Лис, который раскрашивал зори

Но с опытом я всё больше учился общаться с воздушными течениями родного края – это была моя главная ценность для ПОРЗа, и тому же я учил Река. Итак, в зоне нашей ответственности мы вели себя свободно – ветра я чувствовал собственной шкурой и знал, когда, куда они подуют и как (на точные приборы у нас всё равно не было денег).

Словом, теперь я видел, что Рек многое усвоил. В общем, Лёгкая оказалась скорее довольна, чем нет, Реком и была очень недовольна мной.

– Такие, как ты, только засоряют небо воздухом, который выдыхают! – выговаривала она мне всякий раз, как я подключался к её ликровой системе.

В ликровую заводь лучше было вообще не соваться – вечный её бубнёж на больную голову становился и вовсе непереносим: и то ей не так, и это не эдак. Дивена она, к слову, не переносила на дух. На мою беду, ликру мне нужно было теперь чистить часто – каждые три часа по пятнадцать минут. Ночью я просто клал лапу в ликровую заводь, и Лёгкая сама подключалась к клапану.

Тут мне повезло: обычно говорят, когда нужно часто чистить ликру – оставайтесь дома, а мой дом – это Лёгкая и была. У нас с ней идеальная совместимость по ликровым признакам, – если я, допустим, был бы ранен и потерял бы много ликры, меня просто можно было бы подцепить к ней в ликровый круг – и вот я был бы спасён. Жаль, что у дирижаблей не бывает крови – я думаю, что кровная совместимость у нас тоже была бы как надо. Но её тяга к высказыванию своего мнения… о, Сотворитель… она одна не щадила меня.

А хотя… ну за что меня было щадить? Сайрика права, я просто не собирался быть с ней как надо, а жениться мне не мешало ничего – церемония занимала три минуты и самая дешевая стоила, как два средних обеда: мы могли обойтись без колец, нарядов и обещаний. Вполне возможно, Сайрике даже дали бы отдельную комнату в общежитии, где я смог бы раз от раза ночевать за счёт ПОРЗа.

Но мне было приятно болтаться между небом и землёй во всех отношениях – я и болтался. Я и сейчас понимал, что она имела право сделать то, что сделала, и где-то даже готов был понять, что произошедшее – это хорошо, но… но я всё равно упивался своими страданиями на моральном и физическом уровне и ничего толкового с этим поделать не мог.

Ну а когда мне полегчало, я уже, вроде как, и успокоился. Но это я здесь успокоился, в небе. Я начал несколько переживать за то, что будет, когда мне придётся опять спускаться вниз, тем более возвращаться в Изразцы, и оттого, остро нуждаясь в кампании, приплёлся с виноватым видом с Дивену.

Устроился в кресле напротив, свернувшись и сделав вид, что почти сразу же задремал.

Сам же я наблюдал, как Дивен корпит над своими маленькими часовыми механизмами (он взял работу с собой), и я был рад, что он тут, рядом. Казалось, что мой мир, в котором и Дивен, и Лёгкая с командой, и небо, покрыт какой-то очень тонкой оболочкой наподобие мыльного пузыря, а за ней – тёмная и страшная пустота. Но что было грустить? Мы выкрутились с заказом на этот раз, но… нет. Так думать не пойдёт – выкрутились и ладно. Это сейчас было главное. И я надеялся, что Сайрика будет счастлива. Счастлива, а значит, что-то у меня в жизни уже и получилось. Ох, запутался в мыслях… я спрятал морду под рыжий мех хвоста.

– Тебе уже можно оборачиваться, – промямлил Дивен, я поднял голову и навострил уши, – тебе уже можно оборачиваться, – повторил он, чуть отодвинувшись от часового механизма и начав его разглядывать от угла, – доктор сказал, что когда ты начнёшь маяться бездельем, то можно оборачиваться и возвращаться к обычной работе.

– Вот как, – хищно произнёс я, перекинулся, огляделся и, выйдя из кают-компании, рявкнул, – Рек! А ну сюда! Увижу ещё раз, что грязь такая – языком будешь вылизывать!

В действительности с санитарной обстановкой на судне у нас всё было в порядке. Я рисовался, чтобы всех (себя главным образом) подбодрить. На самом деле мне снова было страшно, и я опять не мог понять, почему.

Глава 3. Большой дирижабль Энкорра

Принцип работы ПОРЗа прост: в действительности небо вовсе не перекрашивается, то, что вы видите, – это оптическая иллюзия. Мы распыляем в атмосфере на определённой высоте сложные нетоксичные газы, при необходимости пропускаем через них магнитные линии. И в итоге кажется, что небо изменило цветовую гамму, светится, выписывая сполохами ваше имя, ну или как в нашем случае – стремительно темнеет. В действительности рабочие газы собираются у верхних границ межей, и город, таким образом, чем-то напоминает игрушечный шар со снегом, у которого вместо хрустальной оболочки межи, а вместо стеклянной крошки, имитирующей снежинки, – красящие газы.

Что же касается темноты, то тут нужно не столько, чтобы небо стало «черным», сколько то, чтобы на его фоне хорошо было видно представление: салют или световую феерию, погребальный костёр… Но чем светлее небо изначально, чем ярче оно над межами, тем задача сложнее, и тут наши заказчики оказались правы, позвав сразу два дирижабля – это гарантировало то, что результат получится что надо.

Мы прибыли вовремя и во всеоружии – я чувствовал себя просто великолепно, когда за что-нибудь держался (так меня ещё пошатывало). После того, как мы пересекли межи, то покружили немного над городом, выискивая коллег, и выяснили, что город оказался в трауре. Весь.

– А когда ты сдохнешь – о тебе никто не вспомнит, – объявила мне Лёгкая, когда я делал последние корректировки курса.

– О тебе и при жизни-то все забыли, – попытался сумничать я и взглянул за окно вниз. Чёрные флаги вяло трепыхались и тут, и там, окна домов были зашторены, мелкие лавки закрыты.

Угольные Спирали – большой город, чуть меньше Изразцов, но при этом куда как богаче. Через него проходит неслабый пассажиропоток и много грузов. Куча механоидов и големов, которые сейчас находятся в городе – не отсюда, и события городского масштаба их не касаются и им не интересны, но тем не менее, казалось, что всё затихло, помрачнело, словом, город грустно прижал уши. Мне это не понравилось – оставляло неприятное и лживое в чём-то впечатление.

Наконец, мы высмотрели второй дирижабль ПОРЗа, и я очень удивился, как мы вообще кроме него могли хоть что-то рассмотреть – такой он был огромный. Ну Тайрис, зараза, поднялся. Где он только нашел столько денег, второй глаз что ли продал? Я начал про себя прикидывать объём баллона и сколько эта зараза должна жрать при плавании, а Реку крикнул:

– Давай к ним!

– Ух ты, Кай, а почему у тебя не такой большой? – я смерил глазами девушку Река. Как там её звали? Вай… Вай… Забыл. А, ладно – я буду звать её Вай-Вай, тем более всё равно Лёгкая её уже никогда не простит за то, что она только что сказала, и второй раз на этом дирижабле ноги её не будет никогда.

– Потому что дирижабль должен быть правильным, а не большим, Вай-Вай. Вот Лёгкая, – я положил руку на стену, с ласковой уверенностью и надеждой подлизаться, – правильный дирижабль – она кормит себя и нас с Реком, а это недоразумение пустило бы своими аппетитами «Северное сияние» по ветру.

– Будь у тебя столько заказов, чтобы они оправдывали дирижабль такого размера, ты мог бы купить ещё несколько мест в команде, – не унималась девчонка.

– А зачем мне ещё несколько мест в команде? – беспечно задал я риторический вопрос, любуясь тем, как грациозно мы спускаемся.

– Жениться, – завершила логическую цепочку Вай-Вай и немедленно получила «дружеский» подзатыльник. Ох, Сайрика… я не мог привыкнуть к мысли, что я теперь один. Я её запомнил, эту мысль, да, но привыкнуть – никак.

Мы спустились. Я вздохнул и скомандовал:

– За работу!

Через четверть часа мы с мастером второго дирижабля молча смотрели друг на друга. Это был совершенно точно не Тайрис и не его экипаж. Я созерцал его как нечто, что мне не нравится, он меня – как досадное, но очень привязчивое недоразумение.

Сперва он велел нам отчаливать, потому что на это посадочное место он ждёт команду ПОРЗа, а потом, узнав, что это и есть мы, впал в вот такое безмолвие, в течение которого я демонстрировал взглядом как мог всю свою лучезарную неприязнь. Наконец, он спросил:

– Доложите о комплектации реактивами что ли…

– Всё готово у нас, – «доложил» я. Он протянул мне переданные помощницей (у него была личная административная помощница) бумаги.

– Просто проставьте галочки в спецификации.

Я с надменным видом передал бумаги Реку, не смотря в них. Парень с минуту повертел документы в руках, а потом спросил:

– Кай, это что?

– Просто проставь галочки, какие у нас реактивы есть, и укажи их количество.

– У нас ничего этого нет – я взял то, что нужно для чернения неба, Кай.

– Вообще ничего этого нет? – уточнил я, не сводя глаз с мастера большого дирижабля, у которого вот-вот должен был начаться какой-нибудь нервный тик, а пропустить этот момент я никак не мог.

– Неа…, – протянул парнишка, – я всю эту чепуху не брал, зачем она нам?

– То есть ты видел эту спецификацию перед полётом? – переспросил я для уверенности.

– Да не смотрел я эти спецификации – я что, без них не знаю, что делать? – с видом оскорблённой невинности раздразнился парень.

Лучше бы мы вообще сюда не летели.

– Господин Кай, – вежливо и тихо, как к умалишенному, обратился ко мне мастер большого дирижабля, – вам знакома специфика неба Угольных Спиралей?

– Да, я выполнил два заказа здесь, – гордо ответствовал я.

– В таком случае, каким образом ваш ученик мог предположить, что достижения цвета 854697 в данных условиях возможно с помощью стандартного набора реактивов? – почти промурлыкал он, и я понял, что, возможно, мы будем сегодня драться.

– Таким, что это небо ничем не отличается от всего остального неба, я полагаю, – так же нарочито медленно произнёс я и незаметно опустил руку в карман, где всегда держал пару гаек для утяжеления кулака при первом ударе.

– Хорошо, представьте тогда свою команду, я хочу познакомиться с вашим химиком.

– Рад знакомству, – я улыбнулся и отдал соответствующие знаки, – я наш химик, штурман, баллист, первый, второй, третий и четвёртый механики, оператор всех пушек и руководитель этого безобразия. А это, – я положил руку на плечо Реку, – мой заместитель по всем вопросам. Например, в этот раз дирижабль к полёту готовил он, – решил я похвастаться, но потом понял, что хвастаться тут нечем, и руку убрал.

– А я его девушка! – поспешила представиться Вай-Вай, – я воздушная гимнастка!