Разбуженное лихо

Вспыльчив был Прокофий, неуемен в еде и веселье, самодур, одним словом. Богатый, однако.

Василий же, праправнук его, при идентичном характере, был беден. Так что все его самодурство выражалось в том, что он кучера мог забить насмерть за тихую езду, или осмеять того, кто ему не по нраву, или подлость какую замыслить.

Вот сейчас и размышляла Ольга, давно оставшаяся сиротой, и воспитываемая бабкой – матерью отца, да няньками, как ей за себя постоять, если что. Ибо вчера она имела неосторожность довольно резко отказать Василию Демидовичу в его нескромных намеках. Поставила зарвавшегося нахала на место. Чего ждать теперь?

Наконец, она закончила завтракать, вздохнула, потянулась, и легонько касаясь голыми пятками пушистого ковра, прошла к окну. Стоял роскошный, солнечный и яркий зимний день. Снег искрил, с губ раскрасневшихся прохожих слетали облачка пара. На углу торговец горячим сбитнем притопывал и подпрыгивал, постукивал валенком о валенок, пытаясь согреться. Огромный медный сакл[5 - Большой медный сосуд в виде самовара (устар.)] на его спиной, заботливо укутанный теплым одеялом, угрожающе раскачивался. Лицо сбитенщика было таким же красным, как и его самовар.

Небо было кристально чистым, того удивительно невесомого голубого цвета, которое бывает только морозным февралем. Солнце светило прямо в глаза, заставляя лениво прищуриваться. Хорошо- то как!

Девушка взметнула вверх руки, выгнула стан, и, тряхнув роскошной гривой медно- рыжих волос, отвечая на переполнявшее ее чувство радости бытия, медленно оторвалась от теплого пола, и взлетела к потолку.

4.

Проснулась я довольно поздно. На то они и выходные, чтобы отдохнуть и отоспаться. Потянулась, потерла лицо и вскрикнула от неожиданности: я чуть не выколупнула себе глаз. В изумлении разглядывала я свои руки. Ногти выросли сантиметра на три, они странно загибались внутрь, необработанные уголки угрожающе торчали. Я перевела дыхание. Опять.

Я чувствовала, что что- то происходит. Незнакомые, непривычные, и потому слегка пугающие события начали слишком быстро появляться в моей жизни, я не успевала к ним привыкнуть. Мне нужна передышка.

Но не видать мне передышек, как своих ушей. Ибо на грудь мне уже вспрыгнул мой черный питомец, и, пристально глядя мне в глаза, промурлыкал:

– Ну что, мать, убедилась? А теперь на рынок, быстренько, за мясом, да за молоком, кушать страшно хочется…

– Слезь, гад, задушишь, – слова с трудом вырывались сквозь стиснутые зубы. Пятнадцать килограмм живого веса, который еще к тому же лапами сучит, это вам то еще удовольствие.

Кот легко спрыгнул на пол и стал умываться. Я же нехотя опустила ноги с кровати, зевнула и снова уставилась на свои ногти. Интересно, а что я еще могу?

– Наконец- то тебя посетила здравая мысль, – тут же откликнулся Мусик.

Я уставилась на него во все глаза:

– Только не говори, что ты еще и мысли читать умеешь! – с негодованием воскликнула я. Сама мысль о том, что какая- то животина может спокойно копаться в моей голове, коробила меня чрезвычайно.

– Ладно, ладно, успокойся, у тебя все на лице написано.

Однако сомневаться я по- прежнему продолжала. Хотя, что мне оставалось делать? Не могу же я прятать свои мысли от собственного кота? А он меж тем продолжал, как- то по- философски рассудительно и спокойно, поигрывая хвостом и щурясь:

– А можешь ты все. Только на голодный желудок я об этом рассуждать не намерен.

Интересно, волнует его еще что- нибудь, кроме еды?

– А как же, здоровый крепкий сон…

Я не успела отреагировать, как эта зараза уже исчезла где- то в недрах моей «необъятной» однокомнатной хрущобы.

Пришлось вставать, мыться, стричь ногти. Порылась в кошельке – денег на маникюр не хватит, придется обойтись своими собственными силами. Ну и ладно, не в первый раз. Я выпила крепкого кофе и натянула футболку и джинсы. Отправляясь в прихожую, заглянула в комнату, где и нашла своего засранца, томно развалившегося на неубранной постели, притулившего свою славную круглую морду на моей подушке. Он кинул на меня внимательный взгляд, видимо, прикидывая, как скоро я смогу обернуться, и сколько ему еще ждать вожделенного мяса, и обреченно закрыл глаза.

– Ладно строить из себя мученика, – пробурчала я, напяливая кроссовки и завязывая шнурки. Взяла сумку и выскочила на площадку, пока он не успел ничего мне ответить.

На рынке было шумно и многолюдно, как обычно бывает с утра, когда все продукты еще свежие, а люди полны сил и планов.

Неторопливо вышагивала я мимо прилавков. Хотя, вышагивала, это громко сказано. Я, фактически, пробиралась сквозь толпу, получая тычки в ребра и огрызаясь на поторапливающие меня крики. Торопиться никуда не хотелось. У меня выходной, и оставьте меня все в покое.

Наконец, после того, как один не маленький дядечка наступил мне на ногу, я вскрикнула от боли, и мысленно чертыхнувшись, пожелала им всем провалиться. Вы не поверите, но земля вздрогнула. К счастью, ничто не разверзлось, как я вначале ожидала, испугавшись собственного «всемогущества», но люди от толчка попадали. Я же стояла, недоуменно озираясь на поднимавшихся с кряхтеньем и матерками покупателей и продавцов.

Вот так вот. Хотя, может и не я. Виновата, в смысле. Но что- то мне подсказывало, что именно я, только неумело, вызвала этот небольшой катаклизм. И мне тут же стало жутко, и мурахи по всему телу побежали: а если бы умела? Неужели вот так просто все люди куда- нибудь провалились? А оно мне надо? Пусть живут, землю топчут, за что я их так? Добрее надо быть, терпимее…

С такими мыслями отправилась я торговаться за мясо и овощи. Данные себе ранее установки помогли, и вышла я с рынка в более умиротворенном настроении, чем зашла.

Дома покормила кота, поставила тушить мясо с картошкой для себя, щедро приправив его зеленью. Через полчаса по квартире поплыл ароматный дух чесночной подливки, а я, заправив стираться белье и вытерев пыль, принялась мыть полы. Как говорила моя бабушка: «Суббота – бабья работа».

Было жарко, июль в полном расцвете. Все нормальные люди в отпуске, а я пашу, как Папа Карло. Что поделать, если иностранцы любят к нам летом ездить, наша зима их не очень- то устраивает. Зато зимой у меня времени свободного – просто завались.

В одних трусах и короткой маечке, я терла старые крашеные половицы, вся мокрая и распаренная, с красным лицом на висящей вниз голове. Кот спал, говорить со мной после еды он демонстративно отказался, подтверждая пословицу, что «после сытного обеда…» и так далее. Но я на него не в обиде, боюсь, мне надо получать информацию постепенно, а то так и свихнуться не долго…

Я уже заканчивала, когда позвонили в дверь. Погруженная в свои мысли, я аж подпрыгнула от неожиданности. Открывать жутко не хотелось. Скрепя сердце и скрипя зубами, я пошла к двери, стараясь не смотреть на себя в зеркало на стене прихожей. Чтоб не расстраиваться. Высунула голову за дверь, пряча все остальное в квартире.

Принесли телеграмму. Толстая, одышливая тетка ткнула мне в руку бланк с цветами, и заставила расписаться. Закрыв за ней дверь, я в недоумении уставилась на бумагу, рассматривая розы на обложке. Потом раскрыла телеграмму и прочитала текст. Вытаращила глаза, прочитала еще раз. По слогам.

Постепенно смысл все- таки уложился в моей голове. С трудом дошло до меня каждое слово. Но хоть убейте, я ничего так и не поняла. На бланке стояли следующие слова:

«ДЕРЖИСЬ ДОЧКА Я РЯДОМ ТЧК

ОПАСАЙСЯ СЕСТРЫ ТЧК ЖДИ ВОЗВРАЩЕНИЯ АРМАГЕДОНА ТЧК

ЛЮБЛЮ МАМА ТЧК».

Начнем с того, что мои мама и папа погибли давным- давно, когда мне не было еще и трех лет. Воспитывала меня бабушка, папина мама, которая тоже уже два года как умерла. Сестры, равно как и братьев, у меня никогда не было. Далее – розы я безумно люблю, но это может быть и просто совпадение. Насколько я знаю, Армагеддон – это битва богов, или, на худой конец, просто конец света, и пишется он с двумя буквами «Д». Я никогда не слышала, что был уже один, и тем более не имела никакого представления, когда ожидать следующего. Хотя, с моими способностями… Может, я мессия? Страшно. И абсолютно на меня не похоже. Ну, какой из меня пророк? Подумаешь, титьки выросли, да ногти… Так что теперь, в Моисеи записаться? Или как их там звали, не сильна я в религии.

Я еще раз посмотрела на адрес, все правильно. И адрес мой, и имя с отчеством, и фамилия: Светловой Капитолине Ивановне. Ах да! Я же не представилась, покорнейше прошу меня простить.

Зовут меня Капитолина, проще – Капа, Капка, в школе тапкой дразнили, да и еще всяко разно, у детей фантазия богатая. А вообще- то, мне мое имя нравится.

Так что, по всей видимости, телеграмма все- таки для меня, но убейте меня, если я хоть что- то понимаю.

Я заткнула открытку за зажим зеркала и закончила уборку. Потом включила воду в ванну, насыпала туда морской соли, и пошла на разборки.

– Вставай, увалень! – Я почесала Мусика за ушами, погладила по голове.

Он неторопливо приоткрыл один глаз, широко и смачно зевнул. Потом вывернулся, лег на спину и тягуче потянулся, вытянув лапы. Чуть не свалился при этом с дивана, больно длинный.

Снова зевнул, и открыл глаза. Приняв это за знак внимания, я осторожно начала:

– Так что, ты говоришь, я могу?

– Все, только не умеешь.

– Могу, но не умею? Интересно… А почему?

– По кочану.