Черная химера

Потом тихо спросил, наклонившись к уху Калошина:

– Варвара, надеюсь, дома?

– А ты что же, не предупредил её о своем приезде? – удивился майор.

Дубовик развел руками:

– Честно сказать, утром ещё не знал, что поеду сюда, генерал приказал быть на торжественном собрании, но когда узнал о моем желании, вызвал к себе и – вот! – показал пальцем на погоны. – Я хотел сделать ей сюрприз, – и, с едва заметным волнением, спросил: – так она что, не дома?

– Вообще-то собиралась с подружками в Дом Культуры на концерт и на танцы. Не волнуйся, там её и найдешь. – Калошин ещё раз посмотрел на китель Дубовика: – А сюрприз тебе вполне удался, – и похлопал его по плечу.

Торжественная часть немного затянулась, Сухарев решил отметить праздник Октября значительным докладом о достижениях их отделения, несколько раз при этом подчеркивая помощь КГБ, кося незаметно взглядом на Дубовика, который снисходительно слушал дифирамбы и в свой адрес. Потом он сам сказал немало хороших слов оперативникам, не забыв и экспертов, отметив особенно Карнаухова за внимательную и кропотливую работу. Многие в отделении даже и не подозревали о том, какие матерые преступники были изобличены группой Калошина, но награждение его именным оружием – пистолетом ТТ – встретили одобрительным гулом. Не обошли начальники вниманием и других офицеров. Аплодисменты долго не смолкали.

Когда, наконец, сцену заняли доморощенные артисты, в основном из Добровольной Народной Дружины, Воронцов подошел к Дубовику и отозвал его в сторону. Там торопливо изложил свою просьбу о рекомендации на учебу в школу КГБ. Дубовик удивился этому, но от души похвалил парня за такое стремление и понял, что его визиты и прямое участие в раскрытии последних дел возымели положительный действие. Пообещал обязательно помочь. А когда Костя, краснея, спросил его дать некоторые советы, как успешно ухаживать за девушками, громко расхохотался и спросил:

– И кто же из твоих старших товарищей направил тебя ко мне? Хотя, я подозреваю, кто это мог быть, – все так же смеясь, сказал он.

– Вы сами все знаете… – Костя хоть и улыбался, но чувствовал неловкость.

– Я тебе скажу только одно: когда ты полюбишь по-настоящему, и полюбят тебя – никакие советы не нужны будут, все само собой получится. А сейчас!.. Если не выходит, значит и не расстраивайся – не твоё! – он по-дружески похлопал Воронцова по плечу и опять улыбнулся: – Ну, мужики, ну, черти!

Доронин позвал их в кабинет к Сухареву.

Там был накрыт праздничный стол. Подполковник объяснил, что хочет отметить это событие в узком кругу со своими «орлами», а заодно и поздравить Дубовика с присвоением очередного звания. Когда уже были произнесены главные тосты, тот подошел попрощаться с Сухаревым, пообещав на днях заехать, чтобы решить один немаловажный вопрос. Уже уходившего Дубовика подполковник придирчиво оглядел с ног до головы и, наклонившись к стоящему рядом Калошину, сказал немного раздраженно:

– И как это у него получается: любой костюм, даже военный носит с таким шиком? Иной раз аж зло берет – некоторые наши офицеры не всегда даже оторванную пуговицу заметят! Да-а, всё-таки у них дисциплина!

Калошин не стал спорить с начальником, хотя ему очень хотелось сказать, что многое зависит от самого человека, но потом решил, что Сухарев может обидеться.

Ближе к ночи дежурный вызвал опергруппу на происшествие: в Маевском переулке была зарезана супружеская чета. Провозились до самого утра, но преступников все же удалось задержать по горячим следам. Ими оказались братья Великановы, уже не однажды отметившиеся в сводках ГОВД. Допрос отложили до вечера, сами же оперативники разошлись по домам, чтобы уже через несколько часов собраться на демонстрацию в честь Седьмого ноября.

Калошин вошел в квартиру, тихо защелкнув задвижку. Подойдя на цыпочках к двери дочери, осторожно приоткрыл её. На тумбочке у кровати девушки сразу увидел небольшую белую коробочку духов и улыбнулся: «Эстет!..», но отцовская ревность тут же погасила улыбку. Он стал вглядываться в лицо дочери: Варя спала, разметав по белой наволочке кудрявые волосы, на её пухлых губах играла безмятежная улыбка. «Все хорошо!» – подумал майор, и радость, смешанная с тихой грустью, заполнила его сердце. Опять подумалось об одиночестве, вспомнилась жена Марина, такая же кудрявая и белолицая; вот такой же, как сейчас увидел дочь, он не раз видел жену спящей, возвращаясь с ночного задания. Но она всегда, будто чувствуя на себе его взгляд, просыпалась и с улыбкой встречала его, кормила завтраком, ни о чем не спрашивала, ждала, когда он сам начнет разговор. Калошин тяжело вздохнул: «Разве можно вот так запросто найти такую жену, которая поймет и пойдет за тобой до конца? И разве кто-то сможет заменить мне Марину?» – прикрыв дверь, пошел на кухню. Спать расхотелось, и он решил заварить себе крепкого чая. Пока возился у плиты, проснулась Варя. Она тихонько вошла и, подойдя сзади к отцу, обхватила его руками:

– С добрым утром, папочка! А я не слышала, когда ты пришел, – она горячо дышала ему в спину.

– Ну, видимо, ты провела бурный вечер, потому так крепко спала, – с ноткой ревности сказал отец.

Варя засмеялась, откинув голову назад. Опять царапнуло: « Как мать…», но Варино настроение он все же поддержал широкой улыбкой.

– Если бы ты видел, что было вчера!.. – смеясь, продолжила дочь.

«Да уж представляю!» – с усмешкой подумал Калошин, слушая Варин рассказ.

– Стоим с девчонками в уголке, болтаем. Вдруг замечаю, как у них вытягиваются лица. Оборачиваюсь – ко мне идет подполковник Дубовик! Все на него оборачиваются! Конечно, военных вчера было немало, но такой – один! – Варя вдруг закружилась по кухне в танце с воображаемым партнером: – Мы танцевали весь вечер! Пили шампанское! И я была пьяная! Представляешь?! Первый раз в жизни!

– Ну, пьяная ты была, скорее, от счастья! – подхватил Калошин дочь и прокрутил её вокруг себя.

– А помнишь мою бывшую учительницу, Прасковью Петровну? Она смотрит на меня сквозь очки и таким скрипучим голосом заявляет: «Калошина! Вы ведете себя не подобающим комсомолке образом! Стыдно, Калошина!» А мы сидим и смеёмся. Андрей Ефимович тихонько говорит: «По-моему, она нам завидует!» Она услыхала, глянула на него презрительно, поджала губы, – Варя показала, как это сделала учительница, – и удалилась!

– Ну, и что же было дальше? – нарочито равнодушно спросил отец, не глядя на дочь, но та поняла вопрос отца и опять рассмеялась.

– Папа, мы расстались у нашей двери! – она звонко чмокнула Калошина в щеку и убежала в комнату.

Глава 2.

Утром восьмого ноября Калошину неожиданно позвонил Хижин и очень просил найти срочно Дубовика, так как сам не может дозвониться до его кабинета: там никто не отвечает.

– Если же вы не сможете найти его, тогда я прошу вас приехать сюда. Это очень важно и срочно! – голос его был взволнован, чувствовалось, что он спешит скорее все сказать. – Я буду ждать вас вечером в ресторане «Кавказ». Спросите Гиви Арчиловича, он вас проводит! – не дожидаясь ответа собеседника, на том конце положили трубку.

Калошин обескуражено смотрел на телефон, но, понимая, что такой человек, как Хижин, просто так не станет «играть в шпионов», решил: искать Дубовика или ехать в К*** самому.

Несколько звонков в область и район результатов не дали: где находится Дубовик, там не ответили, но обещали передать о звонке Калошина. Тот же решил не тратить зря времени и ехать на встречу к Хижину. И пока майор докладывал Сухареву о предстоящей поездке, объявился Дубовик и, выслушав Калошина, предложил ехать в К*** вместе. Тот, не раздумывая, согласился.

Было уже около девяти часов вечера, когда мужчины подъехали к двухэтажному зданию, сбоку к которому был пристроен ресторан с аляповатой вывеской «Кавказ»: усатый джигит в бурке на фоне гор смотрелся бы неплохо, если бы его не окружали цветы и буквы, составляющие название ресторана.

Но внутри все оказалось на высшем уровне: обстановка соответствовала духу кавказцев, запахи, доносившиеся из кухни были просто умопомрачительны. Калошин посмотрел вопросительно на Дубовика, который откровенно втягивал носом аромат жареного мяса, и спросил, не выдержав и сглотнув слюну:

– «Война войной?»…

– Непременно, только найдем нашего доктора, – кивнул на буфетную стойку, за которой стояла полная чернобровая женщина.

Поздоровавшись, мужчины спросили, где можно найти Гиви Арчиловича. Женщина, не задавая лишних вопросов, кивнула, и ушла за занавеску, которая почти тут же распахнулась, и из недр кухни навстречу оперативникам вышел классического вида грузин, даже одежда была под стать его внешности.

Он, раскрыв объятья, вышел из-за стойки:

– Какие гости у меня! Прошу, прошу! – говоря это, Гиви Арчилович внимательным взглядом окинул посетителей ресторана, сидевших за столиками, и, вновь достаточно громко, пригласил мужчин в отдельную кабинку. При этом он не прекращал своих восклицаний, чем привлек внимание присутствующих людей. Повернувшись к стоящему у колонны официанту в грузинском наряде, щелкнул пальцами:

– Коньяк, шашлык, бастурму! Для дорогих гостей! Живо! – чем удивил оперативников ещё больше. Говорил он с сильным грузинским акцентом, с гортанной вибрацией, что ещё более усиливало звук его голоса.

Но стоило им зайти в дальнюю кабинку, как он тут же извинился, сказав, что гостям, действительно, очень рад, а такое шумное его приветствие обусловлено ещё и конспиративной необходимостью. При этих словах Калошин с Дубовиком переглянулись, не понимая, как воспринимать эти слова. Но вдруг на задней стене распахнулась небольшая дверца, и им навстречу шагнул человек. Это был Хижин.

– Да-а-а… – только и смог протянуть Дубовик. У Калошина от удивления вытянулось лицо.

Хижин, предваряя вопросы оперативников, поспешил объяснить:

– Здесь Гиви принимает высокопоставленных гостей, которые в свою очередь не желают, чтобы их видели, поскольку, как правило, приезжают с дамами несколько фривольного поведения, ну, или… – он замялся, – … с чужими женами. Молчать здесь умеют все, потому отбоя нет от таких посетителей. Я правильно сказал? – он повернулся к хозяину.

– Да, все верно. Вы мужчины, потому никого не осудите, я надеюсь? – посмотрев на обоих оперативников, Гиви Арчилович кивнул на стол: – Сейчас вас обслужат! Я ещё зайду. А чтобы вам никто не помешал, мой сын проследит.

Все трое устроились на мягких диванах вокруг квадратного стола. В ожидании ужина перекинулись несколькими ничего не значащими фразами, причем старались говорить негромко, чувствуя какую-то тайную подоплеку этой встречи.

Стол был накрыт с поистине кавказским гостеприимством, и чтобы не обидеть хозяина, а также спокойно перейти к делу, не страдая от вида ароматных блюд, решили все-таки сначала поужинать.

Когда тарелки с остатками сытного ужина были убраны, а на столе появилась бутылка «Цинандали» и фрукты, Хижин, наконец, решился:

– Вы простите меня, но я объясню все, и вы поймете мои опасения.– Он закурил и продолжил: – Недели полторы назад ко мне на консультацию пришел довольно странного вида человек. Сначала я никак не мог понять, что меня в нем удивляет. Но через некоторое время все стало понятно. У него были темные длинные волосы, прическа, как у художника, больше похожа на парик, кстати, очень аккуратный. Но не это удивительно, ведь человек мог быть лысым от болезни, контузии, и просто стесняться этого, и потому носил парик. Но у него были и темные усы! – увидев немой вопрос в глазах своих собеседников, он поспешил объяснить: – Кожа у этого человека светлая, даже немного неестественно светлая, потому у него не могут расти темные усы. Их можно покрасить, но подобрать краску в тон парика крайне сложно, а вот если изготовить усы из тех же волос, что и парик, то тогда все понятно. Значит усы накладные? И потом… Если человек носит свои усы, он их разглаживает, а не трогает, как бы проверяя, на месте ли они. Вы меня понимаете?

– Вы говорите, не отвлекайтесь. Мы вас внимательно слушаем, а если будут вопросы, мы их зададим потом, – жестом успокоил Дубовик Хижина.