Среда обитания

А чему радоваться-то было? Конечно, кому-то достались саночки, кому-то сбруя, сапоги да валенки… А продукты-то одним разом все съели, и всё ведь на этом закончилось! Из амбаров-то всё повыгребли. Все амбары-то остались пустыми, без единого зёрнышка. А кто теперь наполнять-то их будет?.. Ведь всё надо заново кому-то строить, организовывать, пахать, садить, высаживать, выращивать, ухаживать, убирать, хранить… А ведь всё сожгли дотла… Это как же так можно жить-то?.. Разве это по-людски? И откуда столько злобы в людях-то появляется? Зачем же всё разрушать-то?

– Ой! Боря, грустно как-то сразу стало от этих воспоминаний, – сказала мама. – Вся эта никчёмная разруха столько бед принесла, что не дай бог, чтобы это ещё раз где-то когда-то повторилось. Давай-ка лучше я расскажу тебе, как мы веселились.

С нечаевскими-то парнями не соскучишься ни на работе, ни на празднике. Они ведь как огонь!.. Крепкие, здоровые, всегда бодрые – кровь с молоком… В их всё могущих руках всё как-то быстро ладилось, что сразу-то и не поймёшь, откуда они такие рукастые ребята?! В них столько энергии кипит, бурлит и внутри, и снаружи, что кажется, вот-вот и достанут они до чего-то такого, что только в сказках случается или во сне только может присниться! Они ведут себя и живут, как волшебники какие-то… Да и в обыденной-то жизни они ведут себя как-то не по-деревенски… Бывало, кто-то ненароком с коня свалится или уснув на возу сена или соломы – не удержавшись. Так они к нему сразу не бегут на помощь, а начинают подтрунивать: «Ну что? Не выспался! Молодушка-то тебе, небось, спать-то не дала?!» А незадачливый ездок вскакивал на ноги и не менее язвительно отвечал: «Сам-то ты, небось, уже и забыл, что такое сладость? Всё шутишь и шутишь!»

После такого разговора раздавался весёлый смех и в ход шли разные прибаутки, басенки и побасенки про молодых и стариков. Шутки про стариков – всегда были любимым занятием у молодых. Начиналось всё с какого-нибудь, язвительного на язык парня:

– Ну, конечно! Старый конь борозды никогда не испортит!

– Да и куда ему, старику-то, до молодых-то, – подхватывал другой!

– Но и глубоко-то не вспашет, – смеясь подхватывали молодушки!

И тут поднимался общий хохот и молодых парней, и молодушек! И каждый подразумевал то, что ему или ей было по душе! Общий смех становился беспричинным, и всякие обидки, если они у кого-то и были, быстро забывались. Это был беспроигрышный вариант снова всем сплотиться. И в это время какая-нибудь голосистая девица запевала задорно или жалостливо:

– Ох! Молода я молода, да плохо я одета!

Никто замуж не берёт девушку за это!..

Да! Жизнь прожить – не поле перейти! Так уж по жизни повелось – отцы и дети! Вечный спор – вечный противоречивый, с одной стороны, наставнический, а с другой – уважительный разговор! В семействе Нечаевых никогда не возникал вопрос, где жить, где работать, чем питаться… В их хуторском хозяйстве всего было предостаточно! Дом построить – не вопрос! Научиться какому-нибудь ремеслу – выбирай, что любо, что тебе по душе! Хочешь поехать за границу какому-нибудь ремеслу научиться – пожалуйста, поезжай, любая страна на выбор (Германия, Италия, Австрия)…

Но пришла всемогущая революция и поставила вопрос совсем иначе: «Богатеи – кровопийцы на теле трудового народа! Всех кровопийц – к ответу и в расход!» А кто эксперт-то по кровопийцам? Бедняк…

Как сложилась жизнь у моего дедушки Дмитрия после революции, я не знаю. На мои расспросы, что случилось с Дмитрием Ильичом и его братьями Иваном и Петром, никто мне так и не ответил! Ни мои мама с папой! Ни мои тётушки и дядюшки. Никто не хотел ворошить прошлое! Что было, то было и укатило далеко! Что случилось, то и случилось! Обратного хода – нет!

Отец мне часто говорил: «Ну что ты всё хочешь знать?! Зачем тебе это надо! Ну, что случилось, то и случилось. Жизнь-то – она всё время разная. Сегодня солнце, а завтра – дождь! Ну, ты ж не можешь дождь остановить?! Нет! Да и зачем дождь останавливать. Сейчас, например, тебе дождь не нужен! Нет у тебя ни зонтика, ни плаща. Но ты же сам виноват, что нет у тебя ни зонта, ни плаща! А на самом-то деле дождь – это ведь благодать всей природе! Вот и мотай себе на ус, кому дождь мешает. А выходит, что только тебе одному! Или таким же бестолочам, как ты! А всем, всем, всем – наоборот, благодать! Значит, бестолочам надо дать хорошо по заднице, чтоб не балаболили зазря своим языком-помелом, коль головка ничего не варит!

Ты сам-то много видел умных-то людей – вот так оно и есть. Одна собака залаяла – все остальные тоже забрехали – стадный инстинкт! Умная собака зазря брехать не будет! Ты, сынок, мал ещё, но ничего! Ты же наш, нечаевский! Больше слушай да мозгами кумекай! Ты вот всё хочешь знать, это хорошо! Но бывают и такие ситуации, когда лучше не знать, чем знать! Тебе, сынок, надо учиться, учиться и учиться! Вот тебе мой наказ! И исполняй его, несмотря ни на какие трудности!»

С разорением поселения Нечаевых все родственники как-то разом исчезли. Словно стая птиц, разлетелись кто куда… Я думаю, что старшие-то погибли вместе со всем своим добром. А молодёжь-то со своими домочадцами да ребятишками – разбежались, улетели кто куда, но только подальше от этого сумасшедшего разорения и пожарища… Что пропало – то пропало! И возвращаться к этой ситуации больше не надо никогда – говорил твой отец! Жизнь продолжается, и теперь надо думать о будущем! Как жизнь обустраивать дальше? Вон, намедни молния ударила в дом Болотного! Дом сгорел! А деревню-то отстояли всем сходом! В жизни всё бывает!

Потом, много позже, я узнал, что мой дядя Ваня (старший дядя) уехал в Кудымкар и там промышлял какой-то торговлей овощами и мёдом, разъезжая по Пермской губернии. Однажды и я с ним ездил в Кудымкар по каким-то коммерческим делам дяди Вани. Однако, надо отметить, что у дяди Вани в городе Кудымкаре были неплохие успехи по части купли-продажи разных товаров. Дяде Ване удалось даже сколотить небольшой капитал, и он, подрядив мужиков-строителей, построил для себя большой деревянный дом из толстенных брёвен. Дом дяди Вани, который стоял на высоком берегу реки Камы, выделялся своим могуществом среди других рядом стоящих приземистых домов и хорошо смотрелся с мимо протекающей реки Камы, особенно с палубы большого парохода!

Дом был свежесрубленный и казался каким-то необжитым. Были и окна, и двери, но кроме стола из-под топора и скамейки ничего не было. Правда, была русская печь с лежанкой, но складывалось такое впечатление, что её ещё никто не топил.

Дядя Ваня сказал, что это его дом и чтобы я всегда помнил об этом доме! Солнце уже клонилось к вечеру, и мы пошли в харчевню – не то обедать, не то ужинать. А, скорее всего, и отобедать, и поужинать. Ели и щи из квашенной капусты, и пироги с кулебякой (мясом, ячменём и зелёным луком), и запивали хорошим ядрёным квасом на солоде. Потом дядя Ваня познакомил меня с городом, который был значительно хуже Перми. Там не было ни одного каменного дома, и дощатых тротуаров, как в Перми, – тоже не было. Дороги были какие-то кривые и с большими ямами. Я представил себе, как тут неприятно по осени и весной. Должно быть, сплошная грязища – не пройти, не проехать. Всё это мне не понравилось, и я подумал: «Зачем это дядя Ваня в таком месте дом себе построил?» В доме дяди Вани не было ни кровати, ни какого-нибудь настила, и мы спали просто на полу, подстелив армяк и укрывшись не то попоной, или каким-то странным большим одеялом, но точно – большим куском толстой шерстяной материи. Утром выпили по кружке чая с сахаром и краюшкой чёрного хлеба. Ни пряничка тебе, ни кусочек колбаски, и опять куда-то в путь, по каким-то неведомым мне делам.

Дядя Ваня ещё весь день потратил по каким-то обязательным своим делам, и мы уже поздно вечером, заглянув в харчевню, выпили по кружке чая, быстренько собрались, хотя и собирать-то было нечего, сели на пароход-буксир и уехали в город Пермь. Я так и не понял, зачем дядя Ваня повёз меня в этот город Кудымкар и зачем он показывал мне свой необжитый дом, да ещё и в таком захолустном городе, где только одни деревянные постройки. Я даже как-то и не заметил, а был ли там, в этом доме или вокруг него, какой-нибудь туалет… В харчевне-то был и туалет, и рукомойник, а в дядином доме был только один рукомойник с полотенцем и с ведром, да ещё большой чайник с зелёной эмалированной кружкой, обгрызенной по краям.

Варвара Ивановна Нечаева

Мама моя о своей свекрови Варваре Ивановне Нечаевой (в девичестве Каменских) говорила с теплотой и с каким-то высоким чувством нежности, благодарности и с глубоким уважением. Варвара Ивановна была под стать своему мужу Дмитрию Ильичу Нечаеву! Это была настоящая хозяйка по дому, домоводству, по приготовлению еды на такую огромную трудовую ораву не только на каждый день, но и по званым святым праздникам, когда пекли куличи, рыбные пироги, расстегаи и пирожки с мясом, пирожки с капустой и яйцом, с яблочным или вишнёвым джемом (вареньем).

Варвара Ивановна родила Дмитрию Ильичу семерых детей. Один из них умер в младенчестве по неизвестной мне причине. Да и сама бабушка Варя не знала, отчего умер её поскрёбыш. На такие вопросы бабушка отвечала мне как-то пространно: «Бог дал, Бог и взял, и нечего тут задавать разные вопросы! Это Божий промысел!» А на мой вопрос: «Бабушка! А, кого ты больше всего любила из своих детей?» – баба Варя мне отвечала:

– Да как же можно задавать такие вопросы? Ведь они все мои дети! И они все разные. Один крикун! Другой молчун, а третья рёвушка-ревуша, а четвёртая – певуха! Вечно песенки поёт и смеётся во весь рот! Как в народе говорят, дети спать нам не велят! Знай крутись и поспевай, если любишь ты свой край! Ту избу, что с пирогами, ребятишечек с глазами! Ой! За ними глаз да глаз, а не то и выткнут глаз! Няньки, бабки – любят их! Они ведь наше прошлое да и настоящее – счастье и любовь! Они и наше пришлое – надежда и покой! Коль семья большая – радость во весь дом! Детки подрастают, силы набирают – разрастайся дом! Кузнецы и плотники, кухарки и молочницы – красавцы-молодцы! Ждите, в дом повадятся скоро и сваты!

Первенцем у Варвары и Дмитрия был Иван, потом родилась Екатерина, за ней Таисия, затем Геннадий, после него твой отец Николай, потом Александр. И у всех парней, представляешь, Боря, были свои кони. Кони, Боря, а не лошади! На конях не пашут! На конях ездят верхом или в упряжке. А для повседневной работы у Нечаевых были рабочие лошади и один битюг – для перевозки тяжёлых грузов.

Во время страды и уборки урожая все свои и наёмные работники кормились в столовой на общих правах. После каждого рабочего дня те, кто уходил ночевать домой (из наёмных), получали домашний паёк для своих домашних. У Варвары Ивановны были свои записи, у кого сколько детей, кто из семьи где работает, а кто ещё только начал учиться какому-нибудь ремеслу. И в каком состоянии было подворье у наёмных людей. Много ль было земли в угодьях и какую живность держали.

К каждому празднику Варвара Ивановна готовила детям подарки, в том числе и детям наёмных работников. В хорошую погоду бабушка приглашала детей к себе во двор и там же устраивала им веселье.

Дети качались на качелях, которые были поставлены около амбаров. Играли в жмурки, в бабки и в лапту. Устраивали соревнования, кто быстрее прибежит, кто стихотворение расскажет ярче, а кто может песню сочинить или басенку расскажет! А зимой устраивали катание на саночках с горки. Одна горка была слева от южных ворот – снежная, а другая – справа – ледяная. На ледяной катались в основном на ногах, развивая вестибулярный аппарат (мозжечок). По праздникам устраивали катание на тройке лошадей. Народу набивалось до трёх троек и все – с бубенцами.

Эти лихие заезды в две-три деревни вызывали всеобщее веселье. Там же устраивали и снежные крепости. Кидали друг в друга снежками, а потом всегда устраивали грандиозное застолье (чаепитие) с огромным самоваром – прямо на свежем воздухе. На большой площадке ставили большой крепкий стол. На стол ставили большой самовар, увешанный бубликами и крендельками. Вокруг самовара ставили чайные блюдца с чашками и сахарницу с наколотыми кусочками сахара. Сахар был всегда только кусковой. По тем временам сахар был в большом дефиците. И приготовление (раскол) головки сахара на мелкие кусочки – это был целый ритуал! Кололи сахар на специальной толстой дубовой доске. Для этого имелся специальный инструмент: накольница, молоточек и щипчики. Сперва головку сахара раскалывали на две большие части путём лёгкого постукивания накольницы молоточком, чтобы образовалась бороздка на головке сахара, а потом сильным ударом раскалывали головку сахара на две большие части. Если половинки были меньше, чем полкулака, то дальнейший раздел головки уже исполняли с помощью щипчиков. Кусочки сахара (после щипчиков) складывали в специальную стеклянную красивую сахарницу, которую ставили рядом с самоваром.

Молодые девчонки (свои да и пришлые) пели песни от души – звонко и задорно. Иногда дело даже доходило и до хрипоты. Когда такое случалось, в пение вмешивался Дмитрий Ильич и всем девочкам говорил, что так нельзя кричать! Криком песню не украсишь! Сорвёшь голос – инвалидом будешь! Высокие-то нотки надо не криком брать, а голосовые связки развивать! А сейчас всем, кто захрипел, горло шерстяным шарфом обмотать и три дня вообще не разговаривать! Кто вас безголосых любить-то будет! Слова «музыкальных дел мастера»: «Безголосых – не любят», – резко отрезвляли «крикунов», и они начали приходить к Дмитрию Ильичу за «постановкой голоса». На следующий день все с хриплыми голосами ходили с перевязанными шеями шерстяными шарфами. А всё равно было весело, и на следующий день вновь и вновь вспоминали, как гуляли… Кто какие частушки выкрикивал или побасенки сочинял про тёщин язык или кулак тестя, я не знаю! Но этих сочинителей как-то и не очень ругали! Больше смеялись и поддакивали! Вот-вот! Так оно и есть!

В эти праздничные дни все молодушки и молодые бабы одевались напогляд – одна другой краше! Молодые парни подхватывали молодых девушек, а те визжали и смеялись, падая вместе с молодым человеком в пушистый сугроб. Под вечер разводили большой костёр и водили хоровод. И снова звенели и песни, и смех, и разносольные, но не обидные шутки. Расходились за полночь, и ещё долго слышались тихие разговоры и слабый весёлый смех девчонок и парней.

У Варвары Ивановны в подмастерьях были в основном девушки, которые хотели научиться, как правильно трепать лён, прясть нити, ткать льняные полотна, шить, вышивать, вести домашнее хозяйство, ухаживать за скотом, птицей и получить навыки, как рассчитать и как приготовить еду, квас на определённое количество едоков.

А замужние женщины приходили к Варваре Ивановне за советом, как вести себя во время беременности, как подготовиться к родам и как кормить новорождённого, а что делать, если вдруг у молодой матери нет молока для своего ребёнка. Расспрашивали и о различных приметах и как и что надо делать в экстренных случаях, когда вокруг никого нет и некому помочь. У молодых-то ведь всегда очень много вопросов, да и не у каждого спросишь, а вот к Варваре Ивановне все приходили запросто как к своей подруге или очень-очень доброй и заботливой маме, которая всегда выслушает участливо и даст добрый совет по любому случаю.

Боря, ты думаешь, что трепать лён – это простое дело?! Да нет, мой дорогой! Если плохо или неправильно будешь трепать, то стебли-то льна можешь так изломать, что только шелуха и останется. А если начнёшь на излом стебли-то ломать, так все нити будут короткими, и из такой кудели и нитки-то будут непрочными. А из длинных-то льняных ниток ох какие хорошие тонкие ткани получаются! Любо-дорого! Да и глядеть на такую ткань, и шить, и вышивать – одно удовольствие! И тогда и дело спорится, и изделие твоё смеётся и красуется!

И так ведь, Боря, во всём любом деле. Молоко переболтаешь, пока несёшь, и сметаны хорошей не получишь. Начнёшь сметану сбивать, чтоб масло получить – не выходи на солнышко, а иначе – не получишь настоящего хорошего масла. А на солнышке-то как приятно работать – любо-дорого! Поворачиваешься к ласковому-то солнышку то одним бочком, то другим, а масло-то при этом всё нагревается и нагревается, и никак остатки-то сметаны не переходят в масло.

И всем этим премудростям нас, девчонок, да и молодушек тоже, обучала Варвара Ивановна! Глаз у неё был острый! Глянет на нас! Да как прикрикнет! Аж подпрыгнешь иногда: «Вы что это, девки, на холодном-то месте сидите! Ну-ка! Живо взяли коврики и себе под попу подложили! Смотрите у меня! Вы ведь все будущие матери! Вам ведь всем и рожать, и детишек своих кормить надо будет! И никаких болячек у вас не должно быть! Да и мужей своих будущих тоже пожалейте! Да и самих себя, любимых, тоже поберегите! Смотрите у меня! Разум-то свой не теряйте! Муж-то любит жену здоровой!»

Варвару Ивановны все любили и уважали за её строгость, заботу и за материнскую мудрость! Она знала и как хворых вылечить, и как ребёнку помочь в случае крайней необходимости. Это был настоящий деревенский женский пансионат на все случаи жизни! Если готовили щи, то из квашеной капусты из расчёта на два дня. Каши всегда готовили на один день. Хлеба пекли и квас варили – на три дня. Варвара Ивановна всех девчат учила, когда и сколько нужно воды для полива огурцов и капусты приготовить. Когда и сколько раз надо окучивать картошку. Какие и как выращивать семена для посадки на следующий год. Как хранить лук, чеснок, картошку, морковь, свёклу. Как готовить соленья, варенья. После Варвариной школы девушки ценились высоко, и в праздничные дни парни из соседних деревень приезжали на погляд. Праздник погляда всегда был осенью после уборки урожая. На погляде не только парень выбирал себе девушку, а чаще всего случалось всё наоборот – это девушка выбирала себе подходящего, как ей казалось, парня – будущего мужа, опору своей семьи и отца для своих детей.

Моя свекровь Варвара Ивановна, как хозяйка, и как мать, и как наставница – держала нас всех, как говорится, в ежовых рукавицах. Она гоняла нас почём зря. Иногда и веником по заднице огреет. Спуску ни в чём не давала, и любимчиков у неё никогда не было. Была она строгая, но зазря никого не наказывала и не бранила. Особенно она нас за чистоту полов гоняла. Мытьё полов только тряпкой она не признавала. Нужно было мыть полы в избе и в бане вехотью со щёлоком. Вехоть – это такая измочаленная метла, которая была изготовлена из тонких берёзовых прутьев, но уже так износилась, что годилась только на выброс… Вот такой вехотью и драили мы полы до жёлтого цвета. А щёлок для мытья полов наводили из золы русской печи или бани.

Варвара Ивановна нам часто говорила: «Смотрите, девки! Вам дальше жить! И если хотите жить без тараканов и клопов и в добром здравии – хорошенько мойте полы! И не дожидайтесь утра или вечера! Как только схлынет народ – тут же принимайтесь за мытьё полов! И ещё скажу: каждую субботу – в баню! Крестьянская-то работа – и в поту, и в пыли, и в грязи! После бани – стирка! И бельё чтоб не квасили! А то и до червей ведь можно дойти! Чистота, гигиена, питание и здоровье семьи – это женское дело! При хорошей-то хозяйке и мужик будет крепок и здоров, да и дети тоже будут крепкими, здоровыми и хорошими помощниками в любом деле!» Большую стирку проводили, как правило, в бане вечером или на следующий день, если было много народу. По мелочи стирали или на улице во дворе, или в избе, если было холодно. Полоскали бельё всегда в речке. И даже зимой! Для этого прорубали купель и полоскали в этой холодной воде. Ох, как рукам-то холодно было! В доме ходили босиком по половикам, которые сами и ткали. Половики выхлопывали (выбивали, как ковры) каждый день по два-три раза, в зависимости от погоды. Меняли (стирали) половики каждую неделю. Их стирали на речке и высушивали на изгороди.

Мне, Боря, очень нравились зимние вечера. Зимой мы работали в основном дома. Пряли нити, ткали ткани и почти всегда пели. В это время я очень много новых песен услышала, запомнила. Петь на два голоса научилась. Льняные нити, одобренные Варварой Ивановной, собирали в корзины, относили их к ткацким станкам. Варвара Ивановна рассаживала нас за станки, и начиналась ткацкая работа-учёба. И это тоже – не такая уж простая работа. Тут ведь и челнок надо правильно пропускать, и правильно натягивать нити, а затем уплотнять нити так, чтобы получалась ткань, а не какое-нибудь решето или рогожа.

Во время праздника Варвара Ивановна всегда умела вовремя похвалить, поддержать ту или иную невестку. Помню, как на Пасху много гостей собралось. Я выхожу с кухни в горницу в вышитой белой блузке с огромным разборным сладким пирогом, а Варвара Ивановна и говорит: «Гости дорогие! Полюбуйтесь-ка на мою Клавушку! Она эту блузочку-то сама и сшила, и сама вышила, а какой она испекла пирог! Попробуйте, гости дорогие! Да только смотрите, языки не проглотите!»

Во время Гражданской войны всех Нечаевых полностью разорили. Коней забрали, коров и прочую живность раздали бедным по деревням, все продукты реквизировали. Ружья и клинки забрали! Вот тогда-то я и поняла (решила), что все нечаевские – из казаков. Налетели на наш нечаевский хутор не то белые, не то красные – не знаю. Дело было ночью. Кто-то из наёмных мужиков открыл непрошеным гостям северные ворота, которые открывались только по весне или по крайней необходимости. Поднялся шум, крики, стрельба… В первую очередь постреляли всех собак. Тех, кто не успел скрыться, повязали и поместили в сарай. Рано утром, около пяти часов, всё перевернулось наоборот… Братья Нечаевы и их друзья повязали всех тех, кто напал на них ночью. Всех, кто был заперт в сарае, освободили, и они в спешном порядке покинули хутор. Что случилось с братьями Дмитрия Ильича – Иваном Ильичом и Петром Ильичом – я не знаю, но вся семья, кроме Дмитрия Ильича, осталась жива.

После такой революционной заварушки все разбежались, исчезли так, что никто толком-то и не знал ничего друг о друге. Были они у красных или у белых или ещё где-то – ничего сказать не могу. Вот по этой-то причине и не хотел тебе отец рассказывать про свою жизнь. Ведь их всех разыскивали по всей волости в течение нескольких лет. Сама-то революция до нас как-то и не докатилась. Она была где-то там – в стороне.

А вот Гражданская-то война, которая покатилась вслед за революцией, прошлась прямо по людям.

Всех зажиточных-то решили под корень ликвидировать, а усадьбы – сжечь. Кровопийцы, мол, они на теле трудового народа. А кто трудовой-то народ? Разве те, кто ленился работать, или те, кто к обеду только выходил на работу?

Сравни! Нечаевых-то с другими! Они ведь всех, кто хотел работать, к себе привечали. И работу давали, и продуктами питания обеспечивали, и на рынок сколько товару поставляли… Разве они не труженики… А сколько они радостей-то доставляли и детям, и взрослым. В праздники-то все в гости к Нечаевым! Там и с горки можно покататься! Можно и научиться верховой езде. Можно и одежду справить, и коня привести в порядок, и обувку… А их ведь в один момент разорили. Бедным коров раздали… Лошадей забрали, зерно, фураж реквизировали… А кто восполнять-то будет всё это… А?

А сколько народу-то через Нечаевых-то прошло… Научились ведь и валенки валять, и огурцы плантациями выращивать, и лён выращивать, и ткани ткать, отбеливать, шить, вышивать… А, иначе в крестьянстве-то не проживёшь! Кто не хочет учиться, тот бродяжничать идёт – нанимается и в батраки, а то и даже в няньки! А куда деваться-то? Кушать-то ведь всем хочется! Да ещё и побольше да повкуснее…

Ох! Боря! Кто прошёл нечаевскую школу – нигде не пропадёт! Многие! Очень многие научились, как хозяйство-то вести надо… А сколько девок-то научились и шить, и вышивать, и коврики плести. А какая ведь большая работа была проделана при выращивании льна. Там ведь учились и как масло получить, и как ткани ткать, и как отбеливать эти ткани, и как шить, и как вышивать кофточки цветными нитями…

Да! Это была настоящая трудовая колония. Но ведь в эту трудовую колонию приходили добровольно. А уходя – благодарили за полученные навыки, за хлеб, за соль, да и не только…

Каждый приходящий получал не только уроки по тому или другому ремеслу, но и питался, да ещё и домой приносил, и своих домочадцев кормил.