Леди Титаник

– По средствам живем, – недовольно огрызнулся капитан, – денег не воруем и не печатаем…

– Так хоть бы прибрались тут маленько! – Тетя Каля покачала головой и закатала рукава.

– Эй, вы это чего? – Ананасов окончательно растерялся. – Я, это, не затем вас привез… я с вас показания снять хочу…

– Успеется с показаниями твоими, – отмахнулась Калерия Ивановна.

Она уже сгребла в мешок пустые бутылки, вытерла пыль со столов и приступила к шкафам и прочим немудреным предметам милицейской мебели.

– Ох ты… – воскликнул Ананасов, присовокупив еще кое-какие нецензурные выражения, увидев свой освобожденный от многолетнего мусора стол, – вот же оно, дело Полупотрошеного! А я уж думал, что его сообщники обвиняемого выкрали!

В это время дверь кабинета бесшумно отворилась, и на пороге появился невысокий, но очень широкоплечий, увесистый и основательный мужчина среднего возраста с небольшими пронзительными глазами и медно-красным цветом лица.

– Товарищ подполковник! – Ананасов вскочил и вытянулся в полный рост, насколько это позволял его измученный похмельем организм. – Разрешите доложить, подозреваемая доставлена! А что она здесь занимается несанкционированной уборкой – так это чистой воды ее самодеятельность! Я пытался пресечь, но безуспешно!

Подполковник стоял на пороге как громом пораженный и не сводил с тети Кали своего правоохранительного взгляда. Да и было на что посмотреть! Тетя Каля, в своих нестерпимо пламенеющих тюльпанах с закатанными по локоть рукавами, несколько растрепанная и раскрасневшаяся, могла яркостью своей окраски затмить пожарную машину или даже целый отдельный дивизион противопожарной охраны.

– Какая женщина! – воскликнул сраженный наповал подполковник. – Какая женщина!

Затем он повернулся к Ананасову и проговорил:

– Конечно, безуспешно! Где тебе ее пресечь? Это же не женщина, это явление природы! Навроде тайфуна или этой… как ее… цукини… то есть, цунами! Тебе с такой женщиной ни в жисть не сладить!

После этого он окончательно забыл о своем незадачливом подчиненном, всем корпусом повернулся к тете Кале и церемонно представился:

– Подполковник Хохленко, Кузьма Остапович!

– Очень приятно! – Тетя Каля весьма ловко слезла со стола – к этому времени она уже добралась до люстры – и также представилась, слегка зардевшись, что при ее природном цвете лица, усугубленном перманентным южным загаром, вряд ли можно было заметить:

– Калерия Ивановна я, Свириденко…

– А, так это вы… – задумчиво протянул подполковник и тут же решительно добавил: – Ну, дак я зараз же вижу, что вы тут беспременно ни при чем… Вы, так я вижу, в этом конкретном случае невинная жертва трагического стечения обстоятельств…

– Ну вот же пришел настоящий мужчина, – проворковала тетя Каля, – и сразу же все в точности определил! Вы, Кузьма Остапович, с одного разу прямо в самый корень попали!

– Ты что же это, Ананасов, – повернулся подполковник к своему донельзя изумленному подчиненному, – что же ты такую исключительно порядочную женщину заставил напрягаться, к нам ехать… поговорил бы мирно по месту жительства…

– Так я и хотел по месту жительства, а она сама затребовала…

– Ну, если сама – так это просто другое дело… Тем более что иначе бы я… то есть мы с ней…

Подполковник был и вообще-то не очень речист, а сейчас, под действием особых обстоятельств, решительно не смог выбраться из этого предложения и несколько смутился. Ананасов видел такое впервые, да и вообще – смущенный подполковник милиции – зрелище куда более редкое, чем горилла-альбинос или шаровая молния.

Вообще, на глазах Ананасова происходило что-то необыкновенное, что-то поистине редкостное, что-то отдаленно напоминающее случающееся раз в году цветение кактуса «царица ночи».

Калерия Ивановна стояла посреди кабинета с закатанными рукавами и пыльной тряпкой в руках и не сводила зачарованного взгляда с Кузьмы Остаповича.

При его появлении она почувствовала дыхание родных степей, вольное дуновение южного ветра, колышущего бескрайние ковыли, в ушах у нее зазвучал скрип запряженных волами чумацких телег и звонкие голоса гарных хлопцев, перекликающихся, едучи на высоком возу: «Гей, Грицько, сукин кот, ты куда ж, так тебя и разэтак, горилку заховал?»

Конечно, все эти экзотические звуки ей только померещились, и никаких чумацких телег в жизни она не видала. Да и вообще, чумаки вывелись из отечественного обихода больше ста лет тому назад, а в последнее время на их место народилось такое же буйное племя «челноков». Однако от подполковника действительно пахнуло на нее чем-то удивительно родным.

– Кузьма Остапович! – зачарованно повторила непоколебимая тетка, и это имя прозвучало в ее устах настоящей музыкой, отдаленно напоминающей небезызвестный марш Мендельсона.

– Калерия Ивановна! – в лад ей проговорил бравый подполковник, и в его голосе появились немыслимые прежде мечтательные нотки.

Представилась ему вдруг отчего-то тарелка пламенеющего борща – такого густого, чтобы ложка в нем непременно стояла, и такого ароматного, что все соседи начинают задумчиво принюхиваться, и миска замечательных вареников, такая глубокая, что не всякой вилкой можно достать до ее дна, и такая широкая, что не всякая птица долетит… Впрочем, это уже, кажется, перебор.

Почувствовав, что мысли его приобрели слишком уж неслужебное направление и вспомнив, что на него смотрят милицейские массы в лице славного капитана Ананасова, подполковник прокашлялся, сбрасывая очарование момента, и проговорил, обращаясь к свидетельнице:

– Присядьте, прошу вас, Калерия Ивановна! Зараз мы с вами тут побеседуем, чтобы больше вас не беспокоить…

С этими словами он подставил тете Кале инвентарный стул, несколько маловатый и хлипкий для ее внушительных габаритов. Стул под тетей Калей печально скрипнул, но тем не менее устоял.

– Отчего же не побеседовать… – тети-Калин голос прозвучал как-то особенно певуче, как сопрано певицы Нетребко в арии Виолетты, правда, не так печально, – но только мне никакого беспокойства… если с вами еще встретиться – так я всегда согласна…

Опомнившись и подумав, что сказала что-то лишнее и вряд ли приличное для уважающей себя вдовы, тетя Каля потупилась и закончила:

– Спрашивайте, Кузьма Остапович, все, что для вас только может быть интересно!

Собственные слова снова показались ей двусмысленными, и тетя Каля еще больше зарделась.

Подполковник еще раз прокашлялся и вместо того, что его действительно интересовало, спросил:

– Я, конечно, извиняюсь, но как же это вышло, Калерия Ивановна, что вы вошли в кабинет нотариуса Штокенвассера через дверь, а вышли оттуда непонятным науке способом?

Кузьма Остапович остался очень доволен своим вопросом – тем, как ловко и умело он его сформулировал, как прилично ввернул науку, и особенно тем, как безошибочно ему удалось выговорить трудную фамилию покойного нотариуса. Даже ехидный Ананасов, кажется, посмотрел на своего начальника с большим уважением.

– Да как же вы могли подумать, Кузьма Остапович, – вскричала Калерия Ивановна, – что я могла что-то сделать тому нотариусу? Да разве ж у меня сил хватит?

Капитан Ананасов был непоколебимо уверен, что эта тетка могла голыми руками расшвырять взвод омоновцев, если бы возникла у нее такая надобность, но его начальник так не считал. Он благосклонно глядел на свидетельницу и ждал ответа на свой вопрос.

Калерия Ивановна несколько пригорюнилась, вспомнив тот ужасный день, и начала:

– Такое дело, Кузьма Остапович, что была я замужем три раза…

Подполковник очень заинтересовался направлением, которое приняла их беседа, и слушал свидетельницу с чрезвычайным вниманием.

– И все мои мужья были люди основательные и достойные…

– Чего вы вполне заслуживаете! – не удержался от реплики подполковник.

Тетя Каля польщенно опустила взгляд и продолжила:

– А на данный момент я женщина свободная и самостоятельная, а проще говоря – вдова…

Подполковник явно обрадовался и продолжал слушать с удвоенным вниманием.

– И приходит мне вдруг приглашение посетить этого самого нотариуса… ну, который теперь покойник. Я, недолго думая, собралась, пока синенькие не поспели, и отправилась…