Чарана

– Нооо, давай родимая! Не хочет.

Тут из-за кустов показался волк. Он был один и внимательно следил за людьми. Тогда Митрофан достал ружьё и дал залп. Волк сиганул в лес, а лошадь понесла как оглашенная. На крутой кочке из саней вылетела Злата, а после и Богдан.

Общими усилиями Митрофан с Гавром пытались остановить кобылу, но она протянула их ещё примерно пол версты.

– Жди, -крикнул Гавр, – я к ним навстречу.

– Ты что милок?! Конечно обожду. Ружжо то возми.

– Да ну!

– Дурень. Там баба с дитём средь волков остались. Чем ты волка спужаешь? Чай дулей!?

– Благодарю Митрофан.

– Благодарююю, – сплюнул раздражённо, передразнивая дед.

Но Гавриил уже его не слышал. По сухому морозному снегу, он нёсся вперёд, вскинув вверх ружьё.

Только когда Злата добралась до свёртка выпавшего из саней, она поняла что это Богдан. Сытый и сухой, он спал крепким, беззаботным сном младенца, словно котёнок. А со стороны валежника, засыпанного снегом, медленно и уверенно в сторону свёртка шёл волк. Увидев, что лёгкая добыча вот-вот от него «уплывёт», он оскалился и пошёл в нападение…

Через несколько минут, вдалеке, Гавр уже видел Злату… Она стояла без движения, смотря в одну точку.

– Златка! Как ты?

Ответа не последовало. Гавриил только сейчас заметил волка, который как и Злата стоял не двигаясь, глядя в её сторону. Гавр замер. Он не был отменным стрелком, хотя в детстве отправляясь с отцом на кабанов, довольно редко давал осечку. Приготовившись сделать выстрел, Гавриил заметил как волк начал пятиться и в конце концов бросился наутёк.

– Пошли быстрее, – скомандовал Гавриил, – где-то рядом, его стая.

– Да, я прогнала одного, – задыхаясь от быстрого бега по довольно глубокому снегу, буркнула Златка. Она крепко сжимала спящего младенца.

Такого приключения никто не ожидал. Добравшись до дома целыми и невредимыми, да ещё и с дровами, они рассказали всё в красочных подробностях Ирис. Была б она родной мамкой, то наверное, утаили бы это происшествие. Но ребячась и по-детски не воспринимая это чрезмерно трагично, они наперебой стрекотали.

– Господи Иисусе Христе, когда же кончится эта собачья жизнь, – взмолилась Ирис крестясь.

Злата поведала, как торопилась по сугробам за санями, понимая что лошадь понесла с перепугу. Что сделаешь? Инстинкт самосохранения. Злата не имела обиды ни на кого, ведь здесь всё было ясно. Простые древнейшие рефлексы. Злата не могла предположить о том, что Богдан тоже выпал. Сначала увидев идущего крадучись волка не поняла, что он к Богдану… Потом заметила поклажу и подумала, что лежащий в сугробе свёрток это что-то из саней вылетело. Но звериная интуиция подтолкнула Злату идти наперекор волку. Да и ждать было нельзя, стая могла её окружить. А поняв ситуацию, схватила Богдана и начала шептать обережное слово. Не видя иного выхода, глядя волку прямо в глаза, гневно и громко сказала:

– Ещё хоть один шаг к дитю сделаешь, без глаз останешься – Рувни.

Волк застыл. Постояв так несколько мгновений, оскалился, зарычал и показав жёлтые клыки, развернувшись пошёл прочь, время от времени озираясь на Златку. Она видела как он сел подле сосны, внимательно наблюдая за ней со стороны.

Мысленно Злата поставила стену и вздумай волк нарушить эту защиту, цыганка бы растерзала его. Она знала, как обезвредить хищника. Даже если он начнёт отрывать от неё куски, то без глаз вряд ли останется грозным. Волк тоже это понял, поэтому и поспешил ретироваться. Столько в ней в тот момент было силы и ярости, что волку дорого обошлось бы состязание с этой дикой безумной девчонкой. Держа под контролем каждое его движение, она торопилась навстречу Гавру, мёртвой хваткой сжав своё дитятко. Богдан, продолжал крепко спать.

– Злата, ты что не испугалась? – спросила Ирис, покрываясь мурашками от жуткого рассказа.

– Я даже не помню. Было слишком много забот, я даже забыла, что следует хотя бы испугаться. Времени не было думать. Просто действовала.

– Моя девочка, – Ирис прижала маленькую круглую головку Златы к своей груди.

Семья

Злате 17 лет, у неё четверо детей. Три комнаты в квартире гимназия закрепила за большой семьёй Евдокимовых. В четвёртой продолжала царствовать Ирис. Она была безмерно довольна тем, что квартиру не раздирали ужасы коммуналки. Ирис стала старейшиной этой уникальной и гостеприимной семьи. Хоть сама барыня никогда не отличалась хлебосольством, отныне это стало входить и в её привычки. Слушая рассказы соседок про житьё бытьё коммунальное, Ирис впадала в оторопь. Вечные конфликты, делёжка конфорок на печке, воровство еды, дров и прочей утвари. Тырили друг у друга даже воду принесённую с колодца, находившегося во дворе дома в двух шагах ходьбы. Казалось бы, рукой же подать, сходи да набери воды. Пьяные дебоши, драки и истерики, поножовщина, партийные сборища и политпросвещения. А странная месть, случавшаяся чаще всего прочего, она больше всего возмущала и будоражила кровь Ирис. Время голодное, тяжёлое, но умудрялись даже испортить друг другу еду. Каким образом, спросите вы? Вероятно догадываетесь, это ведь классика жанра в коммуналках.

– Что за люди такие? – не уставала повторять Ирис, – злые как псы.

Соседки приходили время от времени к Ирис за советом. Как бы поизощрённей досадить квартирантам? Какую порчу наслать, да как сглазить.

– Я такими тайнами не обладаю, – говорила в этих случаях Ирис.

Ирис не была конфликтным человеком, но постоять за себя очень даже могла. Она словно кошка, обходила лужи и опасности, но в случае нападения на свою персону из вне, могла стать и хищным зверем, от которого иначе как бегством не спастись. Ирис предпочитала худой мир, хорошей войне.

Давно оставив надежду на встречу с сыном, она чувствовала материнским сердцем неотвратимую беду. Но её мальчик давно вырос и дорога по которой он решил брести, это лишь его выбор. Господь подарил Ирис новую семью, в которой её почитали и любили. Малыши просто души не чаяли в бабушке.

– Какое же счастье, что у меня есть семья, что я нужна ей, – время от времени проговаривала вслух свои мысли Ирис.

Подходил к завершению Рождественский пост и Златка попросила бабушку Ирис, сходить к старенькому батюшке, бывшему нынче в опале. Церкви были закрыты, а то и вовсе разрушены, народ принудительно превращали в атеистов. Пожалуй только цыгане в то время оставались верны церкви. Не смотря на свои огрехи перед Господом, они не убивали людей и Веру, не оскверняли святынь… Было дело тащили иконы с храма, ну так что с них взять?

О всемогущий Господь!

Да прости ты душу мою грешную,

Что молюсь тебе лишь поспешно я.

Знай, что в сердце моём мятежном,

Вера крепкая и безбрежная.

Дивлюсь я на церкву, да думу гадаю,

Куда смотрит Боже, ведь Храм погибает.

Не каждый в том Храме молитву читает,

Порою слова для Мольбы, он не знает.

Дивлюсь не смирившись, на синее небо,

Ведь как у язычников – в церкви, есть треба.

Что требует люд у тебя на потребу?

Господь мой, ведь дал же ты меру им хлеба.

Как требовать можно, попутал лукавый?

Зачем наделил ты попов неким правом?

Позволил на мощи – святыни дербанить,