Среда обитания

Вот я сижу и думаю: такие кряжистые корни повырубали, одни кустики только остались. А когда из этих кустиков-то мощные деревья снова вырастут? Ох, Боря, не скоро, не скоро… Вот и отец твой говорит тебе: «Учись, сынок! Работай! Не ленись! И только через труд и только через учёбу – придёт и твоё время». Ты главное – не сомневайся ни в чём! Будешь хорошо трудиться – будут и хорошие плоды. Ты больше вокруг смотри да на ус мотай, как другие трудятся. Не стесняйся учиться, не стыдись, если кто-то лучше тебя. Это хорошо! Значит, есть чему учиться! Главное – мозги свои развивай! Учись и сравнивай! Учись и анализируй! И помни! Знаний никогда не бывает много! Их всегда не хватает, их всегда маловато!

Старший сын Дмитрия Ильича – Иван Дмитриевич объявился только в 1939 году. Мы тогда снимали большую комнату в деревне Балатово (теперь восточная часть города Перми) – в большом, прекрасном, красивом одноэтажном кирпичном доме из красного кирпича сбежавшего куда-то помещика во время революции. Это был единственный в деревне Балатово крепкий тёплый кирпичный дом с шестью окнами и с огромным садом-огородом. При доме были большие дворовые постройки с коровником, сеновалом, амбарами.

Иван Дмитриевич с твоим отцом тогда всю ночь проговорили. О чём они говорили – я не знаю, да и не спрашивала. Но поговорить-то им было о чём… Бог одарил твоего отца прекрасной памятью, твёрдой рукой, музыкальным слухом и превосходным чутьём художника. После разорения отец твой работал гравёром-художником на закрытой пермской фабрике по производству денежных знаков. И кто его только надоумил?.. Он ведь вместе с другими злоумышленниками решил организовать изготовление фальшивых денег.

Их быстро разоблачили, арестовали, а отца посадили в башню смертников, из которой через семь дней выходили только на казнь. Но через шесть дней отца освободили за недостаточностью улик. Ох, как я тогда напереживалась… Одному Богу только известно… Так что братьям-то, Ивану и Коле, было о чём говорить… Было что рассказать и про разорение хутора, и кто куда успел убежать.

Наутро Иван предложил твоему отцу построить собственный дом в посёлке Новоплоский. Сговорились, что дом надо строить не мешкая! Иван взял на себя обязательство в этом же году организовать всех братьев на стройку и помочь со стройматериалом. Условие было одно – мать надо было куда-то определить. Порешили, что Варвара Ивановна до конца своей жизни будет жить вместе с Николаем в будущем построенном доме! На строительство дома съехались братья, сёстры с мужьями, и все они, как хорошо организованный хор, играючи построили пятистенный дом с пристройками и садом-огородом уже к осени 1939 года. Этот прекрасный дом, который построили братья и сёстры Нечаевы, стал и моим родным домом. Мы, дети, тоже вместе с Зинаидой и Анатолием участвовали в строительстве дома, помогая возить и ошкуривать брёвна для дома. Я смотрел, как, установив на высокие козла брёвна, дядя Ваня и дядя Александр большими двуручными (на две руки сразу) пилами распиливали толстенные брёвна на толстые и тонкие доски. Толстые доски шли на пол, а потоньше – на потолок. Были, конечно, и доски потоньше. Они использовались для обрешётки крыши и для пристроек. Доски для пола по краям обрабатывались специальным рубанком для получения ступеньки. И по этим ступенькам пол набирался (укладывался) внахлёст. Набранный (собранный) таким образом пол не имел щелей и никогда не скрипел. После покраски такой пол выглядел монолитным деревянным покрытием. Я с удовольствием наблюдал, как слаженно и без крика работают мои дядьки и тётки. В свои пять лет я впервые увидел, как дядя Ваня ловко рубит сруб дома в лапу. Другие дядьки подают ему брёвна, а он из них наращивает и наращивает стены дома. Мне это очень нравилось и пригодилось и в будущем – в армии, за что я получил отпуск домой к родителям.

Наш дом №5 по улице Льва Толстого стал частью Новоплоского посёлка – на окраине города Перми. В этом доме мы пережили и Великую Отечественную войну (1941—45 гг.). В этом доме умерла и Варвара Ивановна, и мои (наши) родители.

На Урале принято время от времени собирать всех родных и устраивать посиделки! Собирались, как правило, на два дня! В первый день угощались тем, что мама наготовила, а стряпухой мама была отменной – пальчики оближешь! На второй день обязательно все гости участвовали в лепке пельменей. Это был такой семейный ритуал! В приготовлении участвовали все. Отец был самым искусным мастером по подготовке мяса для пельменей. Тётя Таня, моя крёстная мать, была самая лучшая мастерица по приготовлению пресных сочней. Дядя Саша всегда был за кашевара – он чётко знал, сколько нужно держать пельмени в кипятке, чтобы они и сварились, и не развалились. Остальные щипали пельмени. Больше всех нареканий было к щипальщикам. Бывало, кое-кому и по лбу деревянной ложкой доставалось – за халтуру. От щипача зависело, развалится или не развалится пельмень в кипятке. Будет ли пельмень аккуратным или, наоборот, таким разлапистым, что такой пельмень и в рот-то никак не пропихнёшь! Вот и приходится с этим пельменем мучиться. То ли кусать его по частям, то ли на за ножичек браться да по частям его разрезать, а потом соображать, что с ним делать. Во время готовки пельменей в праздничные дни, когда собиралось большое количество гостей, обязательно делали «счастливый пельмень», в который вместо мяса закладывали или кусочек селёдки, или луковицу, или ягоду! Хотя у молодёжи и бывали другие предложения. Считалось, что кому такой пельмень достанется – тому в этом году счастье привалит! И таким образом за общим собранием (застольем) объявляли счастливого человека и поздравляя его, говорили много хороших слов и добрых пожеланий, как в семейной жизни, так и на трудовом поприще!

Конечно, это была игра! Игра, придуманная не нами, а далёкими предками, но против неё никто не возражал, а к празднику – это была весёлая шутка!

Были и другие игры, как, например, игра в фанты! Каждый из присутствующих писал своё пожелание на маленьком клочке бумаги, и все скомканные записочки бросали в шапку или в кепку. А потом каждый по очереди с закрытыми глазами выбирал одну из записок и, указывая на одного из присутствующих, приказывал исполнить желание, указанное в записке! Обычно в записках просили спеть, станцевать или поцеловать соседа справа или слева. И, конечно же, получались смешные курьёзы, если человек не умел танцевать или петь, например. Игры были разнообразные, и их было много!

За общей праздничной работой (суетой) и во время застолья частенько спокойно обсуждали и семейные дела, и о работе говорили, и о взаимопомощи, и о болезнях, особенно детских. И во всём чувствовалось, что это настоящая общая большая семья и каждый в ней заботится о каждом человечке этой большой родни. Тут же договаривались, кому и как надо помочь. Оговаривались сроки и время исполнения договорённостей. Если была нужна какая-нибудь коллективная помощь, писали отдельную бумагу, в которой указывалась дата, кто участвует и какие обязанности исполняет. Крепкие семейные узы – это как плот, где можно и приют найти, и отдых, и взаимопонимание, и душой отдохнуть.

К концу лета вечерело рано да и становилось прохладно, и молодёжь любила посидеть у костра, попеть песни, поговорить неспеша, излить свою душу подружке и, возможно, получить добрый совет или хорошую поддержку для себя в отношении понравившегося парня. А ведь частенько и так случалось, что интересы-то в отношении к интересному парню пересекались, и подруги уже становились далеко не подругами. В такие моменты я, будучи ещё ребёнком, всегда старался присесть, где-нибудь поближе ко взрослым, но так, чтобы не мешать и не отвлекать внимания, и слушать и слушать, как они вели неторопливый разговор и приговаривали: «У нас одна семья, все наши! Жизнь! Есть жизнь! Всякое случается. Обсудить надо на семейном круге. Разобраться надо! Понять! И правильное решение принять! Никого в обиду не дадим и никого голодным не оставим. Коль какая и беда случилась – ничего! И мозги вправим, и на место поставим! В беде никого не оставим! На то мы и семья! Держитесь, мужики, все друг за друга! С нами наши бабы и наши дети! Мы за всех в ответе! Вместе – мы всё выдюжим!»

Таисия Ивановна Ширинкина

Бабушка Таисия Ивановна Ширинкина (в девичестве Каменских) была родной младшей сестрой моей бабушке Варваре Ивановне (в девичестве тоже Каменских).

Таисию Ивановну в малолетнем возрасте (в четырнадцать лет от роду) просватали (совершили обряд помолвки) с будущим мужем Алексеем Петровичем Ширинкиным – другом Дмитрия Ильича Нечаева. Женился Алексей Петрович на такой молоденькой и прекраснейшей девочке как бы впрок, когда побывал в гостях у Дмитрия Ильича Нечаева и познакомился со всем семейством и хозяйством Нечаевых.

Алексей Петрович был купцом первой гильдии и слыл в городе Перми очень богатым человеком. Алексей владел на реке Каме двумя пассажирскими пароходами и был большим меценатом практически всех частных предпринимателей (как правило, кустарей-одиночек по производству детских игрушек), которые промышляли своим ремеслом, изготавливая и продавая собственные изделия (детские игрушки) на пристанях рек Камы и Волги.

Зоя Алексеевна Ширинкина (слева) на прогулке по реке Кама на своём (отцовском) пароходе со своей мамой Таисией Ивановной и кухаркой Дусей (справа) встречает своего отца Алексея Петровича Ширинкина, который прибыл на встречу на втором своём пароходе (снимок справа)

Дмитрий Ильич и Алексей Петрович познакомились случайно – во время поездки за границу… Один – Дмитрий Ильич – ехал за струнами и планками для своих музыкальных инструментов в Италию, а другой – Алексей Петрович – в Австрию для закупки новых интересных детских игрушек с целью их воспроизводства уже в России русскими мастерами-одиночками.

В России Алексей Петрович знакомился с местными кустарями, которые промышляли своим трудом вдоль рек Камы и Волги. Алексей оценивал мастерство подельников и предлагал им сделку по производству детских игрушек по образцу интересных заграничных игрушек.

Мастеровые, которые откликались на такое сотрудничество, подписывали бумагу (соглашение) и обязательство по срокам исполнения и оговаривали ответственность и цену сделки. Изготовленные кустарями-одиночками игрушки по образцу иностранных игрушек Алексей Петрович скупал у них оптом, в соответствии с подписанным соглашением. А затем уже сам продавал их в больших городах и даже за границей. С местными кустарями Алексей проводил беседы, рассказывал, какими инструментами пользуются за границей, и если таковых не оказывалось в России, привозил их из-за границы. Алексей рассказывал местным умельцам, как за границей готовят краски для раскраски детских игрушек, и обращал особое внимание мастеров на правильный подбор красок, так как дети часто берут игрушки в рот, и краска обязательно должна быть только растительного происхождения, дабы не повредить здоровье ребёнка!

Этим промыслом – куплей и продажей детских игрушек – занимался ещё и его отец Пётр Акимович Ширинкин 1881 г.р., который также ездил за границу и привозил оттуда интересные для бизнеса различные детские игрушки.

Алексей Петрович хорошо владел немецким языком и за оригинальными игрушками ездил в основном в Германию, а иногда и в Австрию. В одной из своих поездок за границу Алексей Петрович и познакомился с Дмитрием Ильичом, который также ездил за границу, но в Италию для покупки планок и струн для своих – им же изготовленных гармошек и балалаек.

Во время одной из заграничных поездок они случайно встретились, разговорились и хорошо познакомились. Знакомство постепенно перешло в крепкую дружбу, и они вскоре породнились, женившись на родных сёстрах Варваре Ивановне и Таисии Ивановне Каменских.

Но так как младшая сестра Варвары – Таисия была на четыре года моложе, то родители Алексея и Таисии во время сватовства договорились, что до шестнадцатилетнего возраста Таисия будет жить в доме своего отца. А за эти два года Алексей Петрович должен был построить в Перми свой особняк на берегу реки Камы, и только после постройки они вместе (Алексей и Таисия) переедут туда на постоянное место жительства, и там уже и сыграют своё первое новоселье, и одновременно сыграют уже самую настоящую пышную свадьбу! Как договорились, так и сделали!

Таисия жила два года со своими родителями, а затем, когда Таисье исполнилось полных шестнадцать лет, она переехала к своему мужу в Пермь в новый двухэтажный особняк на крутом берегу реки Камы, вблизи ж/д станции «Пермь II» («Пермь вторая»).

Через два года – после свадьбы, когда Таисии исполнилось уже восемнадцать лет – она родила дочь Зою. Жили Ширинкины на втором этаже своего вновь построенного особняка. На нижнем этаже была контора, где работал Алексей Петрович и его наёмные люди.

С улицы Толмачёва был виден парадный вход особняка с широкой высокой лестницей, над которой был мезонин с множеством витражей из цветного стекла. Особняк стоял глубоко в саду метрах в ста от общей проезжей дороги, которая через сто метров заканчивалась тупиком.

Перед особняком была большая площадь, а далее к дороге стояли слева и справа постройки для лошадей, карет и различного сельскохозяйственного инвентаря…

Алексей Петрович погиб во время Гражданской войны, и женщины вместе с прислугой остались одни. Вскоре они взяли на воспитание двух сирот – Александру (Шурку) и Александра (Сашку). Затем бабушка Таисия и тётя Зоя обратились к моему отцу Николаю за разрешением взять шефство надо мной по моему светскому воспитанию.

Отец поговорил со мной и сказал, что он не одобряет барство Ширинкиных, но против воспитания моего у этих барского типа чопорных женщин не возражает. Так и договорились! Я был обязан не реже трёх раз в неделю бывать в доме Ширинкиных и рассказывать им о своих делах.

Наставники выслушивали меня, делали разбор моего поведения и учили, как надо себя вести и в школе, и дома, и как разговаривать со взрослыми и со своими сверстниками! Обучали меня, как нужно сидеть за столом, как пользоваться салфеткой, столовыми приборами, как нужно есть, не чавкая и не чуркая, как нужно пользоваться солонкой, перечницей, горчицей. Что можно и нужно брать руками и чего нельзя делать ни в коем случае!

Мои тётушки требовали от меня, чтобы я всегда ходил в чистой рубашке и чистых штанах. И чтобы я не стыдился, если у меня на одежде заплатка. Они мне частенько говорили: «Стыдно быть грязным и рваным! Одежда должна быть всегда чистой. Пусть она будет заштопана или с аккуратными заплатками, но никогда не должна быть рваной и грязной!»

Тётя Дуся, домработница семьи Ширинкиных, почему-то себя считала предсказательницей и частенько, глядя мне прямо в глаза, говорила: «Ох! И хитрец из этого парнишки вырастет! Ох! И большой, большой хитрец…» Мне эти предсказания тёти Дуси очень не нравились! Но я, как уже воспитанный человек, даже никакого вида ей не подавал, что всё это мне очень и очень не нравится!

Я понимал, что это взрослые люди и мне их осуждать нехорошо да и не принято! Поэтому я всегда старался поменьше сталкиваться с тётей Дусей и побольше общаться с бабушкой Таисией Ивановной и тётей Зоей. Они обе относились ко мне не только с материнской любовью, но и с каким-то неподдельным интересом, словно знали, что из меня они смогут слепить хорошего, нужного и порядочного человека. Они любили меня как своего ребёнка, следили за моей учёбой и даже приходили на вокзал проводить меня, когда я уезжал в какую-нибудь интересную экспедицию или командировку. Мы любили, уважали друг друга и дружили до их глубокой старости.

Во время Второй мировой войны всем было очень тяжело, голодно и холодно. И я всегда знал, что, придя к тёте и бабушке, меня накормят и обязательно дадут что-нибудь вкусненькое с собой для моих братьев и сестрёнки. Я до сих пор помню запах и вкус их превосходных вкусностей – безе и творожные шанежки на сметане.

Моя мама была прекрасной и великолепной стряпухой, но и она таких вкусных изделий не могла испечь. У неё всё другое крестьянское получалось великолепно, а вот безе ей никак не удавалось. А вот бабушка Таисия была непревзойдённая мастерица по таким великолепным, вкусным изделиям! И не зря бабушкиными шанежками, безе, куличами и пончиками угощалась вся «пермская знать» – областные, районные и даже церковные правители! Изготовить все эти вкусности было непростым делом. Исходным материалом, конечно же, была хорошо приготовленная квашенка, которая ставилась с вечера в тёплое место, а утром уже вымешивалось тесто на сметане.

Самым сложным в приготовлении сметанных шанежек было сделать низкий буртик на будущей шанежке. Ведь высота шанежки, как правило, не превышала семи миллиметров, а в неё ведь ещё и творог нужно было поместить! Шанежки всегда были сочными и очень-очень вкусными и на первый день, и на второй. Мне кажется, что вкус этих шанежек я до сих пор помню! И до сих пор помню эти золотые руки моих родных, их добрую улыбку и никогда не забуду этих тёплых, участливых глаз моих тётушек и бабушек!

В тридцатые годы после раскулачивания их особняк двухэтажный не тронули и оставили в собственности Таисии Ивановны. Оставшись одни после гибели своего кормильца Алексея, Таисия Ивановна и её дочь взялись за воспитание сирот – Сашки и Шурки. А когда я немного подрос, то за воспитание меня – племянника. Сашку и Шурку мои тётушки, окружив их заботой и вниманием, растили и воспитывали до восемнадцатилетнего возраста. А после – дети вылетели из купеческого гнезда по своим интересам. Александр ушёл в мореходку, а Александра подалась в крестьянство. Я с ними часто встречался, но у нас общего интереса не получилось. Был я в ту пору ещё очень мал, а они были уже взрослыми людьми. Я помню красавца Александра в чёрном морском мундире. А Шурку, весёлую и шебутную, женой председателя колхоза… Шура хорошо знала мою маму и всегда старалась помочь ей чем-нибудь. Будучи женой председателя колхоза, она устроила мою маму на работу по уборке урожая пшеницы. Убирать урожай мы поехали втроём: мама, её шестимесячная дочь Екатерина и я как нянька для своей сестрёнки. На этой работе я увидел воочию, как мама умеет работать серпом. Это была настоящая крепкая крестьянка, которой не было равных среди других колхозниц, убирающих урожай. Председатель, приезжая проконтролировать, как идёт работа, делал колхозницам замечания по потере колосьев на поле и ставил в пример, как работает Клавдия Андреевна (моя мама). Работа у мамы спорилась. Она жала колосья быстро, не пропуская ни одного колоска. Вязала снопы, ставила их вверх колосками и накрывала снопом сверху. Поставленные вертикально снопы и накрытые сверху ещё одним снопом называлась «бабка». Снопы в бабках стояли не менее одной недели. Зёрна в них подсыхали и в то же время были укрыты от дождя. Затем подсохшие снопы осторожно грузили в шарабан и отвозили на обмолот зерна. Я с Катей сидел на опушке леса, следил за ней, чтобы было всё в порядке, и наблюдал за работой мамы. В обед приносил сестрёнку маме покормить грудью прямо в поле. Затем сестрёнка засыпала, и тогда мы с мамой тоже устраивались покушать то, что приносили с собой (хлеб, картошку, яйцо, лук зелёный, молоко или квас).

На третий день работы во время сна Кати мама начала меня учить, как правильно жать колосья пшеницы. Конечно, я сразу-то не мог так работать, как мама… Мама говорила мне наставническим, твёрдым голосом.

– Ты что это так далеко от левой руки серп-то держишь! Смотри, сколько колосьев-то потерял!

Я, опасаясь поранить руку серпом, начал всё ближе и ближе приближать серп к левой руке и всё-таки умудрился поранить руку серпом.

Мама, перевязав мне руку платком, снова строго сказала:

– Неправильно ты делаешь, Боря, – сказала мне мама! – Сперва жниво, крепко зажатое в кулаке, переведи за серп, а затем срезай серпом жниво!

Через пару дней я уже неплохо жал. И мы с мамой в два раза быстрее убрали выделенный нам надел. Помощь Шуры нам очень оказалась кстати! Расчёт был натурой. Зерном, картошкой, свёклой, морковью и яйцами. Зерно и овощи нам привезли с оказией домой (в Пермь), а яйца, их было три десятка, я нес с гордостью сам. Мама, посматривая на меня, как я несу яйца, приговаривала: «Неси осторожно! Смотри – не разбей! Руку-то подальше от колена держи, подальше»… Заработанных продуктов нам хватило до глубокой осени. Часть картошки, что помельче, оставили на семена, чтобы было что посадить по весне за городом – на выделенной полоске земли от завода и в собственном огороде.

Бабушка Таисия Ивановна и тётушка Зоя Алексеевна Ширинкины всегда носили тонкую одежду, красиво вышитую и с какими-то оборками, прелинами. Глядя на них, можно было подумать, что они всегда демонстрировали окружающим, как нужно одеваться, в зависимости от погоды и времени года… А шубки (шубы) у них были или очень короткими, или очень длинными и всегда отороченные тонкой полоской из дорогого меха. И вот сидит такая красавица-принцесса Зоя Алексеевна в карете – ну прямо как на картине «Портрет незнакомки». Семь раз её сватали разные кавалеры (от крестьян до приказчиков и статских советников), но ни один из них не покорил её сердце. Тем не менее даже и в более поздние времена на Зою Алексеевну многие мужчины с завистью заглядывались, втайне примеряясь к образу её поклонников.

Конечно! Зоя Алексеевна и в очень преклонном возрасте была завидной невестой для любого положительного служащего человека, но все они были какими-то простаками, не соответствующими ни её красоте, ни её незаурядному воспитанию, да ещё и с таким приданым, как двухэтажный особняк с придворными пристройками и хорошим садом-огородом, где росли и сливы, и яблони, и груши, крыжовник, малина, смородина, боярышник, черёмуха, ежевика.

Однажды Зоя Алексеевна показала мне одного из её женихов.

– Вот посмотри-ка, Боря, на этого мужчину, который идёт к нам, чтобы познакомиться с нами! Он тебе нравится?

И я увидел человека в не очень-то чистых сапогах, мятых брюках и в неглаженой синей рубахе, подпоясанной шёлковым красным верёвочного типа пояском с кисточкой.

– Вот скажи мне, Боря! Он жених или уборщик с какого-нибудь двора?

– Да! Конечно! Этот человек действительно очень похож на самого настоящего уборщика соседнего двора или площадки магазина!