Пустынная дорога смерти

Девушка потупила взгляд, слёзы, сверкая, сами текли по её румяным щекам. Её била мелкая нервная дрожь.

– Кто это? – негромко спросил Джим у Дина. Он не мог оторвать взгляд от одинокой девушки, оставшейся в непонимании и горе. Ему хотелось пожалеть её, успокоить согреть душевным теплом. Он чувствовал в ней что-то сродни себе, ведь он тоже был одинок, его мысли и переживания всегда оставались непонятыми и вскоре забывались окружающими, а некоторые чувства даже вызывали насмешку.

Дин вздрогнул. Голос друга вывел его из глубокой задумчивости, больше схожей с дремотой или состоянием транса.

– Питер и Виктория Стюарты. Брат с сестрой, – отпив кофе спокойно ответил он. – Кэтрин Сиетл, в девичестве Стюарт, их двоюродная сестра. Как видно, им ещё не сообщили о её смерти. Жаль девчушку, ей будет сложно пережить ещё одно потрясение.

– Ей сейчас тяжело. Даже брат не может её поддержать, он лишь заставляет её молчать.

– Я согласен с Питом. Не стоит рыдать в общественном месте в нашем то городе. Слухи здесь появляются из ниоткуда и долго живут в памяти людей.

Джим с ужасом посмотрел на Дина, вновь погрузившегося в свои невесёлые, гнетущие размышления. Неслышно и незаметно воспоминания подкрались и к его сердцу, но он попытался вновь отбросить их в бездну былого.

– Я кажется знаю с кого следует начать расследование. Пока отец Луиса не в состоянии говорить с нами от пережитого, мы допросим первого и самого главного подозреваемого, – словно смотря в пустоту сказал Дин. – Как я сразу не догадался? В руках Луиса лежала роза Афродита. С такой же розой в руках сегодня утром я встретил Израила. Он сказал мне, что случилось нечто страшное. Он не мог знать в тот момент о произошедшем, если лично не присутствовал при совершении преступления. Даже если он не убивал, то он может знать кто это сделал и навести нас на верный след. Решено. С него и начнём.

– Дин, тебе он всегда не нравился. Не спорю, Израил странный и, зачастую, пугающий, но он не способен на убийство. Я бы лучше поискал нечто похожее в архивах. Ещё неплохо было бы изучить книгу, после того, как её осмотрят эксперты.

– Не спорю, это нам тоже не помешает. Но в итоге мы посмотрим, кто из нас окажется прав.

С этими словами Дин одним глотком прикончил свой кофе и откинулся на мягкую спинку стула. Джим печально, устало вздохнул и потянулся в карман за сигаретой.

Этот затерянный в лесах город хранит множество забытых, истлевших в бесконечном потоке времени тайн. Тайн настолько жутких, что в страхе дрогнет даже самое храброе сердце. Маленький, малоизвестный городок на окраине, в котором все жители стали звеньями одной гигантской, нескончаемой цепи. Это забытое Богом, проклятое место словно поглощает в своё гнилое нутро наши истории и судьбы, превращая их в одно причудливое, неоднородное месиво. Оно вселяет в нашу душу первозданный страх и неконтролируемую, затягивающую в бездну, жажду смерти.

Часть 2.

Тени и сновидения.

1

Некогда цветущий и ухоженный сад ныне зачах и одичал. Сухие, скрюченные плети ядовитого плюща бережно укрывали, словно защищая от пагубного воздействия внешнего мира, старинные истрескавшиеся статуи. Дожди и ветер оставили лишь смутные, безликие формы, напоминавшие скорбно о былой роскоши и угасшем величии. Из неясный очертаний, похожих на запутанные образы сновидений, иногда проступали печальные ангелы с пустыми каменными глазами. От чёрного, мутного пруда тянуло гнилью. Маленькая, причудливая жизнь таилась в его водах и готовилась к долгой, унылой зиме.

Старинная усадьба пришла в запустенье: крыша над главным залом уже обвалилась, стёкла в оранжерее приобрели жёлто-зелёный оттенок и потрескались во многих местах, крошащиеся, могучие стены поросли диким плющом, ползущим к запретному небу. Фонтан был разрушен, рассыпалась на мелкие составляющие юная дева держащая в руках кувшин, из которого некогда струилась, сверкая под солнцем, журчала вода. Прошлое поглотило это место, сковало статуи тревожным сном бурь. Жёсткая, сухая трава цепко держалась за аккуратные плиты, которыми были вымощены дорожки. Она тихо шептала, когда ветер небрежно касался её, пробуждая холодным дыханием. Вокруг непроходимой стеной стоял тёмный, грозный лес, скрывающий в сумраке гиблые, гнилые топи.

И здесь, вдали от городской суеты и людских эмоций, царила тишина. Та, что подобна вечному, безумному сну.

Смерть… падение в пустоту… в вечность. Это лучше, чем сухое, скрипящее существование, заставляющее вечно вспоминать о былом, о потускневшем в потоке времени величии и заржавевшем мече благородства и справедливости. Эти статуи словно древние старцы обращали молящие, пустые взоры в небо, прося об исчезновении. Камень крошится, медленно превращаясь в пыль. Это его своеобразная смерть и одновременно с этим некое особенное перерождение.

Он стоял на коленях, глядя в непроглядную, всепоглощающую, ядовитую темноту и прислушиваясь к сухой, пронзительной песне ветра. Этот шум невыносимым гулом отзывался в его ушах. Он слышал, как там, за тёмными стенами лесной крепости, полной ловушек и таинственных троп, люди копошатся, как маленькие, суетливые муравьи в большом и сером, ненадёжном муравейнике. Они чувствуют себя в безопасности, не ощущают слежку опасного, кровавого хищника. Этот гул сводил его с ума.

Его руки были прикованы к сырым, каменным стенам. Он знал, что это ненадолго. Лишь только солнце спрячется за могучей спиной Азраила, не оставляя за собой пламенных следов, тяжёлые цепи рухнут. Он пробудился вновь, но на этот раз чтобы утолить нестерпимую жажду невинной крови. Настало время Дикой Охоты, ужасной Кровавой жатвы. Такова сделка с Великим Владыкой, с игроком, умело передвигающим фигуры на доске и вершащим судьбы и свою справедливость. Он всего лишь его пёс. Да, он уже вкусил крови и впервые за 24 года осквернил могущество ангела смерти. О, сколько безумных ночей он провёл, скитаясь в одиночестве по лесу и ища жертв. Лишь три ночи в месяц он был свободен, но идти ему было некуда. Его существование было вне времени, вне границ, вне законов природы и мира. Но вот пришло время жажды, время, когда разум его наполнится безумием.

Глаза его горели изумрудным пламенем. Белые волосы спускались ровными прядями по бледным плечам, исписанным чёрными, тайными символами.

Они смеялись над ним, считали его уродцем. Но он нашёл своё утешение в бессмертии. Владыка великодушен, он забрал его существо к себе и теперь не смеют к нему приблизиться ангелы смерти. Они издевались над ним, да. Но теперь их тела гниют в глубоких, сырых могилах в нерушимой тени величественных жнецов. Мрак принял его, болезненно впился в беззащитное тело.

И он смеялся, смеялся безумно. Вокруг него гудела безграничная пустота. Он смеялся, но смех его был похож на дикий, жуткий лай.

Перед ним стояла величественная и изящная статуя Ниарцинеля, заполняющая собой всё пространство узкого помещения до дальней стены. Лик вечно юного жнеца был одновременно суров и прекрасен. Полу-демон, полу-ангел раскрыл свои застывшие, могучие, каменные крылья заслоняя ими призрачное, белое свечение, исходящее от своеобразной сукровицы, сочащейся из дальней стены. У ног его в большую, устрашающую груду были свалены побелевшие, местами поросшие мхом человеческие кости. Казалось, будто Ниарцинель навис над своим бессмертным пленником, безустанно и внимательно наблюдая за ним.

Шепотки во тьме… что они напевают в горестных ночных сновидениях, полных призраками прошлого? Что скрывают? Они знают печальную песню мёртвых, они поют её в безмолвии ему, великому Шуту!

Скоро цепи рухнут вновь… скоро. Он смеялся, и от смеха его содрогалась тьма.

2

Дин подъезжал к старому, аккуратно отделанному дому, на пятом этаже которого находилась квартира Марго Сиетл и её сына Израила. Обшарпанная, деревянная дверь в подъезд была распахнута настежь, но тусклый дневной свет, едва пробивающийся сквозь тучи, не мог рассеять зыбкую, почти материальную темноту, поглотившую узкую лестничную клетку. Где-то вдали, ближе к центру города, кипела будничная жизнь. Но здесь, на окраине, рядом со старым вокзалом, под протекающей крышей которого нашли свое прибежище голуби, было тихо. Казалось, жизнь здесь остановилась, а все люди превратились в вечно странствующие, серые пески. Скрюченное, сухое деревце, вторившее мощным потокам воздуха, причудливо изогнувшись, нависало над аккуратной скамейкой, на которой сидела одинокая старушка. Глаза её были навечно затуманены слепотой и придавали её облику ещё более зловещий и мистический вид. Она самозабвенно бросала крошки хлеба на аккуратную, мощёную дорожку, и чёрные вороны небольшими стаями слетались на это сомнительное пиршество. Седые, редкие волосы старушки трепал холодный, набирающий силу ветер, иногда обнажая сухую, розовую кожу на затылке. На ней было лёгкое, длинное серое платье с узором из больших, голубых цветов, чёрная, явно поношенная кофта и обычные домашние тапочки. Она улыбалась, открывая взгляду редких прохожих остатки гнилых зубов.

Дину стало не по себе от взгляда на её одинокий, сгорбленный силуэт. Поёжившись он вышел из машины и быстро зашагал в сторону двери, стараясь не смотреть на странную женщину.

– Хелен? – спросила старушка скрипучим голосом, поворачивая голову в сторону Дина, словно она могла увидеть его. Лицо её сделалось серьёзным, отчего ещё сильнее начало напоминать жуткую посмертную маску. Под левым глазом на белёсой, морщинистой коже ярко выделялась большая родинка. – Это ты Хелен? Ты уже вернулась?

– Нет, простите. Вы ошиблись, – подавляя неприязнь ответил Дин и подошёл к ней поближе. От неё очень сильно пахло едкими духами с приторным ароматом пиона. Этот запах словно скрывал вонь разлагающейся, гниющей плоти и тлена смерти. От этих мыслей его начало тошнить. – Где Вы живёте? На улице холодно, а Вы слишком легко одеты. Давайте я провожу Вас домой. Не бойтесь, я местный шериф…

– О, я знаю кто ты, – широко улыбнулась она. – Знаю, Дин Саммерс. Я знаю о тебе многое…

– Как…

– Не бойся. Подойди ко мне ближе. Я обещаю, что никогда не раскрою твоих тайн. А их у тебя много… Очень много… Сколько ненависти! Ах, сколько ненависти в твоём сердце! И сестра, твоя маленькая сестра… она приходила сегодня ночью. Ты винишь себя в её смерти? Не стоит. Так было задумано. Её смерть была задумана ИМ. Вся эта злость скрывает в тебе маленького, потерявшегося мальчика… И эта жажда убийства лишь защита, требующая жертв.

В ужасе Дин отшатнулся от неё и нервно взъерошив волосы, не оглядываясь поспешил в тёмное нутро холодного подъезда. Страх… снова он завладел его некогда твёрдым, рациональным рассудком. Безумие прокралось в его ныне импульсивную сущность. Он торопливо поднимался по лестнице и звук его шагов эхом отдавался от серых стен с обвалившейся, пожелтевшей штукатуркой. Ему хотелось заткнуть уши и кричать лишь бы не слышать скорбный крик ворон и воронов, кормящихся у ног этой жуткой, слепой старухи. Стены давили на него, он снова начал задыхаться. Этот ужасный сладкий запах её духов, казалось отравлял его лёгкие, заставляя их судорожно сжиматься. Голова закружилась, и он прислонился спиной к грязной стене. Ноги стали ватными, на лбу выступила блестящая испарина. Свет причудливыми пятнами заливал лестничную площадку, падая на пол и стены сквозь грязное окно. Дин смотрел на мутные разводы на старом, потрескавшемся стекле и успокаивался. Удушье и головокружение исчезли так же резко, как и появились. Ощущая всем телом слабость, он медленно продолжил своё восхождение по узкой лестнице.

Наконец он остановился у старой двери в квартиру Марго Сиетл и постучал. Не прошло и минуты, как дверь ему открыла хозяйка. Муж Марго ушёл из жизни рано, когда Израилу было всего лишь 6 лет, поэтому ей всегда приходилось много работать. Жизнь, больше похожая на скромное, бывало полуголодное выживание с ребёнком на руках и без помощи родственников, сильно изменила её. У Марго рано появились морщины, чёрные, роскошные волосы посеребрили седые пряди, руки её огрубели, губы поблекли, а нежный, здоровый румянец давно исчез с её щёк, оставив вместо себя холодную бледность. Лишь только тёмно-синие глаза оставались всё такими же живыми, глубокими и загадочными. Когда она, открыв скрипящую входную дверь, увидела Дина, то сердце её сжалось от давящего чувства тревоги. На ней были чёрные, зауженные к низу брюки, синяя кофта и коричневый, тёплый шарф. Волосы были аккуратно собраны в строгий пучок. Несмотря на то, что жизнь сильно её истощила, в ней сохранилась та элегантность и то поведение, присущие истинной аристократке. Она хорошо знала Дина, ведь они были почти соседями, она знала многое о его работе, поэтому сердце её предчувствовало тревожные новости.

– Что-то случилось? – взволнованно спросила она.

– Можно войти? Мне нужно поговорить с Вами и Вашим сыном,– сдержанно ответил Дин. Марго молча отошла в сторону, жестом приглашая его войти в квартиру. Комнаты были ухоженными, в них чувствовались любовь и трудолюбие хорошей хозяйки, но все они были слегка обшарпаны и давно не видели ремонта. Неосвящённая старенькая прихожая, заканчивалась мрачным средних размеров залом, с тяжёлыми старинными бархатными портьерами. По правую сторону располагались спальня и ванная комната, по левую кухня и маленький коридорчик ведущий к ней. В напряжённом молчании они прошли на кухню. Это была небольшая и продолговатая комната с немного ободранными, некогда ярко жёлтыми обоями. Теперь они совсем выцвели, приняв пыльно-серый тусклый оттенок.

– Израила нет дома, – взволнованно сказала Марго с надеждой глядя на Дина. – Что случилось?

– Он может знать информацию, которая будет полезна следствию. Когда он придёт мне будет нужно просто задать несколько вопросов. Быть может Вы знаете где он находится сейчас?

– Нет. Он может быть где угодно. Я сразу же сообщу Вам, когда он появится. И всё же, что случилось?

– Убили Луиса Сиетла. Его тело обнаружили сегодня на кладбище Сансет Хоррор.

– О, Боже, – чуть слышно, испуганно прошептала Марго, слегка пошатнувшись, словно от сильного удара. – Если мой сын может что-то знать, значит он в опасности…

– Не думаю. Информация, которой он обладает, вряд ли может принести ему вред, -спокойно произнёс Дин. Сейчас его волновал другой, более важный для него вопрос. – Скажите, а что это за слепая старушка сидит на скамейке у Вашего подъезда?

– Слепая старушка? – удивлённо переспросила Марго, ещё не осознавшая полностью что всё, что происходит сейчас, это реальность, а не страшное подобие безумного сна. Она выглянула в окно. – Там никого нет. Наверное, уже ушла. Я даже не знаю, кто это может быть. Насколько мне известно, у нас здесь поблизости нет незрячих пожилых женщин. Быть может она переехала сюда недавно.

– Спасибо. Что ж, мне пора, – натянуто улыбнувшись, произнёс Дин и направился к выходу. – Позвоните мне, когда Ваш сын придёт домой. Мне очень нужно с ним поговорить.

Марго кротко кивнула и проводила Дина из квартиры. В её бездонных, магически синих глазах притаился страх. Сердце её сжималась от тревоги за сына. Она негромко захлопнула дверь за шерифом.

Дин достал сигарету и с удовольствием закурил. Ещё никогда табачный дым не был для него таким сладким лекарством. Он начал медленно спускаться вниз. Теперь стены не давили на него, а неяркий, ложащийся причудливыми пятнами свет, проходящий сквозь призму грязных окон, рассеивал глубокие, недвижимые тени. Наконец он вышел на улицу. Холодный, резкий порыв ветра ударил ему в лицо. Скамейка была пуста, а от крошек хлеба ничего не осталось, словно та сцена просто привиделась Дину в каком-то безумном бреду или кошмаре. Тучи на небе как будто налились тяжёлым свинцом, готовые обрушить на город свою холодную, безудержную ярость. Медленно кружась начал падать снег, тая на серых тёплых дорогах. Шумно мчались скорые поезда в неизвестность исчезая в белом, клубящемся, снежном сумраке. Холодало. Дин потушил свою сигарету и поспешно пошёл к своей машине. Сев в автомобиль, он включил обогреватель и откинулся на мягкую спинку сиденья. Он собирался немного подождать Израила. В душе у него было неспокойно. Он прикрыл глаза. Негромкая, ненавязчивая песнь ветра и мерный шум поездов убаюкивали его, создавая уют в белой, бушующей мгле, набиравшей силу. Наконец он погрузился с головой в омут безумной, сладкой дремоты.

3