– Так их, так их, девчонки! – приговаривал он.
Лика посмотрела на него, нехорошо как-то усмехнулась, взяла Нонку за руку и потащила в прихожую.
Они поспешно надели обувь и хотели уже выходить, но раздался звон ключей, дверь дрогнула и открылась. В прихожую вошел высокий, толстый и важный мужчина в красивом темно-сером костюме.
– Это еще что тут за столпотворение? – с добродушной улыбкой на круглом, приятном лице начал он басом. – Кто эти юные девы, Людочка?
– Ах, Константин Львович, наконец-то ты дома! – жалобным голосом возопила Людмила Васильевна. – Представь, пришли какие-то хулиганки, чтобы мыть окна, по объявлению, – и чуть нас не убили! И меня, и наших детей!
– Да?! А ну-ка, дайте на вас поглядеть, хулиганки! – пробасил Константин Львович и, взяв Лику и Нонку за плечи, повернул их к свету.
– Мы не хулиганки! – сердито сказала Нонка, вырываясь. – Пошли отсюда, Лика! Нечего нам здесь делать!
Она проскользнула мимо дородного хозяина и выскочила в коридор. Лика замешкалась…
– Лика! Идешь ты наконец?
Лика взглянула еще раз на своих родных и, вытирая навернувшиеся на глаза слезы, тоже вышла.
Лифт ровно гудел где-то далеко между этажами. Девчонки, не дожидаясь его, бросились вниз по лестнице, пробежали мимо оторопевшей консьержки, выбежали на улицу и поспешили к трамвайной остановке.
***
– Что это было? – совсем другим, серьезным тоном заговорил Константин Львович. – Это что еще за Лика? Ну-ка, архаровцы! Марш по своим комнатам, и чтобы я вас не слышал! Пойдем-ка, Людочка! Расскажи, что здесь произошло!
Они с Людмилой Васильевной прошли в свою спальню.
– Уж не думаешь же ты, Костя.., – начала женщина и замолчала.
– Представь, что как раз думаю! Лика – имя редкое! Ты обратила внимание, насколько похожи эта девочка и Леля? Посмотреть – так это одно и то же лицо! И по возрасту, похоже, та же разница…
Побледневшая Людмила Васильевна смотрела на мужа большими, сухо блестевшими глазами и молчала…
– Да, то-то мне сразу показалось, что я где-то видела ее. Сходство с Лелей поразительное… Но, может, это только совпадение, и мы обманываем себя?
Она всхлипнула:
– Столько лет прошло, а нет-нет, да и шевельнется где-то… Как мы могли тогда так с тобой поступить, Костя?
– Дураки были! Но что сейчас-то рассуждать? Надо догнать ее и расспросить! Ты идешь? – взволнованно обратился он к жене, но она уже поспешно переодевалась. Не дожидаясь ее, Константин Львович бросился вдогонку за Ликой и Нонкой.
Он увидел их у остановки, – девчонки садились в трамвай. Константин Львович прибавил шагу, потом побежал и успел вскочить на подножку задней двери, когда она уже почти закрылась. Трамвай тронулся. Константина Львовича больно ударило створкой, но он, напрягшись изо всех сил, умудрился притиснуться в вагон. Вагоновожатая заметила его. Трамвай резко затормозил, всех качнуло вперед, кто-то закричал, кто-то выругался…
– Сказылысь вы, гражданин? – завопила кондукторша. – Шо, жить вам надоело, чи шо?
Пассажиры, разомлевшие от жары и духоты, дружно повернулись в сторону нарушителя порядка…
– Чи шо, чи шо! – пробормотал он и, весь красный и потный, стал протискиваться вперед, туда, где стояли девчонки.
– Солидный такой, интеллигент, а толкаетесь! – возмутился какой-то рассерженный старик. Его поддержала толстая соседка, которой старик, пытаясь подвинуться, больно наступил на ногу, потом еще одна злющая тетка… Начался скандал. Но это не остановило Константина Львовича.
– Прошу прощения, извините меня, пожалуйста, товарищи! Позвольте пройти! Это очень важно! – приговаривал он, продолжая пробираться по вагону. Больше всего он боялся, что не успеет до следующей остановки, и девчонки, которые, – он это видел, – заметили его, выскочат из трамвая.
Но «товарищи», раздраженные духотой, не склонны были кого-то там пропускать. Трамвай остановился, когда Константин Львович, стиснутый со всех сторон, был еще на середине вагона. Двери открылись, Лика и Нонка выскочили на улицу и скрылись в толпе, выходящей из кинотеатра. Увидев это, Константин Львович весь побелел, покачнулся и тяжело опустился на пол…
– Человеку плохо! – закричал кто-то. – «Скорую!»
Поднялась суматоха. Трамвай остановился и стоял так, нарушая график движения, пока не подоспела «Скорая помощь» и впавшего в бессознательное состояние Константина Львовича не погрузили в нее и не увезли спешно в ближайшую больницу, где его и нашла уже поздно вечером переволновавшаяся, заплаканная Людмила Васильевна. К этому времени он уже почти пришел в себя, но ничего путного относительно девчонок не смог ей сообщить. В больнице его продержали около недели и выписали, объяснив обморок стенокардией и нарушением сердечного ритма с каким-то мудреным медицинским названием.
Пока муж лежал в больнице, Людмила Васильевна очень переживала. Надо сказать, что она была дама неглупая, хотя и порядочно избалованная, в детстве и юности – родителями, а в замужестве – любящим мужем. Она была единственным и поздним ребенком уже немолодых супругов. Ее покойный отец был известным адвокатом, который за какие-то провинности в начале 50-х годов сам подвергся опале и попал на поселение в Сибирь. Мать последовала за ним, оставив восемнадцатилетнюю дочку у родственников. Молодая девушка вскоре познакомилась с Константином, молодым и перспективным инженером-строителем. Не спрашивая согласия родственников, они стали жить вместе, а через положенное время у них родилась девочка, которую Людмила назвала Анжеликой, Ликой, в честь своей бабушки-француженки. От родителей Людмилы весточки приходили исключительно редко, так что их согласия молодые люди тем более не спрашивали.
Все у них было не так уж плохо, но неустроенности и бытовых неурядиц хватало, как, собственно у многих в те годы. Какое-то время они кочевали с одной съемной комнаты на другую. Очевидно, при одном таком переезде ребенок простудился, и Людмила с дочкой попали в больницу с воспалением легких. Девочка болела долго. Улучшения сменялись ухудшениями; они выписывались, потом снова ложились в больницу… Врачи не могли понять причину затяжного течения болезни и склонялись к тому, что она кроется в какой-то врожденной патологии.
Когда девочке было около десяти месяцев, Людмила снова забеременела. Беременность протекала плохо, с тяжелым токсикозом и угрозой выкидыша. Чтобы ее сохранить, молодой женщине пришлось лечь в больницу, – так маленькая Лика осталась одна. Сначала отец навещал ее, но вскоре его направили на Урал, на строительство какого-то очень важного объекта. Он пробыл там долго, вернувшись лишь через пару месяцев после рождения двойняшек – Саши и Лелечки. Людмила чувствовала себя неважно. Забота о двух маленьких детях совершенно выбивала ее из колеи. После родов она находилась в подавленном состоянии, до того тяжелом, что ей не хотелось жить. Сейчас бы это назвали послеродовой депрессией. Вероятно, ей самой надо было лечиться, но было не до того…
С приездом мужа она полностью переключилась на него и новорожденных. Лику они уже не навещали. Что это было – болезнь, бессердечие, психическое расстройство, затмение разума и совести или житейская необходимость? Но когда их вдруг разыскали и предложили забрать девочку или подписать согласие на ее удочерение, они, не долго думая, выбрали второе.
С тех пор прошло более четырнадцати лет. Жизнь семьи постепенно становилась все более благополучной. Константина Львовича высоко ценили на работе. Он был занят на важных объектах и хорошо зарабатывал. У них было все: квартира, обстановка, деньги, машина, домработница, возможность ездить по стране и отдыхать с комфортом. Сын и дочка подрастали. У Саши были прекрасные способности, – отец возлагал на него большие надежды. Лелечка особыми талантами не блистала, но была милая и хорошенькая. Она чувствовала себя любимицей отца и матери, росла капризной, избалованной, но в общем-то доброй девочкой. Супруги любили этих своих детей, друг друга и были бы счастливы… Однако воспоминания о брошенном ребенке нет-нет да и стали посещать их, не давая уснуть по ночам. Чем старше они становились, тем чаще это повторялось. В какой-то момент они даже пробовали разыскать дочь, но в больнице им не дали никакой информации, и поиски на этом закончились.
Появление в их доме девочки по имени Лика, так похожей на Лелю, не могло быть случайным, – они в этом были теперь почти уверены. Девочка выросла, пришла взглянуть на них, – и что из этого получилось? Ужас! Людмила Васильевна словно пробудилась от спячки после долгих четырнадцати лет. Она корила себя и мужа, плакала ночами, похудела и побледнела. Константин Львович стал всерьез беспокоиться о ее здоровье и в один прекрасный день, втайне от нее, решил прибегнуть к помощи влиятельных знакомых. Ему было неприятно, что история с оставленным ребенком может стать предметом пересудов, но другого выхода он не видел. В середине осени адрес Свириных и сведения об их семье были у него в руках.
В это время Лика и Нонка жили своей обычной жизнью. Лика вовсе не догадывалась, что ее ищут. Нонка, верная данному слову, никому не проболталась о тайне подружки. Нина и Петр, приемные родители Лики, не догадывались о том, куда она ездила, и жили спокойно, радуясь успехам дочери. Нина говорила мужу, что девочка очень повзрослела. Она теперь много помогала родителям по хозяйству, стала более доброй и внимательной к ним, прилежно занималась. Петр и Нина мечтали, что она обязательно станет врачом, и заранее откладывали деньги из своей скромной зарплаты на ее будущую учебу.
Нонка жила в городе, в общежитии, приезжала домой только на выходные, и то не часто. Она поступила в техникум, несмотря на протесты родителей, но вскоре поняла, что радиотехника ей не интересна, однако упрямо продолжала учиться. С отцом отношения у нее были по-прежнему никакие: она его словно не замечала, а он злился, переживал в душе, но молчал.
В один из последних октябрьских дней Петра Свирина попросили зайти после работы в сельсовет. Он зашел и был удивлен, узнав, что его непременно хочет видеть какой-то человек. То был Константин Львович…
Городской гость поднялся навстречу Петру Свирину и протянул руку. Тот ответил на рукопожатие и вопросительно посмотрел на приезжего. Дежурный по сельсовету вышел, оставив их наедине.
– Давайте присядем, – сказал Константин Львович. Они уселись за стол друг против друга. Константин Львович в некотором замешательстве глядел на приемного отца своей дочери. Он, признаться, ожидал, что тот будет моложе и проще, но перед ним сидел уже состоявшийся, немолодой, однако сильный и крепкий человек с настороженным, внимательным взглядом небольших серых глаз, густо окруженных морщинками. По его лицу было видно, что он через многое прошел в жизни, многое видел и пережил.
Константин Львович растерялся и никак не мог сообразить, с чего начать разговор. Все фразы, что он предварительно прокручивал в своей голове, куда-то улетучились…
– Так по какому делу вы хотели меня видеть? – спросил Петр Свирин.
Встреча с городским начальством не могла сулить ничего хорошего, а что этот человек не из простых, привыкший приказывать, было написано на холеной физиономии приезжего, угадывалось в неподвижном, твердом взгляде.
Константин Львович собрался наконец и, словно в воду прыгая, начал с главного:
– Четырнадцать лет назад вы с вашей женой удочерили ребенка, девочку… Так вот, я – ее отец!
Лицо Свирина дрогнуло. Он помолчал, насмешливо улыбнулся и в упор посмотрел на собеседника.
– Вот оно как! – протянул он. – А я-то понять не мог, что вам от меня понадобилось! Да, было такое! Вы от нее отказались, а мы – удочерили! Девочка выросла, ей скоро шестнадцать. Все это время вы о ней не вспоминали, так о чем теперь разговор? Не о чем тут говорить! Еще раз сунешься к нам или к Лике, – сказал Свирин, вдруг наклоняясь к самому лицу Константина Львовича, – я тебя уработаю! Мне это не трудно… Я всю войну в разведчиках проходил…
Он встал и решительно шагнул к двери.
– Постойте! – воскликнул Константин Львович. – Вы меня не поняли!