Четвёртое измерение. Непоэзия

летящих мимо всех дорог на свете
на остров затонувших кораблей,
он – там, на дне, за синими морями,
за чёрной преогромною горой,
вгрызается  отчаянно  корнями
в написанный словесный перегной,

я о тебе у изголовья ночи
огарки вечные безжалостно палю,
тобою ненаписанные строчки —
ЛЮБЛЮ

без танцоров

нет, опираться на руку чужую —
мне – не с руки —
я как-нибудь сама
и травы луговые нарисую,
и росами упавшие  слова,

над ними небыль – облака и птицы,
луну и звёзды, дождь и снег, и всё,
что в танце  без танцоров закружится,
меня подхватит да и унесёт
за все моря, за все луга и горы,
где берегов в помине не видать,
где в звуках птичьих тонут разговоры,
и пусто так, что некому предать!

я напишу в приливах и отливах,
в закатах и рассветах всякий бред,
и там, где отродясь не проходила,
я заблужусь на сотни тысяч лет.

нет, мне руки чужой не нужно вовсе,
есть у руки чужая голова,
один момент и – равнодушно бросит,
боясь свои запачкать рукава,

стряхнёт брезгливо, словно пыль, с ладоней
слова и голос, онемевший взгляд,
через плечо небрежное – по коням…
и только пни из-под копыт летят

глухой

Перекалеченный черёмухой,
в блаженность трав переобутый,
по пустоши глухой Ерёма шёл,
зарубками на пнях минуты
рассаживал да приговаривал,
мычал в замкнутое пространство,
и всё здесь было не по правилам,
не по законам христианства:
весну никто давно не жаловал,
ругали лето, ждали зиму,
не опылённые пожарами
седые клёны да рябины
пыль собирали придорожную
в потрескавшиеся ладони.
И на огонь неосторожно дул
сквозняк дыхания агоний.

Закат запёкся сгустком сукровиц
вдоль побережья бездны синей.
Рассвет на все задраен пуговицы.
В пустых глазницах гнёзда свили
вороны чёрные, крикливые.
Птенцов натаскивали хмуро
и с горизонта, как с обрыва, их
бросали, крыл не давши, – дуры.

Скажи, Ерёмий, где неправедно,
какие цели и кончины,
где грань между кнутом и пряником,
меж человеком и скотиной,
кому пристало в пояс кланяться,
кому и крест – петля на шее.
Из плащаницы сшили платьица
для вакханалии в  траншее,
оскалы из улыбок высекли,
из языков – деликатесы.
Исправно прижигали прыщики
холодным оловом невесты
своим несуженым-неряженым
в костюмах, вышитых на вырост,
ремни с начищенными пряжками
да по тридцатнику на рыло.
С перебинтованными горлами
над  не доросшими хребтами
поспешно за углом соборовали
не перекрещенных крестами.

Звезда раскачивалась ранняя
в морозном облаке тумана.
В припадке рабского старания
халдеи резали барана.
И забивали залпом патоку
во рты разверстые немые,
слюной давились, жадно сглатывали,