловался адмиралу; адмирал мудро не стал связываться.

Клара согласилась. Несчастная гъдеанка, измученная вампирами и неприветливо встреченная на «Ийоне», вызвала ее сочувствие с самого начала, когда адмирал Гржельчик, слегка смущаясь, привел ее в медблок. Унтли всего боялась: пугалась кота, панически вздрагивала при виде Аддарекха и в страхе ожидала, что Гржельчик выгонит ее за какие-нибудь мифические грехи. Но самого адмирала она не боялась, абсолютно. Гржельчику она была предана всей душой и потрохами, запредельно, заботилась о нем с трогательной нежностью. Разводила витамины и подносила вовремя, о чем он сам постоянно забывал, а если Клара напоминала, то еще и сердился. За одно это Клара готова была простить ей двадцать недостатков разом. Да у нее столько и нету! А когда адмирал на нее смотрел, то аж молодел на десяток лет, все хмурые складки разглаживались. Так что Клара всячески благоволила гъдеанке – если не за ее личные качества, то за чудотворное влияние на командира точно.

Клара поняла, чего на самом деле хочет Унтли, боясь сама себе признаться. Стать хоть в чем-то своей, не просто иноземкой из вражеского стана, а сестрой по вере – уже немало.

– Вот что, – сказала она, критически оглядев Унтли. – Негоже добропорядочной христианке ходить в этих тридцати трех юбках. Тебе самой их стирать и штопать не надоело? Сейчас подберем тебе нормальную одежку.

Одежда добропорядочной христианки представляла собой, по мнению Клары, джинсы, несколько маек разной степени открытости и мини-юбочку из легкой струящейся синтетики. Примерив ее, Унтли охнула:

– Я не смогу это носить!

– Почему? – наигранно удивилась Клара. – По-моему, размер твой, – бедра чуть великоваты, но поправится еще, раздобреет.

После долгих и мучительных переговоров юбочка была заменена на другую, закрывающую колени, из дуурдуханских кружев. Клара из лучших побуждений хотела, чтобы Унтли начала одеваться, как землянка – но что поделаешь, если она боится вида собственных ног? К комплекту одежды в качестве приложения Клара присовокупила голубой атласный халат, сурово заметив, что таскаться в душ в старой растянутой тельняшке адмирала христианке не подобает.

– Расплетай косы, – велела она. – Ракушку тебе сделаем. С как бы выбившимся локоном, очень модно и сексуально.

– Но в косах волосы лучше сохнут после мытья, – нерешительно возразила Унтли.

– А ты не мой их каждый день! Это вовсе не обязательно.

– Тогда они будут грязными. А вдруг Йозеф заметит и прогонит меня из-за этого?

– Не смеши! – фыркнула Клара. – Никуда он тебя не прогонит. Еще и наладишься уйти – пускать не захочет. И от чего тут волосам пачкаться, скажи на милость? Можно подумать, ты в шахте уголь добываешь. Забудь эту ерунду, как врач тебе говорю.

Отношение к чистоте в разных мирах разнится. Возможно, с точки зрения гъдеанки привычный для землян режим гигиены – жуткое свинство. Правда, она не жалуется и не морщится – значит, наверное, все не столь ужасно. Сдохнуть мне, если Гржельчик каждый день моет голову, подумала Клара. Он же нормальный человек. Пару раз в неделю максимум. Раз это не мешает Унтли нежно целовать его в макушку, ее мнительность монеты ломаной не стоит.

– Унтли, у нас на Земле такие косички только сопливые девчонки носят. Ты же взрослая женщина, и адмирал не педофил какой-нибудь. Тебе нужна красивая прическа.

Эл Танг Ри поджала губы. План ей не нравился.

– У нас нет столько кораблей, чтобы обеспечить предлагаемую вами операцию, достойный Имит.

Старуха бесила Ена Пирана. Чфеварка обращалась подчеркнуто к королю Имиту, хотя лишь адмирал говорил по делу, а король все больше помалкивал. Ен Пиран уговорил его встретиться с Эл Танг Ри только потому, что адмиралу в аудиенции было отказано: дескать, свет не поймет, если она будет общаться с ним через голову присутствующего на планете координатора Гъде. Вот высокомерная зараза, потонуть ей в поносе!

– Наймите эасцев, – бросил Ен Пиран.

Старуха в розовом мерзко вздернула бровь.

– Полагаете, мне некуда девать деньги, достойный Имит? Вы ведь не собираетесь участвовать в финансировании проекта, я правильно поняла? Вы потеряли материальную базу.

– Но у нас есть реальная возможность ее вернуть! – снова встрял Ен Пиран. – Если все будет организовано как следует, мы расправимся с Землей, потом раздавим Рай и так прижмем тсетиан, что они сочтут логичным заплатить, чтобы их не трогали. Мы вернем Гъде, а вы можете посулить эасцам за участие бесхозную Мересань.