коим не довелось сомкнуться
в единую форму – чашка и блюдце.
ты пересёк нас, видно, забавы ради.
ну, получай: меня по-прежнему лихорадит.
декабрь наступает на пятки глубокому снегу
и мне её дарит для усугубляющего контраста.
так иногда к нам в россию заносит негров,
так часовой на войне прибегает к побегу.
я без тебя до молекулы выдохся. здравствуй.
день сурка-2
и покажется на минуту, что всё по-старому:
я запишу слова, полные мёда и молока.
захочу опять быть всем, чего коснулась твоя рука.
и моя бесценная кровь потечёт в твоё горло даром.
и ямщик, а точнее таксист, понимающе усмехнётся
на моё ворчание через сон на заднем.
снова напроисходит столько такого за день,
что легко растянешь на месяц и два колодца.
твой номер узнает меня по шагам в коридоре,
твой портье – по пакету из булочной за углом.
я поныне не знаю, как ходит ферзь или слон.
и снова не помню, какое на ощупь горе.
какие на вкус горечь и пустота,
каков у отчаянья запах стойкий,
когда просишь двойной, залипая у барной стойки.
и до психоза ровно одна верста.
на моих пальцах поселится пыль от мелка.
я зарисую тебя прямо на обоях астории.
и почудится, будто это начало прекрасной истории.
а это снова избитый конец дня сурка.
парно
если парные вещи и впрямь создаются Богом…
помнишь со школы: ножницы-руки-брюки?
то я отношусь к редчайшей группе всех тех немногих,
для которых не предназначено даже звука.
жизнь бесконечна, бытие вещно, подъёмы круче.
осмысляешь даже за сексом или во сне.
если кому-то и уготованы райские кущи,
то уже очевидно – не мне.
Божьему милосердию есть примеры:
куда ни глянь – раскаявшемуся почёт.
огласи себя грешным – назначат смотрящим смены.
а то, что таскаю Его распятье на шее – не в счёт.
как-то меня создали по образу и подобию исключения.
толком ни суженого, ни друга.
а я к рождеству научилась делать печенье
и запекать лучшую утку в округе.
разве вот что – обладаю приличным слогом,
но ничто не доходит до сердца. всегда подкожно.
если дети и вправду даются Богом,