Дверь медленно затворилась, машина тронулась с места и скрылась за завесой льющейся воды, но Таня продолжала стоять и смотреть, пока звонок в дверь не отвлек ее от этого бесполезного занятия.
«Вернулся?» – молнией сверкнуло в сознании. Она бегом бросилась к двери, распахнула ее и бессильно опустила руки: на пороге стояла соседка Маня, Манюня, из квартиры напротив.
Бойкая и веселая, как всегда, она ввалилась в прихожую, бесцеремонно толкнув Таню плечом.
– Ой, Танька! Что я тебе сейчас скажу! – с ходу начала она. – Ты не представляешь, что мне рассказали сегодня…
– Да ты пройди сначала, потом уж рассказывай, – холодно перебила ее Татьяна, отстраняясь. Она терпеть не могла, когда вторгались в ее «личное» пространство.
На Мане не терпелось поделиться:
– Представь себе, зазнайка эта преподобная, Настя, вчера… Ой, а что это ты какая-то не такая? Что случилось-то? Ты что, ревешь, что ли? С Никиткой поссорились?
– Не поссорились мы. Все нормально. Просто он от нас ушел, – безжизненным голосом начала Таня. Замолчала на миг и вдруг вскрикнула:
– Насовсем ушел! Бросил он меня!
Упав на диван, она зарыдала, заплакала в голос. Меньше всего ей хотелось бы, чтоб об уходе мужа узнала эта болтушка Маня, но уж получилось так, как получилось.
– Да как же это может быть? Брось, это совершенно невозможно! От слова «совсем»! – лепетала добрая Манюня, бегая и хлопоча вокруг, стараясь ее приподнять и заглядывая в лицо. – На-ка вот, водички попей! Ты же побледнела вся, как бумага прямо! Ну, перестань, не плачь так! Перестань! Сейчас ваш Гошка из школы придет! Ты его перепугаешь до смерти!
Напоминание о сыне подействовало, хоть и не сразу. Татьяна села и замолчала, но нервная дрожь, бившая ее, никак не могла уняться, и только после того, как Маня напоила ее водой, валерьянкой и еще какими-то сердечными каплями, она смогла немного успокоиться и встать. Ноги подкашивались, словно ватные. С помощью соседки она дотащилась до ванной, включила холодную воду и умылась. В висках стучало, но слезы потихоньку иссякли. Она насухо вытерла лицо и вернулась в комнату. Маня обрадовалась и присела к столу. Было видно, что ей не терпится расспросить, что да как. Однако помертвевшее, бледное, застывшее лицо Татьяны ее пугало.
– Я чай заварю, ладно, Тань? Выпьешь чашечку? – спросила она непривычно робким голосом.
– Заваривай! Что уж там! Будем чай пить!
– А у меня дома коньячок есть! Хочешь, сейчас притащу?
– Тащи!
Спустя некоторое время они сидели и пили чай. Манюня успела плеснуть в чашки из небольшой плоской бутылочки. Потом подумала, вытащила из серванта маленькие рюмки и налила по полной.
– Ты с ума сошла! – сказала Таня.
– Выпей одну! Пей, как лекарство пей! А то ты до смерти себя доведешь! Когда мой от меня ушел, мне только это и помогло, – Маня всхлипнула, – я ведь его, паразита, тоже любила!
– Так и спиться можно! – возразила Татьяна.
– От одной рюмки не сопьешься. А больше я тебе не дам, – сказала экономная Манюня, крепко заворачивая пробку.
Татьяна, морщась, выпила коньяк и почувствовала, как постепенно разливается по телу тепло, тяжелеют и расслабляются руки…
Она вздохнула и откинулась на спинку дивана. Случившееся словно отдалилось куда-то. Даже стало казаться, словно все это происходит не с ней, а с кем-то другим, а она только наблюдает за всем со стороны…
Лицо Манюни, доброе и участливое, приблизилось к ней. Было видно, что соседке ужасно не терпится все узнать.
– Слушай, Тань, а с чего ты взяла, что он насовсем ушел? – решилась наконец она. – Ну, погуляет немного и назад явится! Не он первый, не он и последний! Ты же его столько лет ждала! Не может он тебя бросить! Это уж вовсе не по-честному будет! Не по-человечески! Сколько лет ты ждала-то его? Восемь? Девять! Ничего себе!
Таня кивнула.
– Гошке месяц был, когда его забрали. Он на радостях, что сын родился, напился и допустил ту аварию, на заводе… Трое по его вине погибли. Ему еще больше светило… Если бы не Екатерина Петровна, его мать, не знаю, что бы я делала, когда его посадили. Она мне во всем всегда помогала.
– Слушай, а она в курсе, что он от вас свалил? Ты ей звонила?
– Нет. Я не знаю… Вряд ли он ей сам скажет! Но она всегда за нас с Гошкой горой стоит!
– Ну, так что ж ты? Звони ей сейчас же! Пусть на своего сыночка повлияет! Приструнит его!
– В самом деле! Что это я так растерялась, что о ней не подумала? Я не буду звонить! Я к ней побегу! Ты Гошку покорми, как он придет! Ладно?
– Ладно, ладно! – закивала Манюня, обрадованно улыбаясь.
Таня поспешно оделась и, забыв взять зонтик, побежала к свекрови. В душе у нее затеплилась хоть какая-то очень слабая, но надежда…
Дождь все не унимался. Таня вспомнила о зонтике, только когда уже выскочила из подъезда и вернуться за ним не решилась. Она не была суеверной, но какое-то атавистическое чувство не позволило ей это сделать. «Не сахарная, добегу!» – подумала она, шагая, не разбирая дороги, по лужам. Холодные капли брызгали ей на ноги и плащ. Густые темно-русые волосы Тани намокли и липли ко лбу мокрыми прядями. Плащ и даже платье под ним быстро промокли. В небе время от времени гремело, и дождь принимался лить с новой силой. Но разгулявшаяся стихия словно разбудила ее от дурного сна. Она даже приободрилась и немного успокоилась.
Таня не считала себя слабой. Те годы, что она провела без мужа, видя его только в редкие дни свиданий, молодые, самые лучшие годы, она была сильной. И она была верна своему любимому. Она была сильной, работая и растя сына, преодолевая повседневные трудности. Она жила надеждой и ожиданием счастья. И вот – получи! Нежданный, жестокий удар от человека, в котором она была уверена, выбил ее из колеи. «Но это была минутная слабость, – уверяла она себя, спеша под дождем к свекрови. – Я смогу с этим справиться!»
Свекровь, добрая и искренне привязанная к ней и внуку, наверняка ей поможет. Никита глубоко уважает мать и не посмеет ее ослушаться. Ну, мало ли что случается! Его временное увлечение быстро закончится! Он вернется, а она найдет в себе силы забыть обиду и простить его…
Таня улыбнулась, мысли ее обратились к их мальчику, Гошке. Ему шел двенадцатый год. Вот уже два года, как отец вернулся домой, но до сих пор сын держится с ним холодно и отчужденно. Никита ровен с мальчиком, но особой любви не выказывает, как это ни огорчает Таню. Что ж, его можно понять, – ведь сын рос без него. Он не носил его на руках, не играл с ним, когда Гоша был малышом, не переживал, когда он температурил и болел. Бабушка, любящая внука без памяти, утешала Таню, говоря, что со временем отец и сын узнают друг друга ближе и подружатся. Таня верила ей. Как быть теперь?
«Ничего ему не скажу! Ни к чему ребенку об этом знать. Никита подурит и вернется!» – уже почти уверенная в этом, мысленно твердила себе Татьяна, поднимаясь на лифте на восьмой этаж, где жила свекровь. Вода капала на пол с ее мокрой одежды так, что на полу лифта образовалась небольшая лужица. Таня взглянула на нее и только сейчас почувствовала, как вымокла и замерзла. Хороша она будет, когда ввалится в чистую и опрятную квартиру Екатерины Петровны! Она попыталась поправить волосы и одежду, но ей это плохо удалось. Лифт наконец остановился, двери с металлическим лязгом отворились…
«Ладно, как уж есть! – подумала она. – Только бы не напугать нашу бабушку!»
Таня была еще на подходе к двери квартиры, когда она распахнулась. На пороге стояла Екатерина Петровна, невысокая худенькая женщина с симпатичным и добрым лицом. При виде Тани она всплеснула рукам: «Танюша! Откуда ты в таком виде! Вымокла вся, до нитки, милая моя! Давай скорее в квартиру! Сушиться! С ума ты сошла, под таким дождем бегаешь!»
Она затащила Таню в квартиру и принялась спешно переодевать в сухое, причитая и охая:
– Представь, сегодня с самого утра у меня сердце не на месте! Я уж несколько раз звонила тебе, но у вас никто трубку не берет. Гошенька, наверное, в школе еще. Ты под дождем зачем-то ходишь, Никита на работе, как видно…
Таня кивала головой, говорила что-то незначащее, а сама думала о том, как начать разговор о случившемся несчастье. Наконец, свекровь усадила ее за стол, налила горячего чаю, принесла мед и уселась сама. Сквозь ее разговорчивость и деланое оживление сквозили беспокойство и даже страх. Руки, которые она прятала под скатерть, чуть заметно дрожали.
«Уже знает! – мелькнуло в голове у Тани. – Знает и делает вид, что ей ничего не известно!» Она нахмурилась и отодвинула чашку.
– Ты пей, Танюша! Тебе хорошенько прогреться надо! – робко сказала Евдокия Петровна.
– Я уже согрелась, мама, спасибо! – Таня прямо взглянула в лицо свекрови. – Никита к вам заходил?
Екатерина Петровна тревожно посмотрела на нее:
– А разве он сегодня не на смене?
Телефонный звонок прервал их разговор. Старушка встала, подняла трубку и тут же позвала невестку.
– Это тебя, Танечка! Соседка ваша звонит! Говорит, что Гоша у нее сейчас.