Клинок флибустьера

Ей не терпелось скорее узнать, что написал ей муж, но, с другой стороны, не хотелось вскрывать письмо на почте, среди посторонних людей…

Клава взглянула на нее с неожиданной проницательностью и спросила, понизив голос:

– От него?

Мила не ответила, но само это молчание послужило ответом. Она отвернулась, чтобы скрыть свое раздражение.

Вот чего эта Клава к ней привязалась? Зачем-то потащилась с ней на почту, говорит, скучно дома сидеть. А чего она все дома сидит? Приехала из своего Колобродинска, или как там его, так устраивайся на работу! Или хоть ищи…

– Колдобинск, – поправила ее Клава, и Мила всполошилась, что снова проговорила свои мысли вслух. Черт, неудобно как…

– Пойдем в кафе, – как ни в чем не бывало продолжала Клава, – я же тебе обещала. Там и вскроешь. Не здесь же читать… – Клава выразительно огляделась на посетителей почтового отделения.

Мила спрятала письмо в сумку, и они вышли с почты.

Неподалеку от почты был торговый центр, на первом этаже которого имелось приличное сетевое кафе.

Девушки зашли туда.

Клава выбрала столик подальше от двери:

– Не люблю сидеть на проходе. Опять же, здесь сквозняков меньше.

Она взяла меню, но тут же поморщилась и спросила:

– У тебя салфеток нету? Которые антибактериальные.

Мила взглянула на соседку с удивлением: та первый раз произносила такое длинное и мудреное слово. Оно было явно не из лексикона такой закоренелой провинциалки. Как и сами салфетки…

Клава заметила ее удивление и пояснила:

– Там, на почте, такая грязь была, хочу перед едой хоть руки протереть. Мама меня учила – руки мой перед едой! Ну или, если мыть неохота, хоть салфеткой протри.

Мила не заметила на почте особенной грязи, но спорить не стала. Может, Клава уж такая брезгливая.

– Кажется, было несколько штук…

Она открыла сумку и принялась методично обследовать ее содержимое.

Клава перегнулась через стол, потянулась к сумке:

– Что ты так долго, давай я сама…

Мила удивилась пуще прежнего, но не стала на людях препираться с соседкой.

Клава завладела ее сумкой, порылась там и буквально через минуту с победным воплем вытащила упаковку салфеток:

– Да вот же они!

Мила снова удивилась: у нее в сумке оставались две или три салфетки, но уж целая упаковка… чудеса какие-то!

Но ее сейчас интересовало совсем другое.

Она достала из сумки конверт, осторожно вскрыла его и выложила на стол содержимое…

Похоже, сегодня все решили ее удивлять. Даже этот странный конверт.

В конверте был один-единственный лист чистой белой бумаги. Обычной бумаги для принтера.

Мила осмотрела его с одной стороны, с другой, даже посмотрела на свет – на нем ничего не было.

– Это что – все? – спросила Клава, наблюдавшая за ней с нескрываемым интересом.

– Все.

– И от кого это письмо?

– Судя по почерку, от мужа.

– Вот козел!

Мила не стала спорить.

Она еще раз внимательно осмотрела конверт – в отличие от листа внутри, на нем хоть что-то было: адрес, написанный рукой Павла, и яркая цветная марка, наклеенная в уголке.

На марке был изображен солидный мужчина в черном бархатном камзоле, с маленькой аккуратной бородкой и кружевным воротником. На боку у него висела шпага.

Надпись в нижнем краю марки гласила: «Сэр Френсис Дрейк».

– А это кто такой? – с любопытством спросила Клава.

– Понятия не имею.

В это время к их столику подошла официантка.

Клава сделала заказ, но, как только та отошла, вскочила, как подброшенная пружиной:

– Слушай, пока они не принесли еду, я сбегаю быстренько в салон связи, вон он, прямо против входа. У меня что-то с утра телефон барахлит…

Мила пожала плечами и проводила Клаву взглядом.

Все же как-то странно она сегодня себя ведет…

Но мысли эти тут же ушли в сторону, потому что она снова уставилась на конверт. Судя по штампу, письмо было послано за два дня до той самой «черной» пятницы, когда муж заявил, что уходит от нее к другой женщине, чтобы начать с ней новую жизнь.

Мила вообще перестала что-либо понимать. Что почерк на конверте точно принадлежит мужу, она уверена. Но больше ни в чем.

Прошло минут десять, потом четверть часа – Клава все не возвращалась.