Танцующая на ветру

– Так это по программе! – отмахнулся мой тренер.

– Вы очень глупый, Виктор Сергеевич.

– Еще скажи: «Мне с вами скучно».

Я засмеялась.

– Нет, вы слишком красивый, чтобы с вами скучать. Можно не слушать ваши глупости, а просто смотреть на вас.

– Да? – несказанно обрадовался Виктор Сергеевич, быстро затолкал в рот только что надкусанный пирожок, отряхнул с рук крошки, вытер рот салфеткой, скомкал ее, бросил себе в чашку и вскочил, снова, уже в который раз подошел ко мне.

Я подняла голову.

– Сядьте на место.

– Точно?

– Точно. Издалека вы мне больше нравитесь.

– Вот ты зараза какая, Брусникина!

Виктор Сергеевич стал смеяться и опять оглядываться на большое зеркало, подмигивая себе. Наверное, он привык общаться со своим отражением. Из чего я делаю вывод, что девушки у него здесь долго не задерживаются. Как и в первый раз, когда я заходила к нему, никаких признаков того, что здесь присутствует женщина в каком-либо качестве, не было.

– Я поеду, – сказала я.

– На чем? – прищурился Виктор Сергеевич.

– В смысле? – слегка похолодела я.

– А я выпил – рижской наливки, ты же видела. Ты, кстати, зря не пьешь. Для сосудов, для сердца…

– У меня молодое здоровое сердце и сосуды, – четко ответила я. – И напиваться с вами я не буду.

– Смешная ты, Брусникина. И прекрасная. Но отвезти тебя домой я, к сожалению, не могу. Сейчас везде посты стоят, ловят тех, кто выпивши, и отбирают права… – Виктор Сергеевич чуть помедлил и все-таки подмигнул опять своему отражению, – навсегда! Прикинь? Я из-за какой-то красивой, своенравной, но совершенно сопливой девчонки останусь без прав. Разве это хорошо?

Я очень странно себя чувствовала. Я понимала, что это игра. И еще понимала, что одновременно это моя жизнь. Которая может сейчас измениться. Если бы мне надо было сегодня здесь остаться, я бы не так сейчас рассуждала. Я вообще бы сейчас не рассуждала. От добра добра не ищут. Но добро ли мне сейчас предлагает Виктор Сергеевич? Я не найду ответа. Чувства мои ни к чему меня не толкают. Голова говорит: «Вставай и уходи». Но мне совершенно не хотелось злить моего бывшего тренера и… друга – он же мне друг? Не хотелось отталкивать его, он временно вернулся в свое креслице, но сидел так, как будто был готов в любой момент выпрыгнуть из него в красивом затяжном прыжке и очутиться опять рядом со мной. Но все ведь не правильно… А как – правильно? Не знаю. Я слышала рассказы девочек… Ужасные. Мне, по крайней мере, они казались ужасными – о том, как они переставали быть девочками. Я чего-то жду особого? Но, по крайней мере, не ужасного.

– Я пойду, – сказала я и встала.

– Ну, иди. – Виктор Сергеевич демонстративно налил себе наливки и выпил целую рюмочку. Потом еще. – Всё. Всё! Я поехать не могу! А сама ты не доберешься!

– С чего это? – пожала я плечами, переступая через его ровные накачанные ноги, которые он выбросил вперед, откинувшись в кресле. – Просто долго буду ехать и всё.

– Ну уж нет! – Виктор Сергеевич все-таки вскочил, как молодой, но не очень ловкий тигр, наверное, наливочка сделала свое дело. Пошатнулся, схватил меня за плечи. – Ты так играешь со мной, правда? Ты ведь не можешь сейчас уйти…

Я смотрела на его красивое лицо, которое сейчас было близко-близко, и понимала, что жизнь моя может сильно измениться. Я могу остаться здесь и, возможно, даже жить у него. Хотя этого он пока мне не предлагал. Конечно, у него жить лучше, чем с Леной в нашем убогом общежитии…

Или я об этом думала потом, когда долго ждала автобус на остановке, долго-долго, уже думала, что он вообще сегодня не приедет. Но автобус приехал, в нем было даже довольно много народу, кто-то еще возвращался с работы. Потом долго ехала до города, по темной дороге. Только фары проезжающих машин изредка освещали сугробы по бокам дороги.

Виктор Сергеевич пытался дать мне деньги на такси, но не слишком настойчиво, потому что обиделся.

Все, что произошло сегодня, было странно и неожиданно и совершенно не укладывалось пока в привычное представление о моей собственной жизни. Я всегда знала, что в самом крайнем случае могу позвонить своему бывшему тренеру, который ко мне очень хорошо относится. И попросить у него помощи. Или хотя бы поговорить с ним. Я никогда сама ему не звонила. Звонил он. А теперь? Как будет теперь? Когда он так обиделся на меня. Может, нужно была все-таки у него остаться, и я просто-напросто все усложняю и идеализирую? И представляю жизнь совершенно не такой, как она есть? А жизнь именно такая, как рассказывают наши девочки, которые все уже испытали в тринадцать-четырнадцать лет, ничему не удивляются, всё знают, ни во что не верят и мечтают встретить сына самого богатого человека нашей области. Или хотя бы сына какого-нибудь депутата. Понятно, зачем. Чтобы перестать думать, как дожить до стипендии, если до нее еще две недели, а у тебя – триста рублей долга.

Но не могла же я из-за этого остаться у Виктора Сергеевича? Никакой любви я к нему не чувствовала, просто симпатию. Наверно, одно с другим не спутаешь.

Я помню, как влюбилась в сына своего шефа, Анны Михайловны, которая писала мне около года, а потом однажды приехала познакомиться лично и привезла своего сына, моего ровесника, Андрея. Я увидела его, и что-то покачнулось у меня в голове. Или это покачнулось небо у меня над головой? Я никогда не забуду тот момент.

Анна Михайловна уехала в тот же вечер, очень разочаровавшись мной и всем увиденным в нашем детском доме. Постарался тогда Паша Веселухин, который орал непотребности и глупости, рассказывал то, чего никогда не было – о Викторе Сергеевиче и обо мне. Просто он своим чутьем что-то сразу понял, не головой (умом он вообще ничего не понимает), и сделал все, чтобы Анна Михайловна увезла Андрея.

Не знаю, почему Андрей не нашел потом меня ВКонтакте. Возможно, он не знал моей фамилии, ведь мать могла ему и не сказать. Или все-таки мать сумела его убедить, что я очень плохая девочка и надо обо мне забыть.

Сама Анна Михайловна через какое-то время написала мне одно письмо, когда я была в больнице, упав с крыши из-за Паши. И я коротко ей ответила, что у меня все хорошо. На этом наша дружба с ней и закончилась. Шефство – это удивительная вещь, которую кто-то придумал для детдомовских детей. Кто-то хороший. Только он не учел одного. То, что мы пишем о себе в письмах и какие мы есть на самом деле – это разные вещи. А может, и учел. Просто найти способ помочь ребенку, который на самом деле никому не нужен вообще, очень трудно. Кучи канцтоваров и моющих средств, которыми нас вдруг раз в год заваливали, мешки со старой одеждой и обувью – это совсем не то. Мы не виноваты, что у нас так в жизни произошло, но ведь и те люди, которые нам хотят помочь, тоже ни в чем сами не виноваты. Виновата жизнь и удивительный божий промысел, по которому одному достается все, другому – многое, а третьему – вообще ничего.

Я часто об этом думаю. Чтение русской классики очень способствует таким размышлениям. Несправедливость – это главный закон жизни. И надо уметь жить и быть счастливым, несмотря на него. С какой бы стороны удачи ты не находился. Я лично для себя это давно поняла.

Виктор Сергеевич написал мне одно сообщение, пока я ехала в автобусе. «Забудь. В понедельник жду на танцах. Твой В.» Я подумала, что он еще выпил наливки, поэтому ему уже не так обидно и все произошедшее кажется теперь ерундой, возможно, даже смешной ерундой. Хотя когда я уходила, он смотрел на меня очень недобрым взглядом. Странно. Никогда не думала, что однажды такое у меня может произойти с моим бывшим тренером. Потому что все-таки надеялась, что главное в его отношении ко мне – это человеческое, а не мужское.

Интересно, бывают дни, когда ничего почти не происходит. Идет себе жизнь и идет, день похож на предыдущий, неделя пролетает незаметно. А иногда в один день происходит столько событий – вот как сегодня, например. А я ведь Виктору Сергеевичу так толком про собаку и не смогла рассказать, потому что он увел разговор в другую сторону, переключился на себя, на свои капризы и желания…

У общежития меня ждал еще один сюрприз. На стуле около стола вахтера, прислонившись к стене, сидел мужчина в старой коричневой куртке, грязных разбитых сапогах. На вид сапоги были разные: один внятно короче и шире другого. Рядом с ним стояла довольно большая клетчатая сумка, в таких сумках обычно на рынок тащат свои товары продавцы, она сама ничего не весит. Из сумки свисал серый носок. Я застыла. Я узнала мужчину сразу, хотя не видела его лет пять. Потому что это был мой отец.

– Леночка! – сказал он, всхлипнув. Встал, пошатнувшись и схватившись за голову.

Дядя Боря, мешавший чай столовой ложкой в большой красной кружке с белыми горошинами по бокам, неодобрительно нахмурился.

Я остановилась, не зная, что сказать. Письмо от папы последний раз я получала еще в детском доме.

– Привет, – кивнула я.

– А ведь без меня тебя бы на свете не было! – сказал папа и, все так же держась за голову, шагнул ко мне.

Я уловила явственный запах алкоголя и табака. Если кто-то хочет меня взбесить и настроить против себя, ему достаточно выпить, выкурить сигарету и подойти ко мне. Что именно меня бесит в этом сочетании – сам ли неприятный запах, слабость ли человека, состояние ли неадекватности или все вместе – я не знаю, но настроение у меня портится мгновенно. А поскольку настроение у меня в этот момент и так было не слишком радостное, я просто прошла мимо этого человека.

– Ах… – громко ахнул мой папа. – Да ты что… Я же твой отец…

Я обернулась с лестницы.

– И что? Что мне теперь – плясать от радости при виде тебя? Ты зачем приехал? Что тебе надо?

Дядя Боря, размочив жесткий сухарь в чае и теперь осторожно его откусывая, покачал головой, но ничего не сказал. Наши вахтеры наблюдают очень разные сцены. И поскольку их телевизор показывает плохо, то, что регулярно происходит в общежитии, несравнимо интереснее.

– Дочка… подожди… не уходи… у меня такие обстоятельства…

Я понимала, что если папа вдруг приехал ко мне, разыскал как-то меня, да еще и привез с собой какую-то большую сумку, из которой вываливаются носки, у него были причины это делать.

– Ты у меня квартиру украл, что ты еще хочешь? – спросила я.

– Я тебе… Я же тебе телефон подарил… Деньги на него клал…