Последний ученик да Винчи

– В зал вошли несколько женщин, они громко переговаривались и заглядывали во все углы. И тут Ленка от страха громко заревела… в общем, нас вытащили из укрытия и с позором выпроводили из Эрмитажа. Пообещали сообщить в школу, но дальше обещания дело, разумеется, не пошло – ведь дежурным самим совершенно ни к чему был скандал.

– В общем, та ночная встреча определила весь ваш дальнейший жизненный путь, – насмешливо подытожила рассказ Маша. – Именно тогда вы решили стать реставратором.

– Нет, не тогда, – возразил Дмитрий Алексеевич, – гораздо позднее. Впрочем, вы совершенно правы, я слишком увлекся своими детскими воспоминаниями.

Кофе был выпит, Маша посидела еще немного, глядя, как Старыгин склонился над картиной, и решила, что пора уходить. Вряд ли она еще что-нибудь выяснит, сидя в лаборатории рядом со Старыгиным. Конечно, насчет четырех семерок и пентагондодекаэдра все очень таинственно и интересно, но ни на миллиметр не приближает ее к решению задачи. А задача перед всеми сейчас стоит только одна: определить, что случилось с «Мадонной Литта». Куда делась картина, что с ней случилось и как ее вернуть? То есть поисками пусть озаботятся другие, а Машино дело – осветить происходящее, сделать шикарный репортаж. Очень скоро пропажа «Мадонны» Леонардо станет достоянием гласности. И тогда по горячим следам нужно быстро сообщить людям информацию, причем как можно более подробную.

Пока она знает одно: картину заменили на точно такую же, только вместо младенца на этом холсте мадонна держит на руках маленькое чудовище. И еще Старыгин показал ей на картине надпись – четыре семерки. Надпись эта как-то связана с ней, с Машей, потому что покойный дед тоже что-то бормотал про четыре семерки. Маша была не настолько мала, чтобы это не запомнить.

Возвращаться сейчас на работу Маша не хотела – там все в растрепанных чувствах, переживают из-за Мишки, готовятся к похоронам. Мишке все равно уже ничем не поможешь, а коллеги прекрасно управятся и без нее.

Настал момент узнать, что же дед имел в виду, когда подарил ей кулон. И единственный человек, который может пролить на это свет, – это Машин отец.

– Дмитрий Алексеевич, мне пора, – сказала Маша в спину, обтянутую запачканным рабочим халатом.

– Да-да, – рассеянно отозвался Старыгин, – разумеется…

Маша обиделась: мог бы хотя бы из вежливости ее удержать – мол, посидите еще, куда же вы так быстро… Сам, между прочим, ее вызвал, а сам не желает знаться!

Но Старыгин так глубоко погрузился в работу, что флюиды Машиной обиды отскочили от него, как теннисный мячик.

– Если я вам понадоблюсь… – язвительно начала Маша, – или захотите полюбоваться на пентагондодекаэдр, звоните!

– Всенепременнейше! – Он оторвался от картины и смотрел вежливо, но в глубине глаз просвечивало нетерпение – уходи, мол, скорее, не мешай заниматься любимым делом. Сарказма в Машином голосе он совершенно не уловил.

Маша пожала плечами и вышла.

На улице она тяжко вздохнула. Очень не хотелось звонить отцу. Но не такой Маша была человек, чтобы из-за своих личных отношений пренебрегать работой. Раз надо – значит, надо. И сделать это нужно поскорее.

К телефону подошла его жена. Маша мысленно посетовала на свое невезение. Отцу явно не везло в семейной жизни. После Машиной матери у него было еще две жены. Судя по тому, как мама отзывалась о своем бывшем муже, расстались они очень плохо. Маша совершенно не хотела разбираться, кто уж там был виноват. Но в детстве они с отцом виделись крайне редко, раза два в год. Потом Маше стало неинтересно – жила без отца в детстве, а уж во взрослом состоянии и подавно прожить можно. Отец тоже не очень настаивал – он разводился со своей второй женой и женился на третьей. И уж эта, последняя, оказалась такой уникальной стервой, каких поискать. Машу она на дух не переносила, причем непонятно за что. Виделись они с отцом очень редко, Маша никогда не просила у него ни денег, ни другой помощи.

Отец оказался дома, но был болен и не расположен говорить по телефону. Однако Маша заявила, что у нее очень срочный разговор, дело не терпит отлагательств.

– Что случилось? – послышался в трубке встревоженный голос. – Что-нибудь с мамой?

– Успокойся, – ответила Маша, – с мамой все в порядке, она отдыхает в Турции. Мне нужно поговорить с тобой насчет… дедушки.

– Дедушки? – изумился отец.

– Ну да, профессора Магницкого, а почему ты так удивился? – раздраженно спросила Маша. – В конце концов, я имею право знать, как он умер и чем занимался при жизни.

В трубке долго молчали, очевидно, отец переваривал услышанное.

– Так я могу приехать? – осведомилась Маша, не дождавшись вразумительного ответа.

Отец понял, что она не оставит его в покое, и неохотно согласился. Маша удовлетворенно поглядела на телефон. Любое дело, хотя бы самое пустяковое, нужно доводить до конца. А если встреча неприятная, то тем более нужно устроить ее как можно быстрее.

Когда Маша решила, что станет журналистом, она выработала для себя ряд правил, которым неуклонно следовала в работе и в жизни. Покойный Мишка слегка подсмеивался над ней, называл не женщиной, а машиной…

«Не думать больше о Мишке! – приказала себе Маша. – А то у меня ничего не получится при встрече с отцом!»

Закончив работу в зале Леонардо, обследовав в нем каждый сантиметр стены, каждый фрагмент паркетного пола, подчиненные Евгения Ивановича Легова расширили зону поиска и перешли в соседние помещения. Здесь работать оказалось не в пример сложнее, потому что залы были полны посетителями. Чтобы не порождать распространение ненужных слухов, музейным служительницам сказали, что проходит плановая проверка электропроводки, и сотрудники службы безопасности усиленно изображали электриков. Правда, получалось это у них не очень похоже.

Сам Евгений Иванович опрашивал одного за другим вахтеров и дежурных, находившихся в музее ночью. Тех, чья смена уже закончилась, попросили задержаться и перед уходом зайти в кабинет начальника службы безопасности.

Уже третий человек, явившийся в кабинет Легова, отставной военный, дежуривший ночью возле служебного выхода, расположенного непосредственно рядом с дирекцией, сообщил, что во втором часу ночи из музея вышел мужчина.

– Что за мужчина? – с плохо скрытым раздражением спросил отставника Евгений Иванович. – Почему он не записан в журнале посещений?

– Потому что предъявил постоянный пропуск, – преданно вытаращив на начальство блекло-голубые глаза, отчеканил дежурный. – Которые посетители, тех положено непременно записывать в журнал, когда пришел, когда ушел, а которые сотрудники, тех не положено. Я инструкцию досконально соблюдаю! Я в войсках связи двадцать лет отслужил, порядок знаю!

– А фамилию, фамилию его вы не запомнили?

– Никак нет! – ответил отставник с легким сожалением. – Память уже не та! Вот в молодости я устав строевой и караульной службы целыми страницами мог…

– Не надо про устав! – прервал его Легов. – Но хоть как он выглядел-то, вы можете сказать?

– Обыкновенно выглядел. Молодой такой, высокий… волосы немножко седоватые…

– Молодой – а волосы седоватые? – недоверчиво переспросил Евгений Иванович.

– Ну да, а что такого?

– Ну, молодой – это сколько примерно лет? Двадцать? Двадцать пять? Тридцать?

– Ну, допустим, примерно как вы… лет, может, сорок или чуть побольше…

– Ясно, – протянул Легов, не понять, то ли одобрительно, то ли насмешливо. – А опознать его в случае чего сможете?

– А как же! – радостно воскликнул отставник. – Я и фоторобот могу составить, в милиции один раз приходилось… когда к соседям в квартиру злоумышленник влез…

– Привлечем, – кивнул Легов.

Дверь кабинета приоткрылась, в щелку заглянул помощник Легова Севастьянов.

– Никита, я же, кажется, просил не мешать! – недовольно поморщился Легов.

– Евгений Иванович, ребята там кое-что нашли, вы бы взглянули! Может, это важно…

– Ладно. – Легов повернулся к дежурному. – Если еще что-то вспомните, непременно сообщите, а пока можете быть свободны. Спасибо за помощь.

– А как же насчет фоторобота? – огорчился отставник, почувствовав угасание интереса к своей особе.

– Ладно, пройдите в соседний кабинет, к Николаеву, скажете – я прислал!

Быстро пройдя вслед за Никитой по полупустым служебным коридорам, Легов через неприметную дверцу вышел в один из самых популярных залов Эрмитажа – Рыцарский зал. Перед закованными в сверкающую броню рыцарями на огромных конях, как всегда, толпились восхищенные мальчишки. Чуть в стороне стояли двое сотрудников службы безопасности.

– Евгений Иванович, – вполголоса сообщил один из них, шагнув навстречу начальнику, – мы это вот там нашли, в уголке… может, конечно, кто-то из посетителей обронил, а может, и нет… вещица необычная…