Лис, который раскрашивал зори

С высоты наш край представлялся мне точками обжитых рабочих посёлков и маленьких городков, которые ютились рядом с провалами выработок полезных ископаемых. Их было много, словно веснушек на девичьих щеках. Получив туда назначение однажды, оттуда уже почти никто не мог уехать. Там женились не по любви, рожали детей из необходимости, рано старели, а старики жили не слишком долго. Там почти не смотрели вверх.

Незримые купола межей защищали эти поселения от ядовитого ветра пустошей, который иногда забирал пригоршнями мелкую (заиндевелую зимами) каменную крошку и швырял её колким дождём в освещённые тёплым жёлтым светом окна. Эти окна отсюда, сверху, казались мне совсем крохотными. Межи останавливали этот ветер, превращая его – дикого, злобного – в робкое поветрие над тёмными от угольной пыли крышами. Эти межи без разрешения Центра невозможно пересечь, но моё назначение – курсировать от одного города к другому, и мне казалось, что хоть по разу я уже проплыл через всех них.

Итак, мы меняли цвет неба под заказ по цене, близкой к себестоимости. Мы – это «Первое общество раскрашивания зорь» (ПОРЗ, стало быть). Наш бизнес был сравнительно молодым – совсем недавно умер его основатель. Старик всего лет двести назад получил патент на способ визуального изменения цвета неба с помощью распыления в атмосфере особых газов и пропускания через них магнитных линий.

Сначала идея не нашла в обществе понимания: небо всех устраивало и таким, каким делал его каждый день Сотворитель. Но потом несколько крупных предприятий заказали на праздники основания закаты в своих корпоративных тонах, и популярность услуги начала расти – пришлось разработать более точечные предложения, рассчитанные на богатых горожан: надписи, имитацию магнитного сияния, а потом и вовсе грошовые виды небесных художеств. Бизнес начал расти, по миру стали открываться местные отделения вроде нашего. Затем городские советы прижали ПОРЗ, заставив платить пошлину за использование неба внутри межей.

Старик попытался выйти из положения, начав работать за межами, но дело не выгорело: силовые поля городских границ работали как отражатель наших магнитных линий, они же сдерживали газы от мгновенного распыления внешними ветрами. Поэтому на мзду пришлось соглашаться. Из-за этого некоторое время ПОРЗ балансировал на грани банкротства, но в итоге десять новых отделений, открытых и оснащённых накануне введения налога, спасли компанию от угрозы разорения. И дальше всё пошло как по маслу.

Наше отделение называется «Северное сияние», и в его ведении все поселения в радиусе тысячи километров вокруг Изразцов. Мы принимаем заказы любой сложности (это скорее рекламный лозунг, основанный на том, что тех заказов, которые лично я выполнить не могу, в каталоге нет, но, с другой стороны, у здешнего населения фантазия в основном так себе, поэтому мы не врём).

Меня зовут Кай. Моя команда – это Рек и Лёгкая.

Рек – молодой парень, он работает под моим началом, но я ему не мастер – считаю за компаньона.

А Лёгкая – наш дирижабль. Я её так назвал в честь совершенно отвратительного характера. Стариковская ворчливость, которая с годами укореняется во всём живом, у неё приобрела истинно едкие формы, лишь немногим превосходящие свойства серной кислоты. Механоидов Лёгкая делит на тех, кого она согласна была терпеть, и тех, кому лучше сразу прыгать за борт. Все мои попытки подойти к её восприятию аналитически (как и к восприятию каждой женщины) потерпели крах с торжественной и бескомпромиссной убедительностью.

Но для меня главное то, что в управлении Лёгкая почти идеальна, а в содержании – дешева. Её единственный, кроме характера и класса, минус – это возраст. Из-за него дирижабль и продали с прошлых мест назначения. Что это были за места, я не знаю, за историю при покупке не доплачивал, но ясное дело – одни из тех корпораций, где цифра в анкете значила больше, чем реальное состояние. Я такие вполне обоснованно не любил.

Рек крикнул мне, что мы приземлились. Я перекинулся механоидом, потянулся, избавляясь от некоторой задумчивости, подпрыгнул, зацепившись за перекладины на потолке, которые нам заменяли турник, и, перебирая руками, прошелся так пару раз вдоль комнаты, чтобы разогнать ликру с кровью. Затем натянул сапоги (обувь – штука дорогая, и на Лёгкой я ходил босиком) и принялся за дела, которые нужно было сделать по прибытии.

Сперва я привёл в порядок Лёгкую, даже не пытаясь сунуться в ликровую заводь: в Изразцах она становилась невыносима. Закончив всё быстро и стремясь успеть сделать за вечер как можно больше, я широким шагом направился в город.

От эллинга я пошел прочь из обширных портовых угодий. К слову сказать, озеро Дальнее – судоходное и имеет весьма сносное сообщение с морем, и оттого через нас прёт весьма увесистый грузопоток. У длинношеих кранов всегда навалом работы: Лёгкая за все эти годы так и не познакомилась ни с одним из них.

Огромные и разнообразные ангары и казавшиеся бесконечными склады на моём пути скоро сменились широкими проезжими частями окраин. Здесь и там, прямо между домами, стояли товарные вагоны и цистерны, порожние в основном. Железнодорожная ветка, пролегавшая вне жилых кварталов, у нас было всего одна, хотя и широкая – по слухам, по ней гоняли товарняки с первородным веществом и особо ценные грузы. Собственно, потому народ от него и берегли (ну, или товары берегли от народа, что тоже весьма обосновано). Всё остальное, вне зависимости от уровня токсичности, отстаивалось в городской черте, и старые ветки проходили через город, а город отстраивался вокруг путей, бывших когда-то обходными. Жизнь!

Дальше улочки пошли уже, дома становились изящней от квартала к кварталу. От моих размашистых шагов поголовье мелких големов-трубочистов, осмелевших и спустившихся на мостовую, шугалось назад в водосточные трубы да на крышу: я ходил не так, как прогуливаются достопочтенные господа, что здесь живут.

Первым делом следовало зайти в банк. Заведение, когда я добрался до него, уже закрывалось, но клерк задержался и, ловко шевеля механическими сочленениями пальцев, рассчитал мне мою часть платы за выполненный заказ, а остаток средств отправил на счёт «Северного сияния» и головного отделения ПОРЗа в пропорциях, установленных купчей на услуги банка.

Мой счёт – это то, что причитается всей команде Лёгкой. Там и её, и наши с Реком здравоохранение, судебное призрение, одежда и даже еда. Как корпорация ПОРЗ оплачивает нам только жильё и материалы для работы, которые я заказываю с неизменной бережливостью.

На том, чтобы быть для своей команды главным по социальной защите, я настоял лично – я Лёгкую купил, мне и остальное решать. Слышал я, как бывает: даст ПОРЗ не те запчасти, что нужны, и привет. А так нельзя – это небо, это наши жизни. Уж лучше я сам не доем, но ворчунья моя будет в порядке (у нас это, кстати, довольно штатная ситуация).

Размышляя именно об этом, после банка я прямой наводкой направился в стол приёма заказов, чтобы купить кое-что новое в моторный отсек. Не нравился мне там звук в последнее время. Рек ничего такого не слышал, но он ещё мелкий, не наловчился ещё, а у меня хвост чувствовал – пора отправлять под замену часть деталей. Да, не буду спорить, они нормально выглядели, но – пора.

Я пробежался за вывернувшим из проулка трамваем, сопящим белым паром, и успел на подножку. Кондуктор меланхолично проверил моё назначение на транспорт и, выяснив, что такового не имею, спровадил на следующей же остановке – а мне туда и надо. До стола заказов я добрался, к сожалению, когда лавку закрыли. Часовой башни из узкой улочки не было видно, и поэтому здесь частенько закрывались раньше срока и открывались тоже. А иногда позже. Я говорил уже много раз Дивену: поставь ты сюда зеркало, пусть народ живёт в ритме города, а он всё отшучивается – мол, не оплатили.

Дивен – это мой друг, кот-оборотень с часовой башни, подмастерье. Я над ним часто шучу: возмужаешь – станешь часовых дел придурком, потому что такие, как ты, никогда не становятся мастерами. А он мне – подобное, говорит, стремится к подобному. Это он о нашей, стало быть, дружбе так философствует.

Подёргав ещё немного дверь, я вынужденно перенёс заказ запчастей на завтра и отправился в бар в центральной части города. Деревья на бульваре звенели механическими кронами, заря была мягкой, как под покраску, но сегодняшнее небо никто не заказывал. И было оно диким, было оно девственным, было оно таким, каким раньше были все зори на свете. Погода стояла безветренная, а тот ветерок, что и пролетал, делал это ненавязчиво и с одной только целью: чтобы листва чуть побренчала да пустила на мостовую пару бликов – не висеть же ей, в конце концов, без дела.

Деревья в нашем городе работали ликроносной системой, объединяя все дома и прочие здания в одну сеть, а вот вода перекачивалась по специальным трубам. Поэтому в нашем эллинге не было городского водоснабжения, и мы всесезонно испытывали явную проблему с горячей водой, а холодную зимой брали из проруби.

Миновав перекрёсток, я попал в нужный ликровый квартал, прикоснулся ликровым клапаном на запястье к механическому дереву и связался с дежурной хозяйкой бара «О паре и стрелках». Выяснил, на месте ли пушистая рожа Дивена, и заказал четыре бутылочки тёмного – велел вынуть из холодной воды, расплатился и ускорил шаг.

Пока я ходил по городу, я всегда придумывал что-нибудь новое, что подходило бы именно для сегодняшнего неба. Это развлекало меня и всегда помогало не скучать. Если я не думал о небе, то я начинал подозревать, что я туда больше никогда не поднимусь, а меня это пугало. Всегда пугало, с раннего детства, когда я даже не знал, зачем мне туда надо.

Добрался я до бара – заря кончилась. Началась белая ночь. Я вошел внутрь: дыма тут было – хоть спать на нём ложись. Я помахал рукой, хоть как-то разгоняя табачный туман, а бариста Хейла решила, что я отдаю ей знак приветствия. Она всегда мне старалась грубить – это у неё шло за кокетство:

– Тебя, драная шкура, мастер Койвин искал, – кинула вместо приветствия она.

– И тебе добрый вечер, Хейла, – я забрал бутылки со стойки, – ты запомни, наконец: он мне господин Койвин, не мастер. Он не оператор дирижабля, а сотрудник ПОРЗа по административной части. То есть начальник, но не мастер. Запомнила теперь?

Хейла мстительно ухмыльнулась в ответ. В следующий раз опять назовёт его «мастер» и посмотрит на мою реакцию. Она сама по себе мелкая. Чтобы казаться выше, делает хвостик на самой макушке, а когда вот так «сердится», смешно раздувает крылья носа. Когда она поднимает волосы, хорошо становятся видны её механические уши, и всё это вместе смотрится забавно. Я всегда с ней разговариваю в полтора раза медленнее, чем обычно, и всегда с покровительственной приветливостью. Это у нас с ней такое обыкновение.

– Короче, давай к нему, – с деланной суровостью велела она. Постоянно пыталась она мной командовать. Дивен часто шутил, что это, вероятно, неспроста. Вполне может быть, но я был моногамен, занят последние семь лет и планировал распространить это состояние на всю оставшуюся жизнь.

– Ты передала? Спасибо, – ответил я ей терпеливо и направился из бара вверх, в часовую комнату, – я тебя услышал. Всего наилучшего.

– Я передам по сети, – это Хейла бросила мне вслед как угрозу.

– Ничего не говори никому, красотка.

Я ушел. Подниматься к Дивену всегда очень скучно. Нужно подниматься, и подниматься, и подниматься… но потом всегда в итоге достигаешь часовой комнаты, а там почти безвылазно находится затворник Дивен, так что это того стоит. Дивен из тех котов, что домоседы – он очень редко выходит из зоны своего комфорта. Но есть у него какая-то искорка промеж ушей, общая для всех оборотней. Непоседливость. За эту искорку я его и терплю, зануду драного, а он, наверное, и не знает о ней.

Ну вот, Дивен находился на месте, я вместо приветствия поставил ему на рабочий стол пару бутылок, открыл первую из своих и пошел смотреть на город с высоты башни. Низковато, конечно, но выше точки в городе не существовало.

Болтали мы сначала о том да о сём. Он мне напомнил, что его Луна (то есть время лунного цикла года, когда он может в любое время перекидываться из одной ипостаси в другую) почти закончилась. Моя Луна, кстати, была в полном разгаре, за что я и отсалютовал её механической белой роже почти опорожнённой тарой.

Разговор у нас шел вяло, и оттого пиво скоро закончилось. Мы перекинулись.

Я потянулся, разминая лапы да позвоночник, он тоже – тянется так лениво и на меня глазом своим золотым косит – мол, ничего не имеет в виду. А потом как рванул – ну зараза – успел в первом лазе меня опередить, но дальше там было моё любимое место – я обогнал, и только он мой лисий хвост и нюхал.

Мы выбрались на крышу. Устроились у тёпленького места. Мне было хорошо – я чего-то волновался, пока сюда брёл. Что да почему – сам понять не мог, а тут всё вроде бы сровнялось. Там, чуть правее, был наш плавучий эллинг, в нём Лёгкая уже, должно быть, задремала. Рек, конечно, девку привёл. У него как передышка между заказами – так девка. И каждый раз новая, но не потому, что он молодец, а потому, что наоборот. Что-то с противоположным полом у него не очень ладилось, но я парню не мастер работного дома и не буду читать моралей по собственному почину, а сам он на эту тему со мной не заговаривал. Словом, его дело.

– Я б подремал, – резюмировал я, давая понять Дивену, что была у меня за душой эта странная тревога, которая, как серая метель, сейчас рассеялась над засыпающим городом.

– Надолго на землю? – спросил меня Дивен, передёрнув так ушами, как он всегда делает, когда собирается учить меня жизни.

– Дней на восемь. Не успел приземлиться, как Койвин зовёт, значит, есть заказ…

– У Сайрики уже был?

– Нет, – ответил я, подозревая, к чему он клонит, – я не был у Сайрики. Я думал, что она должна быть уже на сохранении…

Дивен очень плохо на меня посмотрел и обронил:

– Нет. Ещё через две недели.

Тут нужно сказать, что карта ветров в наших краях была не самой понятной, и порой мне приходилось отводить до недели на одно плавание, выжидая более безопасную погоду, поскольку тихоходность Лёгкой не позволяла мне бороться с сильными порывами ветра, а затяжная непогода и вовсе могла заставить нас ждать в чужих краях ясного неба и десять, и пятнадцать дней. В этот раз я задержался куда дольше, чем ожидал.

Я отвернулся от Дивена, лёг и устроил сбоку хвост. Время на земле для меня текло как-то неправильно – вечно оказывалось, что я то слишком тяну с какими-то событиями, то слишком гоню мотор. Я выдохнул:

– Дивен, я… я куплю ей этот кулон, если она так хочет. Но он стоит кучу денег. Лёгкой нужен ремонт, я закажу завтра запчасти, и посмотрим, сколько останется…

– Кай…