Торжественные звуки священного песнопения разносятся под сводами святилища, отражаются от его стен, множатся, заполняя зал, и наконец смолкают, истаивают, как уходит в песок вода во время безжалостной летней засухи.
В святилище наступает тишина.
И тогда вперед выходит верховный жрец.
Двое храмовых прислужников надевают на него поверх черного плаща накидку из белоснежной бычьей шкуры, на голову водружают золотую бычью маску.
В руке у жреца – священный сафаиль, или систрум, маленькая бычья голова на короткой ручке.
Жрец встряхивает сафаиль – и из него доносится сначала едва слышный стрекот, как будто в нем прячется кузнечик. Как будто он прячется в сафаиле и поет свою немудреную песенку.
В волнении прислушиваются жрецы к этому стрекоту.
Ответит ли ему божество?
Удастся ли им сегодня разбудить сердце Энлиля?
Стрекот незримого кузнечика становится громче и громче, слышнее и слышнее.
И вдруг голосу сафаиля отвечает другой голос – куда более громкий, куда более величественный.
Он доносится из чрева Небесного Быка, оттуда, где покоится сердце Великого Бога…
Громче и громче становится этот звук, постепенно он заполняет все святилище.
Жрецы ликуют – жив Бог! Жив великий Энлиль! Он не оставил свой народ, Черноголовых!
Это значит, что животворящее Солнце и на этот раз благополучно завершит свой путь через Царство Мертвых, и на этот раз благополучно поднимется над горизонтом, и на этот раз осветит и согреет своими лучами поля и сады, всю благодатную и счастливую землю Шумера, Землю Черноголовых…
Долго бьется сердце Энлиля и наконец затихает.
Жрецы благоговейно слушают это священное биение, и только когда умолкают последние звуки, верховный жрец ударяет в серебряный гонг и хор жрецов возносит новое песнопение в честь умершего и воскресшего божества.
Богослужение завершается.
Верховный жрец убирает священный сафаиль в золотой ларец, ставит этот ларец у ног Небесного Быка и во главе небольшой процессии покидает зал святилища.
И как только замирают их шаги – в темном углу святилища раздается негромкий скрип и поднимается крышка большого сундука, в котором храмовые служители хранят одеяния жрецов.
Ксения выскочила из кафе почти сразу после Александры.
Та как раз садилась в красную «Мазду», припаркованную поодаль. Судя по всему, «Мазда» была ее собственная.
Дверь захлопнулась, «Мазда» сорвалась с места, но тут же притормозила на красном сигнале светофора.
Ксения замахала рукой – и, к счастью, тут же рядом с ней затормозил неприметный серый автомобиль.
– Садись, красавица! – проговорил смуглый уроженец Средней Азии. – Куда едем?
– Вон за той красной машиной! – Ксения показала водителю на «Мазду».
– За красной так за красной! – покладисто согласился тот. – Это даже хорошо, что за красной. Красную далеко видно, не потеряем! Можно не волноваться!
– Да уж, пожалуйста, не потеряйте!
– А что – полюбовница? – водитель с интересом покосился на Ксению. – Мужа у тебя увела?
– Наоборот, – проворчала Ксения, прикинув, что Александра лет на пятнадцать старше ее и никак не тянет на любовницу ее несуществующего мужа. – Это она – жена. А у меня с ее мужем любовь. Большая и настоящая. Он давно уже обещает с ней развестись, на мне жениться, да что-то не торопится.
– То-то, я смотрю, у тебя кольца нет! – На этот раз водитель взглянул на Ксению неодобрительно, но тут же смягчился: – Любовь – это хорошо, только жениться непременно надо. Люди должны жениться.
– Говорю же – он обещает, но не торопится.
– А может, за меня пойдешь? Я зарабатываю хорошо, не пью… машина у меня своя…
– Ну, ты даешь! Я даже не знаю, как тебя зовут.
– Джамаль меня зовут. Теперь знаешь. Пойдешь за меня?
– У тебя же есть жена, – Ксения кивнула на руку с массивным золотым кольцом.
– Правда, есть! – Водитель усмехнулся. – Ну, есть одна жена, будет две… какая разница?
– Нет, так я не согласна.
– Ну, не согласна – и ладно…
За таким увлекательным разговором они проехали большую часть города, свернули с оживленной магистрали и поехали вдоль железной дороги. Справа тянулись рельсы, слева – деревья в осеннем золоте и старые гаражи, огороженные старым бетонным забором, расписанным умельцами, кто как может. Были тут целые картины, были символы, просто нецензурные надписи. Красная «Мазда» мелькала впереди.
– Однако она в «Мышеловку» едет… – проговорил водитель. – Эта дорога только туда ведет, больше никуда.
– Куда? – удивленно переспросила Ксения. – Что еще за мухоловка?
– «Мышеловка». Больница так называется. Психическая. Не знаешь, нет?
– Нет, откуда мне знать…
– Правда, откуда, – Джамаль усмехнулся. – Раньше просто больница была, психическая, имени доктора Мышкина, поэтому «Мышеловка», а теперь – частная клиника, для богатых. От алкоголизма лечат, от наркотиков, от депрессии…
«Точно он говорит, – подумала Ксения, – эта Александра как раз в клинику собиралась».
– Все-то ты знаешь! Откуда? – полюбопытствовала она.
– Таксисты все знают! Куда я только людей не возил! Сюда тоже возил…
Джамаль замолчал, видимо, с этой больницей были связаны какие-то воспоминания.
Вдруг красная «Мазда» затормозила.