Adeu. Сон в моих руках

Александр опять сидел рядом, всё совсем как сегодня утром – хотя, с котом, конечно, намного лучше. А вот с одержимостью духами – прям из рук вон плохо.

– Знаете, может быть я и не очень-то хотела ответов на свои вопросы, – пробормотала я, поднимаясь с коленей. Потом передумала и просто уселась на землю, чтобы было удобнее гладить кота.

– Я догадывался, что эта часть вам не очень понравится.

– Какая-то тварь – в моём разуме, и к тому же в моём теле, это вообще как? А потом я буду головой вот так вращать по кругу, как в «Экзорцисте»?!

– Ну, это всё-таки кино, там всё немного приукрашено.

– Немного?

– Камилла. Что я могу вам сказать? Одержимость демонами, духами, бесами, кем угодно – это и правда ничего хорошего. В психиатрических клиниках таких пациентов половина.

Лучше бы он молчал, особенно про психиатрические клиники. На этих словах у меня так сдавило горло, что я всерьёз испугалась задохнуться.

– Вы же знаете, да? – просипела я.

– Что? – не понял Александр.

– Вы знаете про моего отца? Про ш… Ш…

Я даже не думала, что настолько не способна говорить об этом. Всегда казалось, что это просто факт моей биографии – я, как могла, старалась относиться к нему равнодушно, в жизни разное бывает. Но на все расспросы об отце всю жизнь отвечала с высшей степенью абстракции, никогда не касаясь причины его отсутствия. А теперь, когда мне впервые потребовалась упомянуть об этом факте вслух, по ощущениям оказалось проще умереть. Поэтому я отчаянно понадеялась, что Александр, как подобает уважающим себя сталкерам, изучил мою занимательную биографию, и рассказывать ничего не придётся, и слово на «ш» произносить вслух – тоже.

Но он на мгновение замер, раздумывая, а потом покачал головой.

– Я не знаю. Но, видимо, понимаю, что вы имеете в виду. Камилла, у вас нет шизофрении.

– А у отца была.

Сказала. Не умерла. Осталось избавиться от этой удавки на горле – и буду совсем молодец.

Кошмар, который я ношу внутри столько же, сколько себя помню. «Вся в папашу своего», «такая же чокнутая», «вот эти слёзы твои – это всё первые звоночки», «при наличии шизофрении у родственников первой линии риск повышается на десять-двадцать процентов». В разные сложные моменты жизни я диагностировала у себя шизофрению со стопроцентной уверенностью, а тогда ведь даже галлюцинаций никаких не было. А теперь вот есть. Или всё же нет. И шизофрении, говорят, нет. Но у отца – была.

Александр, правда, впечатлённым этим фактом не выглядел. И глазом не моргнул – а мне казалось, что после подобных откровений в тебя должны пальцем тыкать или вроде того.

– Вполне вероятно, что не было. Откуда-то же вы взялись – такая.

Я судорожно вздохнула. Час от часу не легче. Вполне вероятно. Вполне вероятно, что не было. Вполне вероятно, что если у меня и нет шизофрении, крыша моя и без неё вот-вот поедет.

– Такая – в которую вселяются духи? Вы ещё так говорите об этом, как будто это аттракцион в луна-парке.

– Нет, но вас никто не убил. Вы вроде бы никого не убили. Очень много вариантов, но главное, что вы целы.

«Вроде бы».

Я нервно проглотила комок. По спине постоянно бегал этот противный холодок, сколько бы я ни ёжилась, пытаясь его прогнать. Слишком много информации для одной небольшой меня, слишком много. Мне, наверное, стоило не ходить никуда с этим человеком, не пить этот крепкий чай, ничего не слушать, не думать, не гладить котов. «Всё прошло бы само, – нашёптывал внутренний голос. – Не слушай его и беги отсюда».

– А могу я узнать, как именно провела эту ночь? – с трудом выдавила я. Внутренний голос я уже пару раз послушала, не похоже, чтобы он насоветовал мне чего-то умного.

Александр задумался, а я огляделась. Людей вокруг не было – это логично, что бы они забыли на пляже в такую темень. Это означало как то, что никто не будет свидетелем моему неадекватному валянию по камням, так и то, что если Александр вдруг именно сейчас решит полноценно раскрыться как маньяк-убийца, об этом тоже никто не узнает.

Несмотря ни на что, ни на какие слова и объяснения, доверять ему я, конечно, не могла. Передо мной всё ещё стоял человек, который постоянно выскакивал в моей жизни из ниоткуда и ни с чего, и никакого объяснения этому по-прежнему не было. Также не было объяснения, каким образом и с какой вообще стати он нашёл меня утром на пляже с волшебным названием, которое я не запомнила, да и даже ответа на вопрос «с чего я сдала тётину квартиру непонятному кому» – тоже не было.

Последний вопрос, наверное, всё же был ко мне, а кому задать остальные – не ясно.

Зато кот сидел рядом и, не прекращая урчать, тщательно вылизывался. Пушистый островок нормальности в нашей уютной психушке.

– Думаю, можете, – Александр наконец вроде бы что-то решил. – Если готовы снова дать мне руку.

– Да берите на здоровье, – тут я снова глянула на кота и засомневалась. – Только подождите, если для этого вдруг надо принести жертву или что-то типа того…

– Жертв не надо, – серьёзно ответил он. – Но кота я всё-таки отведу обратно, чтобы не наносить душевную травму ещё и ему.

Когда мой спасительный зверь оказался в безопасности, Александр вернулся. Постоял у самой кромки прибоя, пока я, нетерпеливо ёрзая, любовалась на его прямую спину и гадала, намочит он уже кроссовки в этой игре с морем или нет. Потом резко развернулся, подошёл ближе и опустился передо мной на колени.

– Так удобнее, – ответил он на мой немой вопрос. – И вам так тоже будет удобнее.

Я послушно встала на колени напротив. Чувствовала себя изумительно глупо и неловко, но какая уже разница. Чёртова галька для таких приключений совершенно не предназначена – я сморщилась от боли, как будто меня поставили в угол на горох. Протянула Александру руку уже привычным жестом, но он перехватил её совсем непривычно – сцепив наши пальцы и крепко прижав ладони друг к другу.

– Руку отдёргивать нельзя, но вам захочется.

Я совсем стушевалась. Всё это казалось слишком – как тут подобрать слово? – интимно? Ладно ночь, пляж, стояние на коленях, но этот жест с переплетёнными пальцами был уже чересчур.

– Может… – начала я, но Александр перебил, глядя мне в глаза внезапно серьёзно и строго:

– Готовы?

– Готова.

– Тогда вы должны вспомнить самый последний момент вчерашнего вечера.

Я успела только вдохнуть – и мир вокруг исчез.

Комната. Свет. Воздух. Дышу жадно, захлёбываясь. Шершавое, тёплое дерево. Гладкая кожа. Моя гладкая кожа. Мой воздух. Моё, моё, это всё моё. Трогаю стол, стены, мягкое покрывало. Моё, моё. С наслаждением, почти с экстазом прикасаюсь ногами к полу – это моё. Зеркало. Трогаю, глажу, не понимаю, но это моё.

Прижимаюсь к двери, прикасаюсь к дверной ручке; это – моё, всё остальное будет – моё. Так мало сил. Но становится больше. И будет – ещё больше.

Толкаю дверь, задыхаюсь от воздуха, тепла, звуков, запахов. Тянусь к этому всему и сразу, прикасаюсь к цветам, встаю на четвереньки и облизываю землю. Моё. Моё.

Моё.

Я хочу поглотить всё вокруг, но не могу. Всё должно быть моим, но не становится моим. Я иду куда-то, впитывая каждое ощущение – и боль от камней под босыми ногами, и шелест листьев, и собачий лай, и кружащий голову, восхитительный запах сигарет.

Я иду; вокруг темно, и хочется вернуться назад, туда, где свет, но впереди слишком много всего, всего, что будет моим.

Иду. Трогаю камни. Трогаю деревья. Иду. Мне очень нравится холод. Его становится всё больше и больше, чем сильнее вокруг сгущается тьма – тем сильнее становится холод. Мне нравится. Обнимаю холодный столб. Прижимаюсь к нему всем телом. Больше холода. Я хочу.

Иду. Я хочу трогать машины, но они пролетают вперёд, а должны быть моими. Моими. Протягиваю за ними руки. Иду. Холодно. Хорошо.