Девушка с глазами Герды

– Не спишь? – не поднимаясь и не открывая глаз, спросила девушка.

– Нет. И ты?

– И я, – спокойно ответила она, похоже, даже не удивившись тому, что он здесь.

Охотник с неожиданной робостью протянул руку и неловко коснулся щеки девушки. Она не отстранилась.

Ее удивительные глаза блеснули в свете шепчущихся на небе звезд, блеснули тепло, вызывая в груди томительное, забытое щемящее чувство. Тогда он, тот, который был уверен, что после смерти жены ни за что не разделит ложе с другой женщиной, наклонился к девушке и приник к тут же раскрывшимся и принимающим ласку губам. Амалия с готовностью обвила его руками за шею. Ладони у нее были ледяными. Охотник оторвался от ее губ и стал покрывать пальцы девушки поцелуями, стараясь согреть. Амалия негромко засмеялась.

– Что?.. – растерялся охотник.

– Ничего, – даже в темноте он чувствовал, что она улыбается. – Иди ко мне. Я согрею тебя.

Наутро охотник проснулся со странным чувством. Ему казалось, что он помолодел лет на десять. Мирно спящая рядом девушка выглядела такой беззащитной, такой трогательной-нежной! Хотелось беречь и согревать, целовать и ласкать, и, главное, хранить тот свет, который был в ней. Непостижимый, постоянный, не зависящий ни от чего – ни от боли, ни от холода зимы.

Утреннее солнце играло в разметавшихся по подушке волосах, две тонкие ладошки, сложенные как для молитвы, покоились под щекой. Длинные темные ресницы, удивительно контрастирующие со светлыми волосами, чуть дрожали. Охотник с легким опасением ждал момент, когда она распахнет невозможные темные глаза, глубокие, как небо летней ночью, и такие же теплые… что-то он увидит в них?

– Доброе утро, – прошептала она. И, все еще не открывая глаз, улыбнулась.

***

Зима и жизнь поворачивали к весне.

Призрак жены отступил. Тот призрак, который приходил к нему почти каждую ночь, от которого он постоянно ждал обвинений и слез, обвинений в том, что оставил ее одну, что не спас, не защитил, что повинен в ее смерти, в ужасной, мучительной смерти. Тот, который, как был уверен охотник, не слушал никаких оправданий и уверений, что он не виноват, что он не хотел, что он любил… всегда любил ее одну… Тот призрак, который приходил и мучил тем, что охотник никак не мог понять, что ему нужно – прямо она не обвиняла никогда, но простила ли, могла ли простить?.. Порой ему казалось, что он больше не выдержит. Неизвестность хуже самой страшной правды. Надеяться и знать, что впустую – что может быть кошмарнее?

Но сейчас призрак отступил и, казалось, на самом деле простил. Попрощался и ушел, оставив в душе тонкое, незнакомое чувство всепрощения и любви. Было светло и легко. Не было больше горя, не было сожаления и чувства невосполнимой утраты. Не хотелось мстить, не хотелось убивать. Хотелось жить… и любить. Снова.

Охотник чувствовал себя живым – не призраком, в которого он сам он превратился после смерти жены, а человеком из плоти и крови, мужчиной. Мужчиной, который имеет право на жизнь. На любовь, на то, чтобы чувствовать себя счастливым и не винить никого, и прежде всего себя в том, что исправить уже невозможно.

Стало тепло.

Хотелось думать, что так теперь будет всегда.

Амалия

Однажды утром охотник застал Амалию за тем занятием, стать свидетелем которого он опасался больше всего. Вещей у девушки было совсем мало, и вот теперь она аккуратно укладывала их в дорожную сумку.

– Ты куда? – опешил он.

– Мне пора, – улыбнулась Амалия. Странная девушка – почти всегда улыбалась. Даже тогда, когда он обрабатывал раны, нанесенные волчьими зубами, улыбалась. Не плакала. Она, наверное, вообще не плакала никогда.

– Он, – кивнула Амалия на волка, – защитит тебя от всех бед. Спасибо тебе.

Охотник нагнулся и потрепал волка за холку. Если бы кто-нибудь сказал ему на пару месяцев раньше, что он способен на такое – не поверил бы, решив, что над ним жестоко издеваются.

– Но ты… ты не можешь уйти, останься…

– Я остаться не могу, – прошептала Амалия, тихонько поднимаясь на цыпочки и целуя охотника в покрытую щетиной щеку. Впервые за все время в ее голосе послышалась грусть. – Мне нужно идти.

– Но куда, зачем, откуда ты шла? Ты так и не рассказала ничего. Я так ничего и не узнал о тебе… ничего не знаю…

– Нечего рассказывать, – Амалия покачала головой. – Мне просто нужно идти, и я иду – давно… а когда приду, пойму. А до тех пор не могу останавливаться надолго. Мне было очень-очень хорошо у тебя. Ты такой… ты замечательный. У тебя все-все будет хорошо. И теперь ты не один… А мне пора. Правда, пора. Прощай.

Она потянулась к охотнику снова, поцеловала его в губы.

– Я люблю тебя, – прошептал охотник, чуть отодвинув девушку от себя и со всех сил сжимая хрупкие плечи. Смотрел в ее глаза и не мог наглядеться. Но не видел там и намека на то, что она останется. И все же. – Люблю, не отпущу.

– И я тебя. И тебя я тоже люблю, – с нажимом ответила Амалия, странно выделив слова «тебя» и «тоже». Словно был еще кто-то рядом. Мужчина не обратил внимания. Убрала его ладони с плеч. Охотник подумал, что наверняка на коже останутся синяки… тут же прильнула к нему, как зверек, потерлась щекой о плечо. – Но мне, правда, нужно идти.

– Но твой свет? Как я без него? – охотник впервые заговорил вслух о том, что на самом деле сотворила девушка. – Ты вернула меня к жизни, ты вернула мне саму жизнь…

– И теперь ты будешь жить, – Амалия снова улыбалась – счастливо. – И будет очень-очень светло. Я тебе обещаю…

Охотнику провел ладонью по глазам. Он, который не проронил ни слезинки, увидев растерзанный труп жены, он, который убивал – и на охоте, по необходимости, и потом, желая ощутить чувство маньячного удовлетворения, – сейчас чувствовал, что глаза наполнились влагой. Сердце было мягким, как мед. Теплым и солнечным. «Я не смогу ее остановить». Но почему же он не чувствует горя утраты?

Волк крутился рядом, терся о ноги обоих. Тихонько поскуливал. Но в его голосе не было тоски – лишь немного печали.

Охотник тоже не чувствовал тоски – у него не было ощущения, что его бросили. Расставание не было горем. Ему было ужасно жаль разлуки – разлуки навсегда, он был уверен. Но разве можно удержать заходящее солнце? Оно движется дальше, чтобы, исчезнув здесь, освещать другие жизни.

– Оставь мне что-нибудь на память о себе?

– Мне… нечего оставить, – растерялась девушка. Впервые он видел ее такой – растерянной. – Правда нечего… Только если вот что… каждый раз, когда ты будешь чиркать спичкой, огонь напомнит обо мне.

Амалия опустила руку в карман и вложила что-то в ладонь охотника.

Тот с удивлением посмотрел на маленький предмет в руке.

– Спички? Ты моя девушка со спичками, – улыбнулся охотник, сам не представляя, насколько он близок к истине. – Девушка, зажигающая свет…

– Даже когда эти спички закончатся, ты будешь иногда брать спички из какого-нибудь другого коробка? Обещай, что будешь помнить обо мне.

– Буду, – ответил охотник. – Обещаю. Всегда буду помнить, что бы не случилось.

И улыбнулся.

Охотник и волк смотрели ей вслед, стоя на крыльце. Амалия обернулась и помахала рукой. Шел снег, мокрый, тяжелый, он опускался хлопьями на деревья, хижину и удаляющуюся девушку. А она словно и не чувствовала. Волк тихонько прощально завыл, когда она скрылась из виду. Охотник наклонился и потрепал зверюгу по голове.

А потом выглянуло солнце. Выглянуло и все вокруг засверкало так, что стало больно смотреть. Только что выпавший снег переливался и искрил, и был готов пролиться ручьями.

Пришла весна.

А охотник думал о том, что лишь полный идиот мог отпустить такую девушку – но знал, что не смог бы ее удержать. Легкое чувство грусти, что поселилось в нем, граничило с радостью, желанием жить и встречать весну – этого не случалось у него давно, а если быть честным, после смерти жены – ни разу. Амалия вернула ему свет. И ушла, когда пришло время.

Девушка пересекла небольшой лес, который отделял дорогу от хижины охотника. Она не боялась заблудиться – за последние пару месяцев изучила эту местность как свои пять пальцев. Проезжавший мимо человек согласился подвезти до деревни, платы не взял. Да и заплатить она не смогла бы – денег у нее не было.

А там недалеко было и до города.

В городе Амалия нанялась работать в булочную.