Разбуженное лихо

Ага, старая, как мир, история. Я его люблю, он меня нет. Да оставь ты его в покое и пожелай счастья. Это испытание, посланное тебе Богом, нужно его с достоинством выдержать, не озлобиться, не изводить любимого тобой человека, а радоваться, что он жив и у него все хорошо. Немногие на это способны, что правда, то правда. Наверное, надо прожить лет сто, как минимум, чтобы научиться это понимать.

– Я все отдам, чтобы провести с ним хотя бы одну ночь, но он на меня и не смотрит, я для него совсем старуха. Ему восемнадцать. Скоро праздник, он там будет, я хочу, чтобы он выбрал меня…

Слова лились из ее рта бесконечным потоком, для старой ведуньи они слагались в простое уравнение чужой глупости и несдержанности. Пост на дворе, православные от супружеского долга воздерживаются, а она что удумала… Но деньги есть деньги. И репутацию надо поддерживать, опять же зелье не мешало бы на ком- то испробовать.

Старуха скептически оглядела просительницу:

– На одну ночь, говоришь?

Та судорожно закивала головой.

– Что же, могу тебе помочь. Только не пожалеешь ли потом?

– Нет, нет!

Ее пухлые руки нервно теребили завязки плаща, голос дрожал и срывался. Она поверить не могла своему счастью.

– Ну, смотри. Приходи завтра в это же время. Да неси пять рублей, больно дорогое средство- то. Да и желание у тебя ведь тоже не из простых.

Гостья округлила глаза, не ожидала такой суммы. Простой человек на эти деньги год может жить. Ну, да уж выбирай, матрона. Любовь или деньги. В жизни редко бывает и то и другое вместе. Чаще всего нам приходится делать нелегкий выбор. Обычно в пользу последних. Но здесь страсть была нешуточная, ибо через мгновение женщина уже шептала:

– Хорошо, завтра принесу. Только уж и ты меня, того, не обмани…

Она едва успела произнести последние слова, как ведьма вскинула голову и обожгла неразумную таким яростным взглядом, что та чуть не задымилась. Поспешно натянув на голову капюшон, женщина кинулась к двери и исчезла в хрустящем холоде темной осенней ночи.

3.

Ольга проснулась под ласковым пуховым одеялом, привезенным из самого Парижа, потянулась, как кошка, потерлась щекой о подушку. Приоткрыла раскосые глаза и сощурилась от солнечного света, тонким лучиком пробившимся незваным гостем в ее спальню. Откашлялась, и крикнула:

– Нюрка!

Подождала немного и крикнула еще раз:

– Нюрка, гадина, подь сюды!

Раздался слоновий топот и в комнату ввалилась сенная девка с красными щеками и растрепанной русой косой до попы. Испуганно хлопая глазами, она гренадерским голосом рыкнула:

– Что угодно барыне?

– Неси завтрак, да скажи Кузьмичу, пусть сегодня же звонок починит, я так весь голос сорву, тебя кричавши.

– Слушаюсь, барыня, – и задом, задом – в двери.

– Нюрка, твою породу! – Снова заголосила Ольга. – Да окна- то открой, холера! Вот непутевая, у всех девки как девки, а этой все разжуй, да в рот положи.

Под барское ворчание служанка торопливо открыла тяжелые бархатные шторы, впустив в комнату морозно- яркий зимний день. Так ведь и был уже час пополудни. Вчерась барышня поздно вернулась, с бала- то у статского советника, около четырех утра уже пробили мраморные часы в холле. Да у Филиппова началась утренняя суматоха, тесто ставили, да сновали туда- сюда грузчики под окнами, разгружали телеги с мукой да с сахаром, да с изюмом.

Изюм- то стали помногу закупать недавно совсем, после казуса, приключившегося с партией саек, отправленных к столу генерал- губернатора А.А. Закревского. Его вспыльчивость и жестокость по всей Москве славились – нетрудно представить себе его реакцию, когда он разломил саечку, а там таракан запеченный.

А ну, подать сюда Филиппова Ивана, да побыстрее! В ярости указывает ему на несчастное насекомое, да и спрашивает:

– Это что еще такое?

А Филиппов, не моргнув глазом, ему и отвечает:

– А это, батюшка, изюм- с.

– Изюм- с?

– Изюм- с.

И головой утвердительно покачивает.

– Да какой же изюм, дурак? Разве бывают сайки с изюмом?

Тогда Иван берет этот кусок сайки, что с тараканом, и начинает у всех на глазах спокойно ее жевать. Потом проглотил.

Вернулся в пекарню и вывалил мешок изюма, приготовленного для булочек, в саечное тесто, а через час отнес новую партию свежеиспеченных саек к Закревскому. Поклонился, да и говорит:

– Вы попробуйте, попробуйте, да не бойтесь. Вам в прошлый- то раз с косточкой попался, недоглядел, виноват- с. Теперь сам лично каждую ягодку проверяю, что к Его Превосходительства столу идет.

Откусил генерал- губернатор от сайки- то, и правда, вкусно. Оттаял, да еще и похвалил за нововведение. Молодец, Иван Филиппов, потешил.

С тех пор и появился новый сорт: сайка московская с изюмом.

Все это Ольге донесла девка Нюрка, наслушавшись сплетен внизу, на лавочке у подъезда. Девка деревенская, она и в городе продолжала грызть семечки и чесать языком, да песни горланить по праздникам.

Не торопясь поглощая завтрак, Ольга думала о вчерашнем бале. Он, как обычно, проходил в здании Благородного дворянского собрания, что на Охотном ряду. Летом Москва пустела, дворяне разъезжались по дачам, да по имениям, а вот зимой, с декабря до самого Великого поста, каждый вечер в одиннадцать часов останавливались возле парадного крыльца роскошные экипажи. В знаменитом зале с коринфскими колоннами из белого мрамора кружились в танце московские аристократы.

В этот раз бал давал статский советник Беклемишев. Это был мужчина в возрасте, но довольно хорошо сохранившийся, к тому же холостой. Ольге он нравился. Не так, чтобы очень, но достаточно, чтобы рассматривать приглашение на бал как нечто более серьезное, чем просто танцы. К тому же был Илья Андреевич очень умным и образованным, да других в то время в статские и не производили.

Вышел новый указ, который запретил производить в этот чин служащих без окончания курсов в каком- либо русском университете, или, как сейчас бы сказали – без высшего образования. От желающего получить чин коллежского асессора или статского советника, чтобы поступить служащим в правительственное учреждение, требовалось знание русского языка и одного из иностранных, знание основ естественного, римского и гражданского права, государственной экономии и уголовных законов, основательное знакомство с отечественной историей и элементарные сведения в истории всеобщей, в статистике Русского государства, в географии, даже в математике и физике.

В общем, поговорить с Ильей Андреевичем было не только о чем, но еще и достаточно интересно.

Ольга с удовольствием подумала, что не ударила в грязь лицом. Как всегда, она блистала и была неподражаема. Забыта была грубая простая речь, с которой она обращалась к прислуге, в ход пошел лощеный французский язык, кокетливые взгляды поверх веера и случайный всплеск подола платья, открывающий нежную щиколотку. Она в упоении кружилась в танце, не забывая отмечать бросаемые на нее пылкие взгляды.

И одета была хорошо, да и танцевала отменно. Вот только Демидов все испортил. При мысли о нем девушка нахмурилась и отложила надкушенную булочку.

Всем хорош был Василий Демидович, и статью, и лицом, и лет ему было под тридцать. Красавец мужчина в самом расцвете сил. Черноглазый, с темными бровями и римским носом, он производил на дам неизгладимое впечатление, но… Но был Василий беден. Дальше можно и не продолжать. Заботливые мамаши как от Мамая берегли от него своих дочерей. Осчастливить он мог только дворянским титулом, но там, где он вращался, сами все были достаточно родовиты.

Да еще нрав его оставлял желать лучшего. Характером пошел Василий в прадеда, Прокофия Акинфьевича Демидова, который представлял собой полнейший тип чудака прошлого века (для Ольги таким был век восемнадцатый). Что отец, что дед Прокофия Акинфьевича, были умными и предприимчивыми людьми. Дед его, Никита, был пожалован в дворянское сословие самим Петром Первым за заслуги перед государством в литейном и горном деле. Отец же оставил детям, кроме заводов и домов, обширные земли в Сибири, серебряные рудники на Алтае, а в Колывани медные копи, да еще около тридцати тысяч душ крестьян и множество золота, драгоценных камней и денег.

Сам же Прокофий, получив на тридцать пятом году жизни в свое распоряжение такое состояние, работать не собирался, а принялся сосредоточенно его проматывать. А поскольку образования не имел практически никакого, то способы выбирал самые чудные и вопиющие.

Так, рассказывают, что не понравилось ему отношение англичан к собственной персоне. Ну, достали они его своей невнимательностью и расчетливостью, что поделаешь. По возвращению на родину, скупил он у русских купцов всю пеньку, приготовленную ими для отпуска за границу. Когда открылась навигация, он запросил с английских купцов впятеро дороже того, что стоил товар, а потом еще удвоил просимую им цену. Так и уехали они с пустыми руками.

Странности Демидова увеличивались с каждым годом. В одно прекрасное жаркое июньское утро ему пришла фантазия прокатиться в санях и насладиться зимними видами. Для этого он закупил всю находившуюся в Москве соль и велел посыпать ею дорогу от своего имения на три версты, а также ощипать все березы, стоящие вдоль дороги. Проехался два раза, да и вернулся домой, а соль, истоптанная копытами тройки, сделалась достоянием всякого, кто хотел ее подбирать. А стоила соль, меж тем, тогда ох, как дорого!