Первый узбек

– Я понял, великий хан, я всё понял! Я всё исправлю, я примерно накажу виновных… – А куда ты раньше смотрел?!

Дело вовсе не в дочери дехканина и не в дехканине. Дело в том, что недовольство этого дехканина и неверие в соблюдение закона сделает из него или предателя, или шпиона, или разбойника! Наказывать он решил… Почему он думает, что я ему это позволю?

– Кого? Этого младенца ты хочешь без отца оставить или эту девочку без мужа? Что ты хочешь сделать? – Вопрос был поставлен, но Селим понятия не имел, кого и как наказывать.

– Я… Я издам указ…

Совсем сдурел! Указы издаёт хан, и никто, кроме него! Да, скуден умом эшиг-ага-баши. Придётся помочь.

– Сначала мы выслушаем, как было дело, а потом примем решение. Говори, джигит, почему нарушил обычаи и закон, почему не посватался, как положено? Почему украл девушку, почему не прислал подарки отцу и невесте? Почему не заплатил калым? Или на халву денег не хватило? И чьего ты роду-племени, чтобы я знал, какой отец так плохо воспитывает своих сыновей?

Юноша, чуть приподнял поникшую голову. Его глаза встретились с моими. И в этих глазах я не увидел страха, я увидел в них гордость отца, гордость мужчины.

– Великий хан, справедливейший их живущих в подлунном мире! Я сын Мухаммад-кули-бия кушчи, зовут меня Изатали. Я помогаю своему отцу при подготовке к ханской охоте. Я знаю все повадки ловчих птиц и воспитываю соколов-перепелятников.

Да, с памятью у меня что-то случилось. Видел я этого молодца, но ни разу не разговаривал с ним. Я очень люблю охоту, а ещё больше мне нравится охота с ловчими птицами. Кроме того, я держу их для подарков правителям и высшим чиновникам в сопредельные страны, потому что очень многие просто умирают от желания иметь таких птиц. Дорогие они, особенно если хорошо обучены.

– Говори, джигит, хан тебя слушает.

– Вы, великий хан, как-то отблагодарили меня за двух соколов, которых подарили турецкому султану. Не напрямую, а через отца. – И это я вспомнил.

– Помню. Хорошие были соколы.

– Великий хан, в прошлом году в месяц зу-л-хиджа по приказанию своего отца я отправился на поиски гнёзд соколов, чтобы найти молодых птенцов, годных к обучению, и проезжал мимо кишлака Каныш со своими помощниками. Там через дувал одного из дворов я увидел девушку и попал в плен её красоты. Мой отец ни за что бы не согласился, чтобы я взял в жёны дочь дехканина, поэтому я выкрал её и сделал своей наложницей. Но после рождения сына, которого нам послал Аллах, был проведён обряд никох. Я на коленях умолял отца позволения жениться на Гульнар. Все беки берут себе достойных жён из богатых семей, но моему отцу было стыдно, что его сноха дочь простого бедного дехканина. – Изатали смотрел на меня своими раскосыми чёрными глазами, полными слёз.

Гульнар стояла на коленях, не поднимая головы. Она всё качала сына, прижимая его к себе.

В двери боком протиснулся Мухаммад-кули-бий кушчи. Он молча бухнулся на колени рядом с сыном и снохой. Кушчи несколько раз стукнулся головой о пол и глухо заговорил:

– Великий хан, в этом деле нет ничьей вины, лишь моя. Казните меня, я возжелал невозможного. Я хотел женить сына на богатой невесте из хорошего рода и семьи. Что поделаешь, если мой сын взял себе жену по любви. Я сопротивлялся, сколько мог, но, когда увидел внука, сердце моё растаяло маслом на солнце. Признаваться в том, что сын взял в жены дочь нищего убогого дехканина, я не хотел и даже придумал историю о дальнем вилояте, из которого якобы и прибыла моя сноха. – О Всевышний! Как же наши обычаи, которых мы стараемся придерживаться, портят нашу жизнь.

О любви никто не думает, когда речь идёт о гордости. Сколько предубеждения против невест из бедных семей! Наложницей она ещё может быть, а вот женой… Хорошо, что кушчи сжалился над своим сыном. За спиной шумно вздохнул Зульфикар, запахло пощадой для всех участников этой почти смешной истории.

Я молча указал кушчи на место рядом с собой. Он не хотел садиться, пришлось сделать вид, что я хочу встать с подушек, чтобы поднять его. Мелкими семенящими шажками он приблизился и спросил:

– Великий хан не сердится на своего преданного слугу? – голос его дрожал, трепеща от неизвестности.

– Сердится, ещё как сердится! Где свадьба? Где обряды, связанные с рождением внука? И где ваши новые родственники? Где отец, где братья вашей снохи?

Гульнар впервые подняла на меня глаза, чтобы тут же опустить их, а кушчи изумлённо уставился на меня:

– Великий хан всё знает?! Даже про братьев знает?! Какое счастье служить такому прозорливому и проницательному человеку!

– Вот то-то! От меня ничего не скроется! – эшиг-ага-баши скромненько стоял в сторонке, уверенный, что буря пронеслась над его головой, не задев даже чалмы, но он ошибался. – Уважаемый Селим! За то, что ты не принял никаких мер для отыскания девушки по жалобе её отца и за нарушение шариата, накладываю на тебя наказание. Ты должен в течение луны замостить жжёным кирпичом, поставленным на ребро, улицу от Арка до базара Тим-и-заргаран и дальше до хлопкового караван-сарая. А вы, уважаемый Мухаммад-кули-бий, сами, не поручая никому, отвезёте в Каныш Юсуфу-праведнику калым в размере пятидесяти полновесных серебряных таньга, и сверх этого то, что пожелаете. Говорить окружающим, откуда у вас сноха, совсем необязательно. – Я удовлетворённо хмыкнул.

Наконец-то с делами покончено, а ведь нынешним утром я собрался умирать. Указ, связанный со сватовством и свадьбой всё-таки нужен, но в этом вопросе надо посоветоваться с шейх-уль-исламом Тадж ад-Дин ходжой. Я хорошо знаю Коран, но всех тонкостей, связанных с браком и нарушением обрядов, не уразумел до седых волос в бороде. Теперь можно спокойно отправляться в опочивальню, послушать, что написал о своей интересной жизни падишах Захириддин Бабур, мир праху его.

Джалил-ака уже находился в моих покоях, драгоценную книгу держал на коленях, как держат долгожданного и пока единственного внука, прежде чем положить его в бешик. Я подивился его выдержке – судя по всему, он не попробовал прочитать ни единой строки. На его месте любой бы воспользовался отсутствием хана и выполнил своё заветное желание. Мне понравилась его терпение, нет никаких сомнений в том, что этот человек ставит мои интересы превыше своих желаний. Я растягивал удовольствие и, прежде чем подать знак к началу чтения, удобно, со вкусом расположился на курпаче, подоткнул подушки под голову и поясницу, подвинул к себе кувшин с кумысом и прикрыл глаза. Зульфикар сел рядом и потянулся к чайнику с чаем. Джалил-ака решил ничего не пить, но приказал приготовить для себя любимый напиток из сока граната уверяя, что от его употребления голос становится чистый, звонкий, как туго натянутая струна рубаба. Можно было начинать.

– «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! В месяце рамазане года восемьсот девяносто девятого я стал государём области Фергана на двенадцатом году жизни»[4 - Бабур-наме. Записки Бабура, Главная редакция энциклопедий Института востоковедения АН Узбекистана. Ташкент, 1993 . С. 3.]. – Голос Джалила-аки был торжественный, немного взволнованный. Он читал собственноручный рассказ великого правителя, умершего больше пятидесяти лет назад. Эти записки были подготовлены внуком Захириддина Бабура Джалал-ад дином Мухаммадом Акбаром Великим, моим зятем. Моя дочь была одной из двадцати двух жён падишаха Акбара.

Любвеобильный Бабур и жёны его из великих родов, как из его государства, так и соседних стран. Не зря его называют великим, это самый справедливый правитель из живущих ныне. Во время чтения меня удивило, как рано Захириддин познал тяготы правления. В двенадцать лет мальчики ещё играют деревянными мечами, а не восседают на престолах своих отцов. Джалил-ака читал дальше, читал так, как, наверное, не читал никогда в жизни. Рассказ лился плавной и неспешной рекой. Как же прекрасно было это повествование и как выгодно оно отличалось от всего того, что я читал до сих пор или читали мне.

– «Омар-шейх был небольшого роста, тучный, с круглой бородой, белолицый. Халат он носил очень узкий и, стягивая пояс, убирал живот внутрь; если же, стянув пояс, он давал себе волю, то завязки часто лопались»[5 - Там же. С. 5.]. – Как без прикрас Бабур описывает своего отца! Я заулыбался. А что, если мне тоже научится убирать живот внутрь? Наши же летописцы до сих пор описывают меня как прекрасного юношу, хотя видят, что я уже давно седой и старый. Никогда в жизни они не рискнут так написать, побоятся, что хан рассердится на правду без тысячи упоминаний того, что великий хан Абдулла подобен Солнцу на небе и великолепнее Сатурна. А каковы описания городов его владений – словно видишь все эти поселения, драчливых сыртов, миндальные деревья, ходженские гранаты, ахсийские дыни.

Он пишет о том, что «доходами с области Ферганы можно, если соблюдать справедливость, содержать три-четыре тысячи человек»[6 - Там же. С. 6.]. О чём я всё время говорю – справедливость необходима, а если всё время тянуть курпачу на себя, то голые ноги замёрзнут и останешься ты без войска и без государства. Я слушал, затаив дыхание: именно так нужно описывать то, что видишь вокруг. У Бабура был несомненный литературный талант. С каким мастерством и знанием он описывает природу своего родного края, богатства земли. Он великолепно знал, где какие плоды и овощи произрастают, мог всё рассказать о климате Ферганской долины, реках и озёрах, дорогах и расстояниях между поселениями.

Спроси любого из моих приближённых, сколько фарсагов между Бухарой и Самаркандом, – он будет долго думать или делать вид, что думает, в конце-концов скажет, что это мелочи, недостойные его драгоценного внимания. А если поинтересоваться, сколько народу живёт в его имении, высокородный бек может сойти с ума, потому что считать может в лучшем случае до пятидесяти и чаще всего использует свои пальцы, чтобы сложить два необходимых числа.

– «После мирзы осталось трое сыновей и пять дочерей. Старший из сыновей был я – Захир-ад-дин Мухаммад Бабур, моей матерью была Кутлук Нигар ханум. Ещё один сын был Джахангир мирза, младше меня на два года; его мать происходила из могольских туманбеков и звали её Фатима Султан. Ещё один сын был Насир мирза. Его мать была из Андижана, наложница, по имени Умид. Он был младше меня на четыре года»[7 - Там же. С. 7.], – продолжал читать Джалил-ака, не останавливаясь ни на мгновение. Его как будто подгоняло само описание. Глаза его блестели при свете масляных ламп и свечей, в эти мгновения он весь был там, в Ахси. Он смотрел на сестёр и братьев Захириддина Бабура и видел их так же, как я видел его.

А какие характеристики он дал эмирам своего отца – это же откровенная и нелицеприятная критика в сторону тех, кого он лично знал:

– «Али Мазд бек… был лицемерный, развратный и неблагодарный и вообще негодный человек».

– «Хасан Якуб бек… был тёмный, несдержанный человек и большой смутьян».

– «Эмир Баба кули …не молился, не соблюдал постов, и был человек жестокий, подобный неверному».

– «Али Дуст Тагай бек человек с негодными свойствами и повадками, скряга, смутьян, тупица, лицемер, самодовольный, грубый и жестокосердный».

– «Мир Гияс Тагай… был хохотун и шутник, в отношении разврата он не знал страха».

– «Камбар Али… был нетерпеливый и скудоумный человек».

– «Ходжа Хусейн бек был муж смиренный и человеколюбивый. Говорят, что, согласно обычаям той поры, он во время попоек прекрасно пел песни»[8 - Бабур-наме. Записки Бабура, Главная редакция энциклопедий Института востоковедения АН Узбекистана. Ташкент, 1993. С. 12.].

Я считаю, что многие мои эмиры именно таковы. Но я редко решался сказать вслух то, что я о них думаю. Значит, я тоже лицемерю вместо того, чтобы сказать правду в глаза, вместо того, чтобы объяснить, почему он недостоин той или иной должности или подарков из ханской казны. Книга Бабура – кладезь знаний и наставлений, надо этими наставлениями пользоваться в полной мере, а не таить от окружающих их ценность! В то время, когда Джалил-ака читал описание характеров эмиров, Зульфикар сначала улыбался, потом начал смеяться, а затем хохотать во всё горло, как будто услышал хорошую шутку. При этом он поглядывал на меня, всем своим видом говоря: «Вот так с ними надо, а ты всё боишься обидеть негодного эмира и думаешь, что от очередного возвышения он поумнеет или перестанет пить вино!»

Даже своего отца он не пощадил и написал, что тот «В прежние времена много пил, но последнее время устраивал попойки только раз или два в неделю»[9 - Там же. С. 15.]. – Это сколько же надо пить запрещённого вина, если попойки дважды в неделю считались редкостью? Воистину, Бабур – честнейший и правдивейший из летописцев не только прошлых лет, но и настоящего времени, и даже будущего! Да, мне о многом надо подумать, многое пересмотреть в своей жизни и в отношениях с окружающими – не хан для эмиров, а эмиры для хана и для государства. А если не захотят, то на их место много желающих. Вот только будут ли новые подданные лучше старых?

Интересным способом он описывал своих родственников. Например, единоутробного брата своего отца – сначала хвалебная часть, достаточно краткая, а затем правдивая и очень неприятная: «Раньше Махмуд Султан мирза сильно увлекался птичьей охотой, потом много охотился на крупную дичь. Он был склонен к жестокости и разврату, постоянно пил вино и содержал бачей. Если где-нибудь в его владениях появлялся миловидный безбородый юноша, то мирза любым способом заставлял привести его и брал в бачи. Сыновей своих беков, беков своих сыновей и даже сыновей своих молочных братьев он брал в бачи, употреблял для этого занятия. Эти скверные дела были в то время столь распространены, что не было ни одного богатого человека без бачи. Содержать бачи считалось достоинством, а не содержать их – недостатком. Жестокость и разврат Султана Махмуд мирзы принесли ему несчастья, и все его сыновья умерли молодыми»[10 - Там же. С. 21.].

Много я слышал о таких забавах беков, даже мой сын грешит этим пороком, но при моём дворе я стараюсь пресекать эту заразу на корню. Аллах создал мальчиков и мужчин для того, чтобы они воевали, возделывали поля, работали в мастерских, растили детей, а не служили утехой развратникам. Я таких мужчин не понимаю. Это каким же надо быть слабоголовым, чтобы предпочесть мальчика красивой девушке! Тем более что это страшное унижение для будущего мужчины. Несчастный всегда будет помнить, что когда-то им пользовались как женщиной.

– Великий хан, первая часть закончилась. Прикажете продолжать, или отложим чтение этого благородного сочинения на другой день? Если вы не устали, я мог бы читать и до утренней молитвы или даже до вечера следующего дня. – Голос Джалил-ака был такой же, как в начале чтения.

Видимо, гранатовый сок действительно способствует сладкозвучию голоса. Мне хотелось слушать дальше, но я понимал, что завтрашний день будет тяжелее, чем сегодняшний. Мне и Зульфикару надо отдохнуть. Не молоды мы уже, чтобы ночи напролёт слушать описание событий, даже таких захватывающих.

– От всей души благодарю вас, отрада моего сердца, за доставленное удовольствие. Продолжим в другое время. А вам я разрешаю прочитать, что будет дальше, вы достойны этого подарка. – Джалил-ака не поверил своему счастью – он встал на ноги и так низко поклонился, что головой упёрся в курпачу, с которой поднялся:

– Великий хан! Вы меня одарили такой радостью, таким подарком! Я счастлив сверх меры. Сердце моё поёт в груди, как десять карнаев и двадцать сурнаев, как сладкоголосая флейта на свадьбе у ангелов! Я ваш раб на всю жизнь! – ну это ненадолго, но всё равно мне было приятно доставить китобдару радость. – Разрешите мне удалиться?

– Разрешаю. Сладких вам снов. – Но я-то понимал, что Джалил-ака сейчас добежит до своей библиотеки и продолжит чтение, не зря засобирался с такой скоростью…

Я был рад тому, что хоть кто-то сегодня будет счастлив. А ещё я очень пожалел об отсутствии Нахли. Вот кому не мешало бы послушать, как надо описывать жизнь хана или султана. В глубине души я понимал, что Нахли может так писать, но не принято у нас излагать жизнь хана в простонародных выражениях.

Зульфикар тоже попрощался, пожелал спокойной ночи и отправился, по обыкновению, проверять охрану возле моей опочивальни и во всём Арке. Я всегда был спокоен за то, что меня не убьют в крепости. Не потому, что такого не могло случиться, а потому, что джигиты сотни были душой и телом преданы даже не мне, а Зульфикару. Своего наиба они почитали, любили и боялись даже больше, чем своих отцов, которых у многих не было. День ещё не окончен – у нас сутки продолжаются от одной утренней молитвы до другой. Я надеялся, что на сегодня все дела завершены. Дрёма охватила меня. Свежий осенний воздух, напоённый ароматом цветов, вливался в окно, трещали неумолчные цикады. Где-то вдалеке ночная стража громко перекрикивалась: «В благословенной Бухаре всё спокойно!»