Сын

– Не буду.

Потом они умываются, завтракают и идут гулять. Потом обед, и тихий час.

Перед дневным сном Тимофей просит маму рассказать ему «сто сказок, но только новых», и Галя начинает придумывать сказку. Придумывает, придумывает, а потом уже и придумать ничего не может, лопочет какую-то ерунду, пока, наконец, сынок не засыпает.

* * *

Мама с папой часто спорят о чём-то непонятном для Тимы. Мама говорит тихо, а папа кричит так, что ушам больно.

– Что ты так кричишь? – спрашивает мама спокойно.

– Я не кричу! – кричит папа.

– А что же ты делаешь?

– Я так разговариваю!

Иногда на крик папы выходит из своей комнаты бабушка (мамина мама) и говорит тихо, но уверенно:

– Кричишь, мой друг, кричишь.

– У меня голос такой, – уже извиняется папа.

– Да? – удивляется бабушка. – А похоже, будто у тебя переломы всех костей.

Тут включается в разговор Тимофей:

– Мама, ты подкинь папу рукой. Подкинь, подкинь – я тебе говорю.

– Это зачем? – уже улыбаясь, спрашивает папа.

– Мама тебя подкинет, и ты полетишь вверх на крыльях.

– Откуда же у меня крылья возьмутся? Я не птица и не Ангел какой-нибудь.

– Папа! Какой ты непонятливый! Мама тебя подкинет вверх, ты полетишь, потому что у тебя сразу вырастут крылья. Ты станешь Ангелом, а Ангелы не кричат.

– Галя! Ты уж тогда подкинь меня. Подкинь, подкинь! Хочу Ангелом стать.

Мама делает вид, что подкидывает папу, тот делает вид, что летит.

Тимофей смеется.

* * *

Никто не ожидал, что слова Тимы про папу-ангела очень скоро станут пророческими… Когда Тимофею было пять, папы не стало… Он умер в один день (вернее, в ночь). Еще утром в субботу сходил в магазин, хвалился, сколько всего купил… А вечером ему стало плохо… Вызвали скорую, которая ехала три часа. Папа сидел на диване, хрипло дышал, а в груди у него что-то булькало. Тима стоял перед папой, обнимал его и не понимал, что происходит, но чувствовал, что-то очень плохое.

– Папуля, хочешь я тебе стишок прочитаю? Или вот, возьми моего тигренка.

Тима был готов сделать, что угодно, и отдать самое дорогое, чтобы папе стало лучше.

Врач скорой сделал папе укол морфия от боли, но лучше не стало. Папу увезли в больницу. А утром позвонили и сообщили, что в пять утра от умер от обширного инфаркта… Ему не было еще и сорока лет…

* * *

Свекрови Надежде Васильевне о случившемся горе сообщила по телефону сама Галя. Та восприняла это тихо, и в этой страшной тишине еще больше обозначилась трагедия.

– Приезжай ко мне, – после долгого молчания попросила свекровь.

Галя в полузабытьи вызвала такси и поехала.

Дома у свекрови они вместе кричали и рыдали от горя. Свекровь обнимала ее и говорила:

– Одни вы теперь у меня осталась, ты и Тимочка. Приезжайте, пожалуйста, поживите у меня. Пожалуйста!

Галя пообещала, но на следующий день у нее поднялась температура до сорока градусов, и она слегла. Через три дня температуру удалось сбить, но с кровати она не встала. И не вставала больше месяца. Лежала и смотрела в одну точку. Всю работу по дому делала её мама, которая и за ребёнком смотрела, и за своей дочерью ухаживала. А Галя физически ощущала, что душа её умерла вместе с мужем. А без души тело жить не могло и не хотело. Все чаще приходили мысли о самоубийстве… И вот однажды, во время очередной бессонной ночи, она как в бреду встала с кровати и пошла на кухню. Вынула из коробки с лекарствами пачку снотворного, высыпала их все на ладонь… В это время из комнаты раздался голос сына:

– Мама! У меня ушко болит!

Галя вошла в комнату. Тима сидел на кровати.

– Мама, не делай этого…

– Что, сыночек?

– Не знаю… Просто не делай…

Не мог он видеть и знать, что хотела сделать мама. Почувствовал просто…

И тут, как переключатель щелкнул внутри. Галя пошла на кухню и выкинула таблетки в ведро. Не получилось у неё оставить сына без себя. Не смогла она это сделать, потому что этого не захотел маленький Тимочка, Тимошенька, Тимофей – кровиночка её ненаглядная. Да и Бог не позволил.

И только тогда смогла снова поехать Галина к свекрови. Как та прожила этот месяц, непонятно… Детей у нее больше не было, муж-подводник давно пропал без вести в Баренцевом море, и пришлось переживать это непереносимое горе в одиночестве. Галя даже и не узнала ее сразу: худая, сгорбленная, почему-то почти оглохшая… Галя обняла ее и долго не выпускала. А Надежда Васильевна будто вся спряталась на груди невестки и затихла. Так они и стояли в прихожей…

После этого Галя минимум раз в неделю приезжала к свекрови, привозила продукты, кроссворды, на которые та отвлекалась. И эти встречи стали частью жизни одной и второй женщины.

* * *

Галина мама, Наталия Саввишна, не получила должного образования. Родилась она в бедной семье почти сразу после революции. Вместе с родителями была загнана в колхоз, где и прожила до войны. Во время войны была эвакуирована. Замуж не вышла. После войны приехала в Ленинград, работала на стройке сварщицей. От завода получила комнату в трехкомнатной коммуналке, и это считалось удачей. Через несколько лет, в пятьдесят втором родилась Галя. От кого, так и осталось покрыто тайной… Галя росла, росла, и выросла, а Наталья Саввишна доработала сварщицей до пятидесяти лет и как работник вредного производства ушла на пенсию. Но дома сидеть не захотела и пошла работать в городской архив архивариусом, перекладывать бумажки с места на место. Получала аж тридцать рублей…

Галя вышла замуж, и Наталия Саввишна дала возможность поменять свою комнату вместе с двухкомнатной квартирой Галиного мужа на трехкомнатную, поэтому и жила вместе с «детьми».

Без мужа Гале было не поднять сына, и она была вынуждена идти работать. До рождения сына она этого не делала, как мы уже знаем, только училась в институте Герцена на филологическом факультете. Потом сразу вышла замуж. Муж работать не пустил. Потом рождение сына, его воспитание… И вот теперь… Приходилось начинать то, чего она не умела… Через знакомых устроилась работать в ПТУ учителем эстетического воспитания. Мама и свекровь помогали, как могли. Наталья Саввишна отдавала всю свою пенсию и заработок, а свекровь почти всю, оставляя себе лишь немного.

Сын ни в чём не нуждался. Кормила она его всегда хорошо и разнообразно, и одет он был не хуже других детей, а порой даже и лучше. Она научилась шить. У сына появились новые курточки из вельвета, брючки из парусины… Вещи были модные, красивые такие, что мамы соседских детей, а потом и одноклассников сына интересовались, откуда такая одежда. «Где вы «достали» такую курточку (или брючки, или рубашечку)?» Тогда в магазинах ничего не было, и всё надо было «доставать». Но «доставалой» Галя была никудышным, и потому у неё не было выхода, как только самой «крутиться во все стороны»: и работать, и шить, и вязать, и готовить для сына вкусное и полезное, и читать ему, и играть в те игры, которые ему нравились, и в Филармонию ходить…

* * *

Конечно, Тимофей и капризничал, бывало, и ногами топал. Тогда очень хотелось Гале схватить его и как следует надавать по заднице, но она сдерживалась и применяла проверенный трюк: отходила грустная, садилась в кресло и закрывала лицо руками. Вот этого Тимофей боялся больше всего. Он бросался к матери со словами любви и раскаяния, заходясь в крике: