Точка бифуркации. Повесть

Среди облаков

С сердцем, растерзанным тысячей слов;

О чем? – люди даже знать не хотят.

А он только рад.

Он? Дурак на горе!

Он, прищурив глаза,

Сквозь вечерний закат

Миру смеется в лицо.

Дни напролет

В одиночестве на холме

В маске глупца он сидит, как будто во сне.

И к людям не спустится, а тем и не до него.

В лице его нет перемен —

Он дурак на горе.

Он, прищурив глаза,

Сквозь восход и закат

Миру смеется в лицо.

Дни напролет

В одиночестве на холме

В маске глупца он сидит, как будто во сне.

И там, наверху, он смотрит и видит внизу глупцов,

А этого те не прощают.

И значит, вечен, пока

Солнце прячется в ночь

И вертится мир,

Дурак на горе.

О господи! Да ведь это о нем! И мне становится понятным в Максиме то, что надежно спрятано от других за его ядовитым сарказмом, – вселенское одиночество и отчаянная смелость человека, созданного быть не таким, как все. В эту минуту мне хочется заслонить его от всего мира и сказать что-то очень, очень важное, о том, что больше он не один, что мое сердце бьется рядом и отзывается на каждый стук его сердца и что так будет всегда. Но стоит мне оторвать глаза от листка и посмотреть на него, как я понимаю, что слова не нужны: он чувствует и хочет сказать мне то же самое.

Значит, теперь мы сидим на горе вдвоем…

????????????????х х х

А ведь я впервые увидела Максима именно здесь – в научке… После мучительной абитуры, тяжелых экзаменов, хлопотного зачисления на первый курс наступила краткая и веселая пора общежитских вечеринок, где наша новоиспеченная группа запойно и дружно праздновала поступление в один из старейших вузов Сибири: именно в этот год Томскому университету исполнилось сто лет! Половину группы составили томичи, которые охотно зависали с нами в общежитии. В итоге все перетусовались и пришли на первое занятие дружной командой первокурсников. Но Максим никогда не появлялся на наших вечеринках, и поэтому мы не были знакомы до того самого дня, когда я впервые переступила порог библиотеки. В тот день я заказала увесистую стопку книг согласно огромным спискам литературы для обязательного прочтения (эти списки сразу же стали для меня настоящим кошмаром) и погрузилась в чтение с головой, отключившись от всего происходящего.

Очнулась я оттого, что кто-то взял с моего стола раскрытую книгу. Я подняла голову и увидела роковую женщину нашей группы – громкоголосую, пышногрудую, знойную брюнетку Сашку (по совместительству мою соседку по комнате) и незнакомого молодого человека, который внимательно изучал последнюю страницу обложки. При этом они бегло обменивались фразами на английском. Позже я узнала, что многие студенты, окончившие языковые спецшколы, частенько болтали между собой «на языке», просто так, для практики. Но в тот момент это озадачило меня настолько, что я молча и достаточно неприветливо уставилась на непрошеных гостей. Я не понимала ни слова, но чувствовала, что их разговор касается меня.

– Александра, ты, разумеется, знаешь, кто эта девушка?

– И ты бы знал, если бы хоть иногда на лекции ходил, – наша одногруппница.

– Она читает «Мастера и Маргариту»… И так увлеченно – неужели впервые?

– А ты думаешь, они это в своей деревне по литературе проходили?!

– Тогда я ей искренне завидую. Откуда она?

– Тебе лучше не знать… Такие дыры на карте не значатся.

– Какие необычные глаза! И она уже начинает сердиться. Похоже, я сейчас получу за свою бесцеремонность.

– Похоже, кое-кто западает на провинциалок.

– Осмелюсь заметить, в них нет фальши. В отличие от других.

Рассерженно фыркнув, Сашка уже собралась нанести ответный удар, но ее окликнули ребята за соседним столом. Она отвернулась от своего собеседника так резко, что подол ее длинной юбки завихрился вокруг ног, и мгновенно переметнулась к компании соседей. Все произошло так стремительно, что я едва успела подхватить попавшие в воздушную воронку листы со списками. Однако ее спутник не уходил. Мы молча смотрели друг на друга.

Он был среднего роста, худощавый и сильно отличался от общепринятого стандарта «сибирских мужчин»: флегматичных здоровяков с пудовыми кулаками. В нем удивительным образом сочетались хрупкость и сила, которая угадывалась в движениях. Он все еще держал в руках мою книгу. Руки у него были необычные – с тонкими, почти женственными запястьями, однако на плечах под рубашкой обозначались хорошо накачанные мышцы. Пожалуй, он был изящен – если это слово применимо к мужчине. Можно было бы смело назвать его блондином, если бы не черные выгнутые брови и темные ресницы. И у него были усы – не подобающий возрасту юношеский пушок над верхней губой, а самые настоящие, черные, мушкетерские… Именно так в моем представлении выглядел бы молодой д’Артаньян, если бы он вдруг решил надеть очки, современную одежду и выйти из книжки!

– Извините, что побеспокоил, – наконец произнес он. – Решил полюбопытствовать, что это за издание. Как я и предполагал, Москва, «Художественная литература»… Наверное, тяжело читать – сюжет становится понятным, когда осилишь хотя бы сто страниц.

Я молчала – книга действительно давалась мне с трудом. Обилие персонажей с мудреными фамилиями, абсолютно не связанные между собой сцены и мелкий размытый шрифт сильно замедляли мое продвижение по Булгакову. Но откуда он мог это знать?

Он подошел ближе и облокотился на высокий бортик, которыми снабжены все столы в читальном зале (их еще называют звукоснимателями). Дистанция между нами существенно сократилась – теперь я могла дотянуться до него рукой. Он смотрел на меня с улыбкой и с неподдельным интересом. Чувствовалось, что он вовсе не хотел задеть или высмеять меня, а просто пытался пообщаться. И вдруг списки литературы, вгонявшие меня в отчаяние, показались совершенной ерундой. Меня поразили его глаза за стеклами стильных позолоченных очков: они были невозможного, просто невыносимого голубого цвета! И у него были потрясающие ямочки на щеках!

И вдруг мне захотелось протянуть руку и дотронуться до его щеки… Это было настолько неожиданно, так некстати, что я смутилась – ведь я не знала его имени, не знала, кто он, откуда, где он был раньше и почему появился здесь. Впервые в жизни мое сердце сбилось с ритма и ударило в грудь тяжело и глухо. Мне стало жарко, захотелось воды. А еще мне хотелось, чтобы эта минута не заканчивалась – чтобы он вот так стоял, смотрел на меня и говорил со мной. Как ни странно, его абсолютно не смущало, что я до сих пор не проронила ни слова. Казалось, мы вполне нормально разговариваем. Вдвоем.

– Поскольку мы имеем счастье учиться в одной группе, надеюсь, будем видеться часто. Кстати, меня зовут Максим.

Хотя бы ради приличия следовало что-то сказать. Но я по-прежнему была не в силах сделать это. Я молча смотрела на него и даже не улыбнулась в ответ. Жар волнами накатывал на меня, щеки и кончики ушей пылали, на верхней губе выступила испарина – я как будто горела изнутри. Ничего подобного раньше со мной не происходило. Казалось, еще минута – и я вспыхну, как живой факел.

К моему облегчению, Сашка переметнулась от соседей обратно и буквально повисла у Максима на руке, теребя его за рукав и взахлеб транслируя на английском только что услышанные новости:

– Завтра нас посвящают в студенты! В актовом зале будет грандиозная тусовка! Ты не должен это пропустить!