рыжее, курносое солнце неглиже,
раскидало сны мои весело вверх дном,
наглое, красивое – в теле молодом
кровь бурлит вулканами, ох, охолони,
травами духмяными выдыхают дни,
от черёмух пряные вечера горчат,
вот и ночь нагрянула тенью по плечам,
неумело прячутся в шорохах шаги —
выдираю начисто
всё, что есть – сожги
мною не досказанный, не прочитанный
про фиалки с вязами да рябинами,
про снега весенние да про зимний дождь
(ложью во спасение не спасешь – убьёшь)
разговор мой бешеный, я схожу с ума,
и стою по-прежнему и ору – одна,
огоньками рыжими полыхнёт рассвет,
жаль, но я не выжила, и калитки – нет
верба
В небе стократно крикнули – быть рассвету,
совы глаза закрыли – боясь ослепнуть,
новорождённый вскричал – мне за что всё это,
руки старух ломали в оврагах вербу.
Красный огромный шар опалил всё небо,
бились синицы в окна – в дома влетали,
жить до конца оставалось ещё сто метров,
только пройти удастся хоть шаг едва ли.
Ночь прожуёт – утро выплюнет нас брезгливо,
день подберёт – отряхнёт – да снесёт на свалку,
ногти срывая до вечера месим глину,
мы бы пошли в овраги – да вербу жалко
плюмаж
Будет тебе, мамка, просфора да поп с кадилом,
и от копыт ямка просторная, и стропила
вкруг обойдут, стянут рёбер твоих избушку,
видно с тобой зря мы выбрили мне макушку.
Выхолостил взгляды охочий до слёз ветер,
ровно, рядок к ряду, носочки ботинок дети
выровняли, ручки крепко к бокам пришиты,
из плюмажа штучки выдали для защиты.
Будут лежать смирно, в окошко глядеть незримо,
перекрестив с миром в сторожках им петь визгливо
олухи зем-ные царствия за-небесья,
мёртвые жи-вые,
мамка, прости – здесь я
непрощённое
Что нам эти прочтения глупых чужих стихов,
что нам эти глаза за разбитым ничьим окном,
вон, гляди, по углам непрощённых полно грехов,
и на каждой стене нацарапано – поделом.
Слишком синее небо и птицы стирают грим,
как попало размазаны звуки и голоса,
говорят – это осень, но мы-то не верим им,
мы узнали однажды как выглядят чудеса.
Потускнеют дожди, разлетятся под ветра бой,
станем тупо смотреться в заснеженный водоём,
нам соврут, что зима, но узнаем мы – это боль,
и тогда закричим, все подумают, что поём.
Закружит за окном, разбуянится вновь листва,
станем снег разрывать до земли, добывать огонь,
разгорается плохо опавшая синева,
разлетается в пыль, только взглядом её затронь
отсечённый от прошлого
Город мой, отсечённый от прошлого,
посохом отмеряющий время,
проглядел ты слепыми окошками —
вот и стали большими деревья.
Маленький, несуразный, поношенный,
латками да лотками прозренья
поперёк и повдоль перекошенный,
огорошенный, с остервененьем
оттираешь подошвы протёртые
до костей и до запаха гари,
заманили в болота костёр, а дым
по кускам безобразным продали,
Листья жгут за чужими воротами,
поздно нам руки греть над золою,
повезло – спички были короткими —
все четыре – дороже не стоим.