Пустынная дорога смерти

– Что за день сегодня? – усмехнулся Сэмуэль. – Я обретаю сына, знающего о проклятье. Что ж, я расскажу тебе. Основателем этого культа был наш предок, Сэмуэль Дэвидс. Это был жестокий, своенравный, эгоистичный человек. Он жаждал вечной жизни и знаний о тёмной материи и пустынной, дороге смерти. После его смерти титул главного жреца передавался от отца к старшему ребёнку в семье. Моя сестра должна была стать главной жрицей, но мы вместе решили отказаться от этой идее и покончить с этим родовым проклятьем. Теперь, скорее всего, культ прекратил своё существование.

– А жертвы? Ангелам Смерти приносились жертвы? – придя в себя начал узнавать подробности Джим.

– Нет, – покачав головой, ответил Сэм. – Ангелы Смерти должны собирать души самостоятельно.

– А как же Кровавая Жатва?

– Это время, когда пленённое некогда зло выходит в мир. К сожалению, об этом я знаю крайне мало. Возможно, последователи культа начали приносить жертвы из-за неправильной трактовки понятия «Кровавой Жатвы». Но больше я ничего не знаю. Но почему ты так этим заинтересовался?

– Убийства, – неохотно произнёс Джим. – Цикличные убийства.

– Неужели снова? – в ужасе, приглушённым, севшим голосом спросил Сэмуэль. – Кто на этот раз?

– Луис Сиетл – отводя взгляд, ответил молодой полицейский. – его нашли возле статуи…

– Израила, – прервал его отец. – Всегда всё начинается оттуда. Это только первый случай. Дальше будет тело возле статуи Аббадона, потом Самаэля, затем Михаила и Гавриила. А последнюю жертву вы не найдёте никогда. Ведь Ниарцинель, владыка Бээр-Шахата, сокрыт от посторонних глаз. Так было всегда. Мне жаль, сын, что я не могу тебе больше ничего сказать. Мне очень жаль. Но теперь я всегда буду рядом.

Сэмуэль улыбнулся Джиму и глаза его засветились от искреннего счастья.

6

Дин сидел в баре у Нила нетерпеливо и нервно поглядывая на часы и медленно потягивая стакан хмельного, кисловатого пива. Он уже отвёз старинную книгу экспертам в отдел и теперь со странным, болезненным предчуствием ожидал 6 часов вечера. Джим не звонил, и от этого шериф был в некоторой мере счастлив. Ему не хотелось слышать заносчивые вопросы своего добродушного, но простоватого и доверчивого помощника. Отец Адамс оставил после себя неприятное впечатление, мерзкое послевкусие от беседы с ним совсем не хотело проходить и словно бы въедалось в воспоминания, искажая их.

Дин смотрел в мутное окно, за которым белоснежный, величественный снег смешивался с простой, дорожной грязью. Он не знал, что делать дальше. Он понимал, что начинает сходить с ума. Да, он самозабвенно смотрел на безликих, серых прохожих, сливающихся с ничем не примечательными, уродливыми зданиями и месящих своими ботинками отвратительную серую кашицу, и понимал, что рассудок покидает его. Он уже не знал, где сны, а где реальность. Кошмарные видения, жуткие демоны тонкого мира причудливо сливались с неколоритным, обыденным пейзажем его повседневной жизни. Он прибывал в некой апатийной прострации, усталось поддтачивала его изнутри, разрушала его душу. Кем он был? Человеком. Слабым и уязвимым созданием Бога или же великим хищником рождённым эволюцией. Не думаю, что это так важно. У него были свои проблемы, свои поводы для радости. Да, он был простым человеком из плоти и крови, ещё одним лицом в бесстрастной, огромной людской массе. Его смерть не решила бы чужих проблем, а его жизнь была лишена великого смысла. Он был просто человеком, сломанным и сдавленным огромным прессом жизни, жизни, так любящей штампы. Боялся ли он умирать? Да, боялся. Боялся так же, как и другие.

Многие люди в сердцах говорят, что хотят умереть, молят о прекращении жизни. Что ж, жизнь своенравная и капризная дама. Нередко она, как нам кажется, хочет нас раздавить. Кто то скажет, что это испытания посланные Богом, а кто то обвинит во всём ошибки прошлого. Неважно, как именно вы назовёте эту боль и эти страдания. Что ж, а теперь представьте, хотя бы на миг, что ваши мольбы были услышаны, что жить вам осталось не больше часа. Поверьте мне, это страшно. Все Ваши проблемы кажутся глупыми мелочами, планы – шаткой иллюзией, прожитое – бессмысленной игрой. Вы хотите исправиться, изменить свою жизнь, поступать совершенно иначе, наслаждаться происходящим, разрушить стену общепринятых идеалов и стремлений. Но теперь слишком поздно, ведь смерть близко, она суровая реальность, за которой наступит конец. Прекрасные, светлые ангелы не откроют путь по облакам в рай,нет. Ваш мозг умрёт, пульс остановится, и Вы исчезнете, перестанете существовать, Вы всего лишь часть биологического процесса, даже после смерти Вы останитесь ей, и жизнь в мире не изменится. Люди продолжат свою будничное, серое существование, всё так же сетуя на жизнь и моля о скорой и безболезненной кончине. После смерти Ваша личность, индивидуальность не просто перестанут что то значить, они исчезнут раз и навсегда. Представьте это, представьте смерть, но только в этот раз представьте её стоящей за Вашим плечом. Скажите, теперь Вам страшно? Дин видел её, видел бескраюнюю, холодную пустоту смерти, он чувстсвовал её рядом с собой в ту ночь. И да, он боялся умирать. Но ещё он боялся своего растущего и прогрессирующего безумия.

Он самозабвенно и апатично смотрел на расцветающие на тонком слое снега причудливые бутоны дорожной грязи, создаваемой людьми, ищущими утешение и счастье в смерти. Он смотрел и чувствовал, как сизое марево безумия обволакивает его разум, проникая в каждую трепещащую клетку головного мозга. Его волосы были взъерошены и торчали в разные стороны словно сухая, ломкая солома, глаза совсем потускнели и впали, а под ними залегли глубокие, болезненные тени. Он был безумцем и выглядел как безумец.

Дин пытался собрать разрозненные мысли, хотел начать их анализировать. Все доказательства указывали на то, что убийцами были служители этого древнего, странного культа Ангелов Смерти. Оставалось только найти сумасшедших последователей, но в этом ему нужна была помощь неприятного и скользкого отца Адамса. С нетерпением он ждал этого вечера, неба, горящего алым, кровавым пожаром и пророчащим холод и забвение.

За соседним столиком сидели Питер Стюарт и его старый друг Райан Адамс. Брат Дугласа Адамса был высок и статен, мышцы его ясно вырисовывались под серым шерстяным свитером. Волосы редкого пепельного цвета аккуратно спускались к его могучим плечам, отливая в тусклом и печальном дневном свете расплавленной ртутью. Густая щетина с серебристой проседью придавала его лицу ещё более суровый и мужественный вид. Жестокий, решительный взгляд его серых, непроницаемых глаз пугал отсутствием чувств и эмоций.

В полусонном, апатичном, бредовом состоянии Дин слышал обрывки их негромкого разговора, долетавшего до него едва различимым шелестом.

– Их было сотни, – горячо и испуганно шептал Пит. – Сотни глаз, изображённых у неё на спине. Иногда она пугает меня, Рэй. Она часто говорит такие вещи, о которых никто не может знать. И её взгляд… Чёрт, иногда мне кажется, что я схожу с ума. Я знаю Николь только 2 дня, но уже не представляю без неё свою жизнь. Нет, это не любовь. Это скорее зависимость. Она мой наркотик, без которого я зачахну. Она… она не может быть человеком. Нет, я чувствую это. Она слишком совершенна для простой смертной. Она – моя смерть.

– Мне кажется, ты перегибаешь палку, – скептически усмехнулся Райан, пригубив бокал тёмного пива. – Это просто временное помешательство, ну или, как там это называют? Любовь. Быть может она и правда роковая красотка, но она точно простая смертная.

«Сотни глаз… лживых глаз» – слышалось отовсюду Дину. Он в ужасе схватился за голову, прикрыв ладонями уши, но голоса в его сознании начали кричать ещё громче, повторяя эти странные слова на разный лад и манер. От этого безумия ему хотелось закричать. Бросив недопитый, бокал пива он вскочил со своего места, не обращая внимания на удивлённые взгляды забредших сюда, редких посетителей, обращённые к нему. В зале стало невыносимо душно и шумно, ему хотелось порвать свою хрупкую оболочку, вырваться из своего бренного тела. В ужасном припадке безумия он вбежал на улицу. Холодный ветер успокоил его, прикоснувшись к влажной, разгорячённой коже. Тусклое, растрескавшееся, крошащееся небо снова заволокло низкими, грозными, снежными тучами.

Дин сел в машину. Откинувшись на мягкую спинку водительского сиденья, он провалился в чёрное, бездонное чрево путаного сна.

7

Он видел Шута, одетого во всё чёрное. Серебристые волосы его путанными, сверкающими струями спускались по спине, едва прихваченные атласной лентой, цвета графита. На его плече рыдала бледная, прекрасная Хелена. Траурное одеяние её казалось нелепым, пышным сгустком тени, непослушные пряди выбивались из строгой причёски. Они стояли посреди полуразрушенного, тёмного, сумрачного зала, в котором стояло только начавшее подгнивать пианино, да пыльная, небольшая, горящая лампадка, свет который дрожал в такт горьким рыданиям бедной девушки. Белёсый, холодный, мраморный свет луны озером сияющего, расплавленного серебра падал на каменный пол сквозь грязные, мутные остатки выбитых окон.

– Я должна уехать с Эриком, – немного успокоившись негромко начала Хелена. – Он обещал помочь отстроить тебе дом и восстать из нищеты. О, Джон… Я надеюсь, он простит меня. Он же знает, что я его никогда не забуду, правда, Гэбриель?

– Я верю в это, – заключив её в объятия, прошептал Шут. – Сколько Эрик уже заплатил за тебя?

– Много, очень много, – вздрогнув ответила девушка. – это поможет им подняться на ноги. Джон… Они хранили его в закрытом гробу. Почему люди так боятся смерти, Гэбриель? Что в ней такого страшного?

– Неизвестность и безвозвратность, её неотвратимость, – тихо произнёс Шут. – Пустые могилы ждут нас. Земля желает принять нас в своё чрево навечно…

– Навечно, – одними губами повторила Хелена. – Мы увидимся на том свете с Джоном? Мы будем вместе?

– Живи здесь, в этом мире и не думай о смерти, горячо зашептал он. – Не сейчас. Ещё слишком рано. Когда ты уезжаешь?

– Сегодня на рассвете. Я больше никогда не вернусь, Гэбриель, – сказав это, Хелена посмотрела в его глаза. – Теперь прощай.

Освободившись из его объятий, она пошла к старой, обшарпанной двери и исчезла в укромной, тихой ночи, наполненной призраками неясного прошлого. Шут не стал её останавливать, а лишь подошёл поближе к старому пианино его матери, на крышке которого был изображен их фамильный герб: огромный ворон, держащий в когтях острый серп полумесяца. Он попробовал взять несколько нот, но инструмент был расстроен и сломан. Звуки, вышедшие из-под его пальцев, были больше похожи на всхлипывания и завывания дикого зверя.

– Вокруг я вижу только смерть, – усталым, севшим голосом сказал Шут. – Зачем вы забрали его? Зачем вы ломаете столько судеб? Ответьте мне, проклятые Ангелы Смерти?

– Они не ответят, – послышался мягкий, бархатистый, приятный, женский голос у него за спиной. Он повернулся. Это была Николь. Дин не мог не узнать её. Во сне она была в чёрной, длинной, струящейся рясе. Её волосы неровными волнами спускались по хрупким плечам, а глаза сияли словно далёкие, серебристые звёзды. – Им безразличны люди. Их боль и страдания. Их мир – это пустыня из пепла. Ты видел её, Гэбриель, дорогу в обители мёртвых. Пустынную дорогу смерти.

– Кто ты? Чего ты хочешь? – прищурившись, спросил Шут.

– Я? Я всего лишь тень, – бесстрастно ответила гостья. – Но скажи мне, Гэбриель, ты бы хотел жить вечно? Из века в век мстить Ангелам Смерти, забравшим у тебя всё: семью, друга, нормальную жизнь?

– Да, но как?

– Владыка тьмы милосерден, он поможет тебе в обмен на самую малость, – вкрадчиво начала Николь, подойдя ближе к Шуту.– твою душу. Ты станешь его цепным псом, оскверняющим раз в 24 года великих, но ослепших от гордыни, Ангелов Смерти. Они не смогу тебе ничего сделать, ты станешь для них недосягаемым. Лишь ты сам можешь избрать себе жнеца из смертных, когда бесконечное существование в тени тебя не утомит, и ты не захочешь сам своей смерти. Подумай, они забрали у тебя их, твоих близких, сломали судьбы, сделали тебя безумцем. Неужели ты не хочешь отомстить им за это?

– Хотел, – чуть слышно прохрипел Шут и гордо подняв голову посмотрел, обжигая своим пламенным, печальным взглядом изумрудных глаз на Николь. – Я видел смерть и она меня ослепила. Это чёрная Звезда смерти Полынь, та, которая воссияет на небе ярче великого светила и отравит одну треть вод при падении, сделав их горькой. Я видел конец… пустыню из серого пепла… но я не видел ада. Скажи мне, на что он похож?

– Ад – это не пламя и миллионы уродливых бесов, нет. Ад – это вечные терзания, внутренняя боль человеческой души, страдания оголившегося от лицемерия сердца. Это и есть ад.

– Что ж, значит вся моя жизнь ад. Я согласен заключить сделку, – сказав это он сделал уверенный шаг в сторону прекрасного и обманчиво доброжелательного демона. Резкий порыв ветра ворвался в тёмную, укрытую сумраком залу, словно пытаясь остановить происходящее безумие, и сорвал старый, немного выцветший и местами изорванный герб древнего семейства Габриэля. Чёрный шёлковый ворон на миг словно ожил на нём, сжимая в когтях серебристую луну, он, казалось, летел по изумрудно-зелёному, мистическому небу. Но герб упал, поднимая в воздух клубящиеся, призрачные тучи пыли, замерли волнующие изгибы и складки некогда гордой и величественной, но ныне постаревшей и посеревшей без должного ухода ткани.

– Знай же, – сладко прошептала гостья, вплотную приблизившись к Шуту. Всё её существо трепетало и торжествовала предвкушая полную победу над человеческой волей. – только один жнец будет иметь над тобой власть, великий Ниарцинель, наполовину демон, наполовину ангел. Он не сможет убить тебя, но в его силах тебя обездвижить на время и лишить сил. Бойся его сурового, карающего лика. Скажи мне, ты готов принять в себя бесконечную пустоту и тьму?

– Да, – устало прикрыв глаза, уверенно ответил Шут и протянул ей свою бледную, левую руку, с тонкими, длинными и элегантными пальцами. Николь аккуратно надрезала его и свою ладонь острыми, чёрными, изогнутыми и огромными когтями и крепко сжала его руку в своей. Кровь алыми, горячими струйками стекала по их белоснежной коже, сияющей, словно далёкий отблеск лунного диска, и капала на серый, холодный пол, оставляя в пыли небольшие причудливые углубления.

Тьма сгустилась, и их силуэты растаяли в клубящемся сумраке. Перед Дином предстала вечная, первородная бездна во всём своём мрачном и праздном величии, холодная пустота. Он слышал, что из мрака его звала сестра, но нигде он не мог уловить ни малейшего движение или хотя бы обрывка призрачного образа. Наконец он увидел свет, такой мягкий и тёплый, из него рождалась лесная, извилистая дорога, окружённая пёстрыми, рыжими нимфами-деревьями и залитая медовыми, густыми, яркими лучами невидимого светила. Его сестра… она стояла там протягивая ему свою маленькую мягкую ручку. Он хотел обнять её, прижать к себе и никогда не отпускать, но не мог даже пошевелиться. Он стоял, а горькие, горячие слёзы стекали, сверкая по его щекам. Превозмогая неподъёмную, нереальную тяжесть и боль он смог протянуть к ней свою руку. Каждый миг это сна причинял ему страдания. Энни смеялась, так весело и задорно, но было что-то неестественное в этом смехе, механическое, что то, от чего даже в самых храбрых сердцах появлялось бесконтрольное и неосознанное чувство страха. Неожиданно тёплый, янтарный свет померк, лазурное, глубокое небо заволокли тучи, а с обликом Энни произошли ужасные изменения. Вскоре свет стал окончательно серым, лес помрачнел и потемнел. Теперь перед ним стояла та, которую он убил, та, чьё тело бережно сохранили в сонном природном забвении гнилые болота. На ней было, как и в тот день, короткое чёрное платье, колготки, изодранные в нескольких местах, ярко красная помада размазалась по щеке, тушь потекла, оставив чёрные разводы под глазами. Одной туфли на ней не было, вторая оскверняла взгляд тёмно алым, глубоким и насыщенным цветом. На её ноге она казалась кровью. На светлых, выбеленных волосах чёрной, отвратительной коркой застыла лесная грязь. Её некогда белая дешёвая шубейка из искусственного, полинялого меха, была усыпана пожухлой, отсыревшей листвой. Но серые, бездонные глаза её были полны страха и печали.

– Ты нечестив, – прошептал приятный женский голос из-за спины и он обернулся. Это была Николь в белом воздушном платье и массивных, чёрных ботинках, отдалённо напоминающих берцы, как и в прошлом его сне. За ней был бесконечный мрак и непроницаемая, клубящаяся пелена седого, густого тумана. Явившийся из света пейзаж здесь выцветал и превращался в призрачные, неясные очертания. Она стояла к нему очень близко, их тела почти соприкасались, а дурманящий, сладкий запах пионов, исходивший от неё, душил Дина. – Ты всего лишь кукла в их руках. Они не могут испытывать жалости. Они просто используют тебя. Они не знают пощады. Ты должен был умереть тогда, той ночью. Бездна хотела забрать тебя, но они оставили тебя в живых. Слишком уж щедрый дар с их стороны, не правда ли? А знаешь почему они не забрали тебя? Не вознесли к дороге сквозь пепельную пустыню? Лишь ты можешь убить Шута. Он избрал тебя своим жнецом очень давно. Без тебя Ангелам Смерти не справиться. Но лишь стоит тебе выполнить своё предназначение, ты умрёшь. Им безразличны все люди без исключения. Ты уже чувствуешь, что жизненные силы покидают с каждым днём, приближающим тебя к исполнению своей миссии. В глубине души ты понимаешь, что умираешь. Сейчас ты нужен им, но скоро всё кончится. Я показала тебе истину. Ты всего лишь безвольная марионетка в руках умелого Кукловода. Рано или поздно нити будут обрезаны, но, несмотря на твою помощь им, дорога пепла будет пуста. Ты будешь один среди беспокойных теней. Они не помогут тебе. Но я могу указать путь. Я могу тебя провести. Только отрекись от них, отрекись от Ангелов Смерти, – произнеся эти слова, она открыто и дерзко посмотрела на него своими серыми, как осеннее небо, холодными глазами.

– Ты врёшь! – в ярости закричал Дин, пытаясь сдержать слёзы, болезненно давившие ему на глаза. – Они избрали меня! И даже если бы я захотел отречься от них, они бы меня не оставили, демон! Другого пути нет.

– Я вижу, что в тебе говорит жажда мести, – устало отводя глаза, негромко сказала Николь. Казалось, что она сжалась, плечи её опустились, руки обмякли, на неё давила горесть поражения.– И всё же ты сделал свой выбор, – договорив она исчезла в сумрачной, серой дымке.

Он обернулся. Теперь свет исчез, тропинка и лес были погружены в графитовую тьму и касались бесцветно-серыми. Перед ним стояла бледная и кукольно красивая Энни. Лицо её было не по-детски серьёзным, что придавало её облику пугающий оттенок. Дин снова не мог пошевелиться. Лишённый сил и мужества, истерзанный жутким, безумным бредом он рухнул перед ней на колени и дал волю горьким, горячим слезам, душившим его. Да, он знал, что скоро умрёт, чувствовал это и был в некоторой степени счастлив. Он уверовал и теперь надеялся на прощение, на безболезненное существование после смерти.

– Динго, ты грешен, – как то неестественно холодно и механически бесстрастно произнесла его сестра и недовольно покачала головой. – Зачем ты убил её? Зачем? Ты готов к мученьям? Почему? Тот путь, о котором говорила ОНА проще и безопаснее. Ты можешь спастись. Сбежать от Ангелов Смерти невозможно, но можно спрятаться.

– Что ты говоришь, Энни? – безумно, натянуто улыбнувшись сквозь слёзы, голосом, дрожащим от ужаса и адской, душевной боли спросил Дин. – Скажи мне, кто это сделал с тобой? Кто убил тебя?