Гобелен с пастушкой Катей. Книга 6. Двойной портрет

А еще, и это следует запомнить прежде всего, у вас имеется какой-никакой муж, живописец Михаил Званский, а самое главное, сын – маленький мальчик Мика четырех лет. Вот о нём не следует забывать ни на минуту, если вас посещают моменты увлечения. Особенно, если прежние дружки Валя с Пашей послали на дело, как бывало раньше.

Вот сейчас, например. Едете в троллейбусе в гости к незнакомому человеку с крайне неприятным поручением и о чём думаете? То-то и оно. Песни поете, как Бурлакова Фрося в известном фильме, „слова и музыка народные“, „гремя огнем, сверкая блеском стали“, „он бросил в ночь заветное кольцо“ – о чем речь?

Правильно, увлекаетесь, душа моя Катенька. Сознание ваше с подсознанием, оба глупые донельзя, уже включились в ситуацию. Потому что у клиента, который вас ждет с отвращением, супруга тоже ушла в сырую ночь, непонятно во что завернувшись. А задание по ним давал маршал женского пола, это уж точно, „сверкая блеском стали“!

Любочка Борисовна, семидесяти шести лет отроду, и как огурчик, адвокат с полувековым стажем загадок и насилия, но какая обаятельная сирена-Цирцея! Вот по дороге от неё к дому клиента вы и распелись! Ку-ку!»

№ 2. Картинка предшествующая, взгляд из пространства, кто смотрел – Бог весть

Мутная, размытая картина дачной природы была и оставалась в невыразительных серо-зеленых тонах. Небо и воздух, земля и растения, всё вокруг подернулось мелкой влажной дымкой и моросью. О да, дождливое лето 2000 года от РХ.

Наблюдатель в кустах мог промокнуть до основания, не экипируйся он в старую промасленную куртку с капюшоном и в древние резиновые сапоги (в англоязычных текстах такие обувки именуются «веллингтонами», надо думать, что в честь одного известного полководца). Однако тайный гость экипировался, потому ждал в засаде подле старого дачного домика с неизменным и неколебимым терпением.

Воздух дышал микроскопической влагой, на листьях и ветвях скапливались ощутимые капли, затем тяжелели и срывались вниз. Так шло время по водяным часам, а дверь домика оставалась недвижимой, никто оттуда не появлялся. Увы.

Наблюдатель исхитрился покурить пару раз в кулак, в надежде, что табачный дым растворится в атмосфере и не дойдет до обитателей. А может статься, напротив, если дойдет, то выманит нужное лицо из-под крыши ветхого строения, может статься, разбудит в том лице аналогичную жажду. Ибо известно было, что под данной крышей опасное и вредное занятие возбранялось категорически.

Ну, долго или коротко, уже не важно, но спустя какое-то время (по водяным часам была пятая капля) дверь запущенной дачной сторожки стала открываться и открывалась бесконечно долго. По всей видимости, открывавшему что-то сильно мешало.

И на самом деле, первым в дверном проеме показался большой таз, глазированный полуотбитой эмалью, к тому же полный до краев цветными тряпочками. Попробуй, открой с такою ношей любую дверь, затем закрой ее за собой. Последняя операция была проделана с помощью ноги, причём так ловко, что наблюдатель просто залюбовался. Разумеется, сначала он отметил с облегчением, что выходящая фигура с тазом оказалась та самая, долгожданная.

На скудном, из одной доски порожке, с тазом наперевес медлила женская фигура если не слишком высокого роста, то приятного сложения, однако одетая просто-таки скандально.

«Женщина с тазом!» – мысленно поиздевался наблюдатель, не собираясь, однако, посвящать модель в название навеянного скульптурного шедевра. Сверху, над эмалированным чудищем красовалась ярко-алая рубашка, узкая в груди и с небрежно оторванными рукавами. Далее шел, как было уже сказано, огромный эмалевый таз, а из-под него ниспадала пестрая, широкая цыганская юбка, кое-как подвернутая.

Босые ноги модели облекались в высокие галошки, а голову венчала модная скрепка с длинными зубами, схватившая волосы наверху и держащая их там. Сплошной восторг или ужас, судя по настроению.

Лицо женщины с тазом не выражало практически ничего, было оно хмуро-бессмысленным, как пасмурная природа вокруг. Перехватив объёмный груз поудобнее, оборванная прачка сошла с придверной доски и затопала галошками по раскисшей тропе. Тропинка повела вглубь зарослей, путница миновала зрителя почти вплотную, в упор его не заметила и остановилась на пятачке, где из земли торчала выгнутая труба с водопроводным краном поверх изгиба.

Именно этот момент наблюдающий выбрал для появления, он прошел сквозь заросли и встал чуть поодаль водяной трубы, откинув мокрые полы ветвей. Вырос, как театральный бог из машины, сквозь марево сырых капающих листьев.

– Ты ли это, дитя моё? – воззвал он отменно театрально. – Или глаза мне изменяют коварно?

– Угадай с трех раз, Отче, – ответила прачка заученной фразой, но без всякого выражения. – Я сама не в курсе. Чего надо? Постирать, погладить, пуговичку пришить?

– Если бы, а то ведь отнюдь, – таинственно ответил гость по кличке Отче, правда, хмыкнув сначала, он оценил уместность старинного неприличного анекдота о преимуществах автоматической жены. – Я пришёл тайно, чтобы извлечь тебя из оков, но боюсь, что к иным делам ты непригодна, вид у тебя…

– Тогда вали себе с Богом, – безучастно ответила прачка в красном. – А я сейчас буду стирать в ледяной водой кучу тряпок, это зрелище не для слабонервных, можешь удалиться, пока не поздно.

– Историческое место для женского пола, оно у очага и корыта, спору нет, – заявил незваный гость весомо. – Но могу сделать для тебя приятное исключение, правда, ненадолго.

– Плохо излагаешь, дешевый искуситель, – отозвалась искушаемая без приязни. – На себя посмотри. Явился в бомжевском виде, караулил Бог знает, сколько. Для того, чтобы явить мимолетную любезность, друг мой Отче? Я пока не все мозги отполоскала, между прочим, не надейся. Итак, начнем с того же места. Чего тебе надо?

– Смилуйся, золотая рыбочка Катя, я чуток обознался, – охотно покаялся гость. – Ты еще не достиралась до кондиции, признаю. А надо много чего, если сможешь оторваться от корыта. Причем позарез и ещё вчера.

– Ну, это «речь не мальчика, но мужа». Предположим, что смогу, – без охоты созналась «рыбка» Катя. – И что? И почём?

– Хоккей, сказал дед Мокей, излагаю кратко, – приступил искуситель. – Ты нам с другом Пашей нужна в первый доступный момент, при полном параде имиджа и обаяния, для особых смотрин. Смотреть будет бабушка русской юриспруденции на предмет пригодности.

– Не поняла, делать-то что надо, помимо обаяния? – сухо ответила Катя, решительно повернула кран и подставила под жиденькую струю изгвазданные маленькие шорты.

– Ладно, девица-искусница, занимайся свойственным тебе занятием, – согласился гость. – Я изложу чуть доступнее, для домохозяек. Так вот наш руководитель и нежный друг Павел Петрович попал, как Винни-Пух, в безвыходное положение. А именно. У них в семейных друзьях числится одна знаменитая уголовная адвокатесса, ещё с покойным их родителем водила бизнес-дружбу в рамках конкуренции. Паша у нее с детства ходил в любимчиках, она развивала его незаурядный ум.

– Ой, мне уже нехорошо, – созналась Катя под журчанье холодных струй. – Кровь стынет в жилах! Если она сие развивала, то, судя по результату…

– А я о чём, дитя мое! – сокрушился собеседник Валя. – Так вот, теперь она пришла за результатом. Объявилась младшему другу Павлику и запросила цену. Бледный ужас. Ей потребовался помощник по тёмным делам, наш милый Павлик не сумел отказаться. Чуешь, что за бабуля?

– Ой-ёй, скажу я вам, – ответила Катя, не прекращая холодной стирки.

– Вот именно, ой-ёй, да еще с прибором! – подтвердил Валентин. – Как сама понимаешь, Паша вызвал меня срочно и потребовал достать ей помощника, кровь из носу. Но дела своего милая старушка вовсе не изложила, никоим образом. Просто обозначила кандидатуру. Я их послал с полдюжины, почти вся контора продефилировала, кроме самой зелёной молодежи, её звать было не велено. Как знаешь, мы сильно расширились и укрупнились молитвами шефа Паши. Так что…

– И что насчет полдюжины? – спросила Катя для порядка, потому что течение событий стало ей ведомо с самого начала.

– Как сама видишь, я здесь, кланяюсь твоим тазам, – горестно признал руководитель сыскной конторы «Аргус». – Бабуля всех отмела с порога, качество людского материала её не устроило. Ничего не объясняла, спрашивала, нет ли кого другого, даже обидно. И сам ходил, между прочим, с тайной целью, что меня назначат и отвяжутся, дальше я перепоручу. Никоим образом не случилось, она только посетовала, что у моих кандидатов класс не тот, тонкости не наблюдается, воспитания не хватает. И сам не прошел по конкурсу, прямо хоть застрелись. И тогда мы с Пашей…

– Вот такие слова приятно слышать, – заметила Катя в процессе стирки. – Они дорогого стоят. А именно?

– А если тебя отвергнут? – не удержался Валентин. – Милую старушку ты пока не видела, она тебя – тоже!

– Тогда аванс останется при мне, – доложила Катя, усердно принимаясь за очередные трусики мелкого размера. – За напрасные хлопоты и моральный ущерб. Я у вас с Пашей не служу, не правда ли? Мы тем летом пришли к соглашению, что остаемся друзьями навек и ничего более. Назови аванс, и будем торговаться.

– Фи, дитя, какая ты стала пошло-коммерческая! – бросил друг Валя. – А по дружбе? В память старых дней? Я ведь тебя отсюда увезу.

– Нашел чем прельстить, а то я сама не вникла, – ворчливо признала подруга Катя. – Это не аванс и не любезность, ты обходишь стороной главное. Если я отсюда сваливаю, то куда мне деть птенца, вот в чём вопрос, ты его решаешь?

– Вот что значит толковать с домохозяйкой, – заметил Валентин. – Ну а мама у тебя на что, Мария Феликсовна? Ей оставить детишку…

– Вот видишь, как ты себя выдал, недотёпа, – со вкусом вклеила Катя. – Зачем тогда в кустах прячешься, от кого? От Марии Феликсовны, знамо дело. Кто тебя с порога и метлой? Она же, Мария Феликсовна.

– Ну, это ваши женские дела, мне не с руки, – безнадежно протянул несостоявшийся искуситель. – А ты как думаешь обойтись? Назови свою цену, хоть в валюте, хоть бартером.

– Охотно, друг мой, – согласилась Катя, чуть оживившись. – Пользуюсь вашим безвыходным положением, признаю. Так вот, ступай на Красную площадь, спустись в лавочки на «Охотном ряду», там одной из первых попадётся нечто развратно-роскошное, лотки с самым французским парфюмом. Войди туда, отыщи лоток с Ниной Риччи, там лежит большая коробка, в ней всего полно. Как говорится, что угодно для души, полным набором. Принеси авансом, тогда проблемы с очагом и корытом я решу сама. Далее напомажусь и пойду к вашей преклонной даме, авось не прогонит. А если прогонит, мне останется коробка с Ниной. Идёт?

– А сколько она стоит, твоя корзинка с ароматами, не подскажешь? – уныло проговорил гость. – Все вы одинаковы, сёстры человеческие, так и рвётесь получать дорогие подарки авансом.

– И не спрашивай, сколько стоит, я не выговорю, – охотно созналась шантажистка Катя. – Но если ты сочтешь цену достойной задания, причём это только аванс, то приходи ко мне. Идет?

– А куда мне деться? – спросил гость Валя окружающую природу. – Кругом одни горгоны всякого пола и возраста. Куда приходить-то, опять сюда, что ли? Я с твоей коробкой, а добрая бабушка Мария Феликсовна встретит с метлой?

– Было бы недурно, но я тебя пощажу, Отче Валечка, – доложила Катя, закручивая тугой кран, стирка перекочевала в тот же самый таз, никто времени зря не терял. – Приходи завтра ровно в полдень на городскую квартиру. С упомянутой коробкой, понятное дело.

– А мальца твоего забрать себе, пока ты у нас будешь вся в Нине, сто двадцать чертей ей в печень, которая Риччи? – предположил Валентин. – Понянчить придется?

– Хоть и горгоны мы, но не настолько, утешься, – созналась Катя. – Малец завтра с утра отбывает с другой бабушкой на море. Свекровь у меня объявилась нежданно, Мария Феликсовна в трансе. А я буду свободна, могу принимать дорогие подарки и свежие решения. Учёл?

– Нет, прелестная дитя, ты даже не Горгона, ты гарпия, – сообщил друг Валя убитым голосом. – Как торговаться выучилась на мою голову, любо-дорого смотреть! Без коробки никак?

– Угадай, мил человек, с трех раз, как или никак, – веско ответила Катя, поднимая потяжелевший таз. – И давай прятаться под крышу, а то мокро тут, сил нет никаких. Я под свою, а ты – куда пожелаешь. Итак, до завтра?