чужее, чем патриарху – работник круглосуточного интима,
чем белизне центральной клинической – потолочная паутина,
чем единственному погибшему в дтп – семеро, чудом оставшиеся в живых.
между нами всё так и вышло.
левым разворочённым боком. как дышло.
продолжение следует
ну и последнее из последнего, что хочу тебе
просто сказать (донести не чаю):
в следующий раз я буду бежать в тибет.
не от тебя – от орущих чаек.
я, как ты видишь, в полном отчаянии.
соседство по этой планете с тобой
грозит мне потопом стандартно раз в месяц.
лето. все девочки в платьях. и дикая боль.
дикая…девочки…платья. ты молод и весел.
откуда-то столько деталей. и с ними – агрессии.
а самое время сходить к абсолюту нуля:
из ничего не отжать даже масла.
тебя, как я помню, пустоты немерено злят…
необъяснимо, как сельских коров бесит красный.
а злить тебя всё ещё крайне опасно.
и я побегу вопреки этим всем
законам о тяге охотника к дичи,
о белках, живущих всерьёз в колесе.
и ты поцелуешь меня напоследок как все,
кто держится рамок строжайших приличий.
и я зареву, как герои озона.
и жди продолжения в новом сезоне.
ом мани
весна. и опять половину женщин смывает слепой волною
с мужниных тёплых яхт в моё продырявленное со дна каноэ.
если тебе вдруг удаётся отыскать ту, что ещё не спала со мною,
то ты крутишь её отчаянно, как на вертеле: боком, лицом, спиною.
это бессмысленный глупый конкурс – карусель безымянных тел.
если от него кто и выигрывает, то только сороки, смотрящие в окна,
с проплешиной на хвосте.
я тебе с радостью посылаю координаты вон той, не прошедшей мою постель.
и жду, пока их доставят убогие птички среди прочих других новостей.
впрочем, мне, конечно, хотелось иначе: семейности на двоих.
тебе теперь есть чем хвастать – это мой для тебя семидесятый стих.
лёжа с кем-то в постели, ты зачитываешь его с наладонника.
вторая рука занята.
и пока это длится, я успеваю трижды сосчитать до ста.
ты и я – мы потом засыпаем и встречаемся на тибетском верху.
ничего святого вообще. ом мани падме хум.
не меняется ничего
от свободы и до свободы через море мелких интриг –
так проплыты твои тридцать с помарками бурных лет,
но когда говоришь обо мне, ты становишься потерянным, как старик,
не совсем осознавший, что пора бы уже на тот свет.