Кот в коробке

– В Королеве, нас в прошлом году переименовали.

– В Королеве. С ума сойти, хотел бы я посмотреть хоть одним глазком, как это все происходит. Представляешь, какая ответственность.

– А ведь еще совсем недавно и компьютеров не было, отец всю жизнь на логарифмической линейке считал.

– Я тоже умею, – улыбнулся Антон.

– Я тоже, ясен пень, как говорил папа.

– Эх, повезло же мне! Отхватил дочь самого Ленского! По-любому войду в историю.

– О, это амбиции?

– Не, это плохое слово, я в словаре смотрел. Но войти в историю… мммм… было бы неплохо, – они подошли к Яниному дому.

Семья профессора Ленского жила в серой кирпичной хрущовке, в трехкомнатной, но очень тесной квартире на первом этаже. В подъезде вечно пахло сыростью из подвала, где вечно протекали трубы. Подъезд, давным-давно выкрашенный в трупно-серый цвет, изрядно пооблупился. Войдя в него, Антон обернулся к Яне с недоумением на лице. Они остановились перед дверью.

– Да, – сказала Яна, – папа был бессребреником, никогда ничего не просил, квартиру какую дали, такую и взял. Мама его за это ужасно пилила. Впрочем, не только за это и не только его. Вообще, пока не зашли, хочу сказать, что мама – человек… Непростой. Ты, пожалуйста, не реагируй. Даже если она будет говорить что-то неприятное обо мне, например. Или о папе. Или вообще о жизни, о людях, неважно. Хорошо?

– Ясенька, о чем речь? По-любому, это же твоя мама. Я буду ангелом, хотя, – он грозно сдвинул брови и страшно раздул ноздри, – ты знаешь, женщина, меня лучше не доводить! – Яна рассмеялась и нажала на кнопку звонка.

Мама открыла сразу. На ней было черное платье в огромных желтых цветах, волосы неопределенного цвета собраны в пучок, на губах ярко-красная помада. С тех пор, как Марина Ивановна уволилась с работы, привычка одеваться согласно этикету, принятому в среде товароведов и завхозов, у нее осталась, и с утра первым делом она наносила на лицо толстый слой грима и облачалась в любимые ей яркие платья. Антона поразило, насколько Яна на нее не похожа. Марина Ивановна была компактной, худощавой, с мелкими чертами лица, очень тонкими губами, изогнутыми в брезгливую линию. Она чуть сутулилась, от чего казалась еще ниже ростом. Яна же была настоящей скандинавкой – прямой нос, огромные голубые глаза, очень светлые, с темным ободком, светлые волосы, выгоравшие летом до платиновых, длинные ноги. Она была статной, яркой. Увидев ее один раз, невозможно было не узнать в следующий. «Должно быть, в отца» – подумал Антон, видевший только его черно-белые портреты в книгах.

Марина Ивановна бросила придирчивый взгляд на Антона снизу вверх, потом несколько натянуто улыбнулась:

– Ну проходите, – Яна подтолкнула Тосю вперед. Он с трудом поместился в крохотном коридорчике.

– Привет, мам!

– Янка, ну ты даешь, – охнула мать, невольно теснясь в сторону кухни, – Я думала, ты самая длинная в семье будешь, а ты вон какого великана себе нашла! – она кокетливо протянула Антону руку ладонью вниз, – Ну, раз Яна не торопится нас знакомить, то придется самой. Марина Ивановна. А Вы, стало быть, Антон.

Тося растерялся, схватил ее руку и стал трясти, одновременно пытаясь вручить Марине Ивановне букет. Прошли в так называемую гостиную. Присесть было решительно некуда. На диване громоздились завалы из маминых любимых журналов, каких-то коробок, одежды. Яна явно расстроилась.

– Мам, ты нас что, не ждала?

– Почему же? Ой, спасибо, не стоило, – Марина Ивановна взяла торт из Яниных рук, – А лекарство привезла?

– Ты же ничего не говорила.

– Говорила, вчера, когда ты звонила.

– Нет, мам, я бы купила!

– Что-то у тебя с памятью плохо. Не понимаю, как ты сессию сдала. Это, видимо, из-за роста. Говорят, у слишком высоких людей кровь до мозга плохо доходит, – и Марина Ивановна метнула проницательный взгляд на Тосю.

Яна вспыхнула, но Антон легонько сжал ее руку, и она промолчала.

– А пойдемте пить чай, – как ни в чем не бывало пропела Марина Ивановна.

Спустя пять минут они уже сидели на крохотной кухне за столом, покрытом выцветшей клеенкой, Марина Ивановна в своем коронном месте на углу, Антон все никак не мог приладить свои ноги, а Яна грела на огне чайник со свистком. Пока мама допрашивала Антона с пристрастием, Яна успела быстро отмыть несколько тарелок, ложек и чашек, покрытых культурным слоем старой заварки, зная заранее, что мать в лучшем случае ополаскивала посуду водой. Всякий раз, навещая маму в течение последнего года, Яна старалась наводить порядок, всякий раз тратя по нескольку часов на уборку. Но все равно было досадно, что несмотря на то, что Яна позвонила заранее и предупредила Марину Ивановну, что приедет знакомить ее с Антоном, она и пальцем не пошевелила, чтобы придать квартире хоть сколь-нибудь товарный вид, и Яне было страшно неудобно перед Антоном. За беспорядок, за этот допрос, за то, что в доме нет ни одного портрета Николая Казимировича. После Яниного отъезда мама куда-то их убрала. На креслах громоздились кучи одежды, пианино покрывал толстый слой пыли и каких-то старых газет, в раковине громоздилась гора грязной посуды, которую Яна сейчас и перемывала. А мама продолжала допрос:

– И где вы жить планируете? – по ее царственному лицу и поджатым губам было видно, что она настроена критично.

– Пока в общежитии, потом снимать будем, потом купим квартиру, – Антон отвечал быстро и честно, со своим еле слышным уральским говорком. Он не стелился, не пресмыкался и не восхищался красотой и интеллектом Марины Ивановны, за что, как видела Яна, она сразу его невзлюбила.

– Купим, – Марина Ивановна саркастически приподняла бровь, – А Вы, молодой человек, судя по выговору, иногородний?

– Мама, – бросилась на защиту Яна, – Молодой человек – гениальный физик, даже не просто талантливый, он…

– Ой, – перебила Марина Ивановна, – знала я одного гениального физика. И что? – она развела руками, – что мы видим?

– Мы видим дикий бардак, который ты здесь развела! – Яна заметно повысила голос, – с тех пор, как я уехала, ты хоть раз здесь убиралась, а? За год? – Антон, обернувшись скроил ей лицо типа «не надо».

– Яночка, – Марина Ивановна лучезарно ей улыбнулась, – Ты же знаешь, я не девка -Парашка полы драить. У меня масса других интересов в жизни, – она поправила пучок на затылке, и Антон отчетливо понял, что она нарочно провоцирует всех вокруг, что она питается их реакцией.

– Мама, – голос у Яны уже заметно дрожал, – ну зачем ты так? Антон так уважает отца, он все его работы читал, а ты… ты…

– А то я? – Яночка, я просто не хочу, чтобы ты повторяла мои ошибки. При советской власти еще можно было как-то пробиться в науке, обладая, конечно, определенными личными качествами. Знаешь, как некоторые крутились? Но надо было заводить полезные знакомства, не брезговать, как твой отец, всякими нужными связями, гости, цветы женам, подарки. Глядишь, и академиком бы стал. И жили бы мы в высотке на Краснопресненской. Но нет, он даже от квартиры в Москве отказался, отдал проныре Хлопину, потому что, видишь ли, ему нужнее. Так что извините, что я за вас беспокоюсь! – Она обиженно поджала губы.

– Не стоит беспокоится, Марина Ивановна, – старательно избегая своего уральского говора, сказал Антон, – мы еще молодые, всего добьемся сами.

– А родители у Вас кто, Антон?

– Простые люди. Отец был агрономом, он умер, когда мне было три, мать воспитательница в детском саду. Живет в Ревде, недалеко от Екатеринбурга, в частном доме. Хозяйство у нее большое – коровы, свиньи, огород.

– То есть, Вы из… крестьян? Как же Вы умудрились в такой ВУЗ поступить?

– Мама, твои родители тоже «из крестьян». А Антон – гений, я же говорила, – Яна встала, уронив стул, Антон потянул ее за рукав, не надо, мол, поднял стул, она села, тяжело дыша.

– Ох, – вздохнула мать, качая головой, – Она у меня такая нервная, Вы видите?

– Никогда не замечал, – сухо сказал Антон.

Прообщавшись таким образом еще с полчаса, Яна незаметно пощипывать за ногу Антона, глазами выразительно указывая на дверь. На прощанье Марина Ивановна еще несколько раз напомнила Яне, какие ей привезти лекарства, а заодно уже в коридоре подробно, торопясь перечислила ей все свои диагнозы, причем все они были плодом ее воображения.

Наконец, вышли на улицу. После темной, сырой квартиры, город показался сказочно живым и прекрасным. Хотелось скорее домой, в общагу. Антон знакомство с мамой не комментировал, а Яна и не спрашивала. Только в электричке, видя, что Яна все же расстроена, Тося сказал:

– Ясь, ну что ты, в самом деле? Ты считаешь, что я, даже теоретически, могу запариться из-за твоей мамы? Просто, наверное, где-то в параллельном мире она – королева, а здесь никто этого не понимает, – улыбнулся Тося.

– А может где-то в параллельном мире она поступила вовсе не в Пищевой институт, а в Театральный. И сейчас она великая актриса, снимается у Бондарчука, ездит по миру, у нее машина с шофером и домработница. А муж – миллионер.– Яна положила голову ему на плечо и смотрела в окно, за которым уже проплывали Сокольники, – Может быть поэтому всю жизнь внушала мне, что я глупа, некрасива и бездарна? Звезда может быть только одна. И это она, разумеется. И вот теперь я поверить не могу, что ты… Что мы вместе, и ты меня любишь. То есть нет, могу, – спохватилась она, – и верю, и знаю, что мы всегда-всегда будем вместе, но это как… страшно даже, что все так прекрасно! Я боюсь, что не заслужила… – Тося развернул ее к себе и поцеловал.

– Ясная, если бы мужем твоей мам был бы не твой отец, то тебя бы не было, а такого не могло произойти ни в одном из Эвереттовских миров. В любом бесконечном множестве пространств и времен ты существуешь. И я. Знаешь почему? Потому что именно и только наше сознание способно распознать их существование.

– Распознать признаки того, что Эвереттовские миры существуют, но не осознать. Знаешь, Борхес писал, что если бы нам однажды показали всё бытие, мы были бы раздавлены и уничтожены. Мы бы все мгновенно погибли. Потому что в бесконечных мирах не существует времени, а время – дар вечности. Оно позволяет нам жить в последовательности, потому что мы не вынесли бы страшной тяжести совокупного бытия вселенной.

– Жаль, у меня нет времени читать художественную литературу, – улыбнулся Антон, – Борхес – это ведь писатель, да? Кто знает, малыш, прав ли твой Борхес? Я, например, собираюсь рискнуть. Если у нас с Мишаней получится, и мы сможем послать пучок со спутанными спинами одновременно на две мишени, то может, получим какую-то ответку.

– Но как вы собираетесь делать это в подвале?