Дом Ротшильдов. Пророки денег. 1798–1848

Читатели «Энциклопедии» Брокгауза были избавлены от таких во многом избитых философских размышлений. Вместо этого – в виде сноски, вставленной редактором Генца, – их снабдили специфическим и до тех пор не оглашавшимся эпизодом, призванным проиллюстрировать отношения между добродетелью и удачей, на которые намекал Генц: «Когда покойный курфюрст Гессенский вынужден был в 1806 г. бежать при приближении французов, его большое личное состояние едва не стало добычей Наполеона. Р. спас значительную его часть благодаря своим отваге и уму, хотя не без риска для себя, и добросовестно заботился об этом состоянии».

В издании 1836 г. историю дополнили подробностями. Выяснилось, что курфюрст «поручил Ротшильду возврат своих личных владений, стоимость которых приближалась ко многим миллионам гульденов. И только пожертвовав всем своим имуществом и пойдя на значительный личный риск, Ротшильд спас порученную ему собственность. Узнав, что все имущество Ротшильдов было конфисковано французами, ссыльный курфюрст решил, что и его имущество также утрачено. Более того, он даже не считал нужным осведомиться о его судьбе».

Однако курфюрст недооценивал добродетельного Майера Амшеля: «Когда положение вновь успокоилось, Ротшильд немедленно возобновил дела со спасенным имуществом… В 1813 г., когда курфюрст вернулся в свои владения, Дом Ротшильдов не только немедленно предложил вернуть крупные суммы, которые были ему доверены; курфюрсту также выплатили обычный процент начиная с того дня, когда суммы были переданы на сохранение. Курфюрст, изумленный таким образцом честности и добросовестности, оставил фирме весь свой капитал еще на несколько лет и отказался от процентов за более ранний период, приняв низкие проценты только начиная со времени своего возвращения. Рекомендуя Дом Ротшильдов [остальным. – Лет.], особенно на Венском конгрессе, курфюрст определенно очень помог Ротшильдам расширить их связи».

Такая рекомендация стала «решающим фактором в стремительном… развитии дела [Майера Амшеля]». История эта очень известна; ее очень часто повторяли и пересказывали, и сами Ротшильды охотно пропагандировали свой поступок. В 1834 г. Натан за ужином подарил запись этой истории члену парламента от либералов Томасу Фоуэллу Бакстону, а версия из издания Брокгауза 1836 г. была зачитана Карлом фон Ротшильдом и, возможно, дополнена подробностями гувернером его сыновей д-ром Шлеммером. Эта история даже стала темой двух небольших картин кисти Морица Даниэля Оппенгейма, которые семья заказала в 1861 г.

И все же Генц не считал спасение сокровищ курфюрста единственным объяснением последующего успеха Ротшильдов; он постарался разъяснить и методы, какими Ротшильды вели дела. «Успех всех великих операций, – пишет Генц, – не зависит единственно от выбора и использования подходящего момента, но гораздо больше от приложения сознательно принятых и основополагающих принципов». Помимо их «проницательного управления и выгодных обстоятельств», именно эти «принципы» позволили Ротшильдам во многом добиться успеха. Один из их принципов требовал, чтобы «пять братьев вели общие дела в нерушимом единстве [интересов]… любое предложение, откуда бы оно ни исходило, служило предметом коллективного обсуждения; каждая операция, даже не представляющая большой важности, проводилась по согласованному плану и объединенными усилиями; и каждый получал равную долю в ее результатах».

Как и в истории с сокровищами курфюрста, о принципе идеальной братской гармонии, скорее всего, рассказали сами братья. В 1817 г., когда они представили на рассмотрение рисунок герба (после того, как австрийский император пожаловал им дворянство), в четвертой четверти изображалась рука, держащая пять стрел, символ единства пяти братьев. Этот символ фирма «Н. М. Ротшильд и сыновья, Лимитед» использует на своей почтовой бумаге по сей день. Позже братья приняли девиз: Concordia, integritas, industria («Согласие, честность, трудолюбие»). Девиз призван был точно отражать добродетели, перечисленные в «Энциклопедии» Брокгауза.

Генц стал первым из многих, кто писал о Ротшильдах в крайне дружественных (если не льстивых) тонах. Наверное, самое лучшее и нежное описание Ротшильдов можно найти в романах Бенджамина Дизраэли, который близко познакомился с членами этой семьи (и, подобно Генцу, питал определенный интерес к их богатству). Например, в романе «Конингсби» (1844) прослеживается явное сходство Сидонии и Лайонела де Ротшильда (хотя и неполное). Так, говорится, что отец Сидонии нажил деньги во время Пиренейских войн; затем он «решил эмигрировать в Англию, с которой он, с течением времени, наладил прочные торговые связи. Он прибыл к нам после Парижского мира со своим огромным капиталом. Он все поставил на заем Ватерлоо; и это событие сделало его одним из богатейших капиталистов Европы». После войны Сидония и его братья ссужали деньги европейским государствам, и он «стал господином и повелителем мирового денежного рынка». Младший Сидония также обладает всеми необходимыми навыками банкира: он получил хорошее математическое образование и «свободно говорил на основных европейских языках». В «Танкреде» (1847) еврейка Ева, образ, явно навеянный Ротшильдами, спрашивает: «Кто самый богатый человек в Париже?» – на что Танкред отвечает: «По-моему, брат самого богатого человека в Лондоне». Они, разумеется, принадлежат к ее «расе и вере». Вероятно, персонажи Дизраэли, прообразами которых послужили Ротшильды, часто служат рупорами для выражения собственных, иногда весьма своеобразных, мыслей автора о месте евреев в современном мире: их ни в коем случае нельзя считать «реалистичными» портретами конкретных представителей семьи Ротшильд. Тем не менее в портретах заметны индивидуальные черты, что делает романы Дизраэли ценной находкой для историка.

Другие «позитивные» изображения Ротшильдов в литературе не столь значительны. Так, в одной австрийской новелле 1850-х гг. Соломон фон Ротшильд изображается своего рода венским Санта-Клаусом: он помогает дочери плотника, которая хочет выйти замуж за талантливого, но бедного ученика своего богатого отца. Поздний образец того же жанра – рассказ Оскара Уайльда «Натурщик-миллионер» (1887), где по сюжету обедневшему молодому человеку помогает жениться на любимой девушке великодушный «барон Хаусберг». Такие сказки, в которых персонажи, навеянные Ротшильдами, рассыпают щедрые дары, нашли отражение и в некоторых популярных трудах XX в., посвященных Ротшильдам, особенно в книгах Балла, Рота, Мортона, Коулса и Уилсона. Сознательно (и иногда избыточно) положительная тональность таких трудов видна даже из названий: «Роман о Ротшильдах», «Великолепные Ротшильды», «Семейный портрет», «Семья богачей», «Рассказ о богатстве и власти». Мюзикл 1969 г. о Майере Амшеле и его сыновьях представляет собой доведение такой льстивой тенденции до абсурда. Ранняя история семьи превратилась в сентиментальную сказочку о хороших еврейских мальчиках, которые преодолевают нищету и упадок бедных кварталов в городе на юге Германии; иными словами, настоящий кич.

И все же такие положительные отзывы составляют относительно малую часть мифологии о Ротшильдах. Более того, не будет преувеличением заметить, что на каждого автора, который хотел бы приписать хотя бы часть финансового успеха Ротшильдов их добродетелям, найдется два или три, которые придерживаются противоположной точки зрения.

Сначала, в 1820-е – 1830-е гг., нападать на Ротшильдов в печати было не так просто, как впоследствии, особенно в Германии; в числе прочих услуг, которые Фридрих Генц оказывал своим «друзьям», была рассылка в газеты вроде «Альгемайне цайтунг» инструкций с запретом критиковать Ротшильдов. Даже в 1843 г. радикальный республиканец Фридрих Штайнманн не сумел найти издателя для своего подробного и в высшей степени критического труда «Дом Ротшильдов, его история и операции». Книга вышла лишь через 15 лет. Самое большее – допускались намеки на расследования вроде того, что было опубликовано в 1826 г. немецким экономистом и журналистом Фридрихом Листом, в чьем коротком репортаже о краже в Парижском доме Джеймс де Ротшильд некстати назывался «могущественным господином и повелителем всего чеканного и нечеканного серебра и золота в Старом Свете, чьей копилке смиренно поклоняются короли и императоры, царем царей». Даже в относительно либеральной Англии Ротшильдов вначале критиковали лишь в аллегорическом смысле, как, например, на карикатуре Крукшенка «Еврей и врач». Иногда критика допускалась под эгидой парламентской привилегии, как в вышедшей в 1828 г. аллюзии Томаса Данкома «на новую и устрашающую власть, которую до сих пор не знала Европа; повелитель несметных богатств, [который] хвастает, что он является властителем мира и войны и что доверие стран зависит от кивка его головы».

Отнюдь не случайно первая критика Ротшильдов во Франции появилась на страницах литературных произведений. В повести «Банкирский дом Нусингена» (1837–1838) Бальзак изобразил плутоватого банкира, уроженца Германии, который нажил состояние благодаря череде фальшивых банкротств и вынуждал своих кредиторов принимать в возмещение обесцененные бумаги. Сходство властного, безжалостного и грубого Нусингена и Джеймса де Ротшильда слишком бросалось в глаза, чтобы быть просто совпадением. В романе «Блеск и нищета куртизанок» (1838–1847) Бальзак пришел к знаменитому выводу, который относится не только к его персонажу Нусингену, но и, косвенно, к Джеймсу: «…всякое состояние, быстро составленное, является делом случая, следствием открытия либо узаконенного воровства».

Возможно, также именно Бальзак сочинил или, по крайней мере, растиражировал одну из самых распространенных историй «антиротшильдовского» канона. В «Банкирском доме Нусингена» он описывает вторую по величине коммерческую операцию Нусингена: крупную спекуляцию на исходе сражения при Ватерлоо. Девять лет спустя эта история пересказывается в непристойном памфлете Жоржа Дарнваля «Поучительная и любопытная история Ротшильда I, царя иудейского» (1846), где, в частности, написано, что, первым узнав о поражении Наполеона при Ватерлоо, Натан сумел заработать крупную сумму, спекулируя на фондовой бирже. В более поздних версиях той же истории утверждалось, что Натан сам был свидетелем сражения, с риском для жизни переправился через штормовой Ла-Манш и добрался до Лондона, опередив официальное известие о победе Веллингтона и таким образом прикарманив от 20 до 135 млн ф. ст. Другие приписывали ему подкуп французского генерала Груши, следствием чего стала победа Веллингтона; затем он же якобы намеренно исказил известия об исходе сражения в Лондоне, чтобы породить паническую продажу акций.

Конечно, современные писатели могут пересказывать легенду о Ватерлоо, иллюстрируя деловую хватку Натана, – более того, события тех лет в наши дни в основном помнят по этому историческому анекдоту. По признанию жившего позже американского банкира Бернарда Баруха, легенда побудила его заработать свой первый миллион. Однако мысль об огромной прибыли, полученной в результате спекуляции на основе новости, которую узнали раньше остальных, поражала воображение многих современников; более того, она заклеймила такого рода «безнравственную» и «нездоровую» экономическую деятельность, неприятную равно консерваторам и радикалам, когда они обсуждали фондовую биржу. Отказывая Гладстону в просьбе сделать Лайонела де Ротшильда пэром, королева Виктория прямо спросила, может ли человек, «который обязан своим огромным богатством ссудам, предоставленным иностранным государствам, или успешным спекуляциям на фондовой бирже, просить включить его в сословие пэров», поскольку ей это казалось «еще противнее, чем азартная игра, потому что делается в гигантском масштабе – и весьма далеко от законной торговли, к которой она относится с уважением…».

Пересказывая анекдот о Ватерлоо, современники часто подчеркивали и политический нейтралитет Ротшильда: подразумевалось, что в случае победы Наполеона Натан сыграл бы на понижении, а не на повышении, британских облигаций. Правда, некоторые авторы предпочитают считать эту спекуляцию свидетельством положительной поддержки коалиции против Наполеона. Особенно французские критики считают историю с Ватерлоо символом «непатриотичных» (иногда прогерманских, иногда пробританских) взглядов семьи. Как выразился Дарнваль, «Ротшильды всегда только выгадывали на наших катастрофах; когда Франция побеждала, Ротшильды проигрывали». То, что Ротшильды оказывали финансовую поддержку противникам Наполеона, могло равным образом считаться признаком их политического консерватизма. То же самое можно сказать и в связи с тем, что после 1815 г. они предоставляли займы Австрии, Пруссии и Франции Бурбонов. Более того, для радикальных противников династии Бурбонов, восстановленных во власти на Венском конгрессе, Ротшильды были овеяны дурной славой «главных союзников Священного Союза». Немецкий писатель Людвиг Бёрне считал их «худшими врагами государства. Они больше других подрывали основы свободы, и не подлежит сомнению, что большинство народов Европы к этому времени находились бы в полном обладании свободой, если бы такие люди, как Ротшильд… не оказывали тиранам поддержку своим капиталом».

Тем не менее не всегда легко подтвердить, что с политической точки зрения Ротшильды склонялись к консервативным режимам. Уже в 1823 г. в песни двенадцатой «Дон-Жуана» Байрон спрашивал: «Кто властвует на бирже? Кто царит / На всех великих сеймах и конгрессах?» – и отвечал: «Вы думаете – дух Наполеона? / Нет! Ротшильда и Беринга мильоны!» Самое главное здесь то, что Байрон усматривал влияние «Ротшильда» и на роялистские, и на либеральные режимы; его власть распространялась даже на республики Латинской Америки. Еще до революций 1830 г. получила распространение мысль, что Ротшильды не просто банкротили легитимистские режимы; сознательно или бессознательно, они укрепляли собственную власть, которая соперничала с властью королей и императоров, а возможно, и затмевала ее. События 1830 г., когда во Франции свергли Карла X, а Джеймс де Ротшильд остался невредимым, как будто подтверждают намек на некую новую, финансовую, власть, которая важнее королевской. «Не будет ли величайшим благословением для мира, – язвительно спрашивает в 1832 г. Бёрне, – если всех королей прогонят, а на их троны сядет семья Ротшильд?» У. М. Теккерей шутил, что «Н. М. Ротшильд, эсквайр… играл с новыми королями, как девочки с куклами». Генрих Гейне описывал Натана, который сидит, как будто на троне, и говорит, «как король с придворными, которые его окружают». Та же точка зрения заметна у Гейне в описании детского бала-маскарада, устроенного Соломоном: «Дети были в нарядных маскарадных костюмах, и они играли в займы. Они были одеты как короли, с коронами на головах, а один мальчик постарше был одет точно как старый Натан Ротшильд. Он очень хорошо играл свою роль, держал руки в карманах брюк, бренчал деньгами и злился, когда один из маленьких королей хотел взять у него взаймы…»

В другом месте Гейне подробнее анализировал двойственную природу власти Ротшильдов. Он признавал, что в какое-то время она поддерживала реакционные режимы, потому что «революции в целом вызываются нехваткой денег», а «система Ротшильдов… предотвращала такую нехватку». При этом Гейне утверждал, что «система» Ротшильдов также потенциально революционна сама по себе:

«Никто больше самих Ротшильдов так не способствует революции… и, хотя это может показаться еще более странным, эти Ротшильды, банкиры королей, эти величественные распорядители расходов, чье существование может подвергнуться серьезнейшей опасности из-за краха европейской государственной системы, тем не менее сознают… свою революционную миссию».

«Я вижу в Ротшильде, – продолжал он, – одного из величайших революционеров, создателей современной демократии: Ротшильд… уничтожил господство земли, приведя к верховной власти систему государственных облигаций и тем самым мобилизовав собственность и доход и в то же время наделив деньги привилегиями, которыми ранее обладала только земля. Тем самым он, правда, создал новую аристократию, но, поскольку она стоит на самом ненадежном фундаменте, на деньгах, она никогда не будет играть такую устойчиво регрессивную роль, как прежняя аристократия, корни которой находились в земельных владениях, в самой земле».

Ротшильды не только заменили собой старую аристократию; они также представляли новую материалистическую религию. «Деньги – бог нашего времени, – объявил Гейне в марте 1841 г., – и Ротшильд – пророк их».

Похоже, лучше всего революционное значение Ротшильдов демонстрировала их роль в развитии железных дорог. В 1843 г., после открытия финансируемых Ротшильдами железнодорожных линий, проложенных в Орлеан и Руан, Гейне с придыханием писал о «сотрясении» общества, последствия которого он считал непредвиденными. Впрочем, к тому времени в его отношении к крепнущей власти «правящей денежной аристократии» и очевидному слиянию ее интересов с интересами старой земельной аристократии можно различить новую скептическую нотку. В 1840-е гг. все больше журналистов относились к Ротшильдам с неприкрытой враждебностью, гораздо большей, чем та, которую демонстрировал Гейне, находившийся в долгу у Ротшильдов (и надеявшийся, что так будет и дальше). Особенно резкую критику вызвало приобретение Джеймсом концессии по строительству железнодорожной ветки, связывавшей Париж и Бельгию. Так, книга Альфонса Туссенеля «Евреи, короли эпохи: история финансового феодализма» (1846) была в первую очередь направлена против финансовых условий, в соответствии с которыми предоставлялась концессия.

На одном уровне Туссенель был социалистом, впрочем, весьма своеобразным; он считал, что французская сеть железных дорог должна принадлежать государству и управляться им. Однако критика Ротшильдов-капиталистов была неразрывно связана с доводами об их еврейском происхождении. Францию «продали евреям», а железные дороги прямо или косвенно контролировались «бароном Ротшильдом, финансовым королем, евреем, которому пожаловал дворянство сам христианский король». Именно последний аспект книги Туссенеля вызвал больше всего подражателей. Вслед за Туссенелем анонимный автор «Суждения, направленного против Ротшильда и Жоржа Дарнваля» уравнивал иудаизм и капитализм:

Джеймса он называл «евреем Ротшильдом, королем мира, потому что сегодня весь мир принадлежит евреям». Фамилия Ротшильд «обозначает всю расу – это символ власти, которая тянет лапы ко всей Европе». В то же время, «эксплуатируя все, что можно эксплуатировать», Ротшильды были просто «образцом всех буржуазных и коммерческих добродетелей». Хорошо известны связи подобных трактатов с тем, что позже получило название «марксизма». В своей печально известной статье 1844 г. «К еврейскому вопросу» сам Карл Маркс выразил свое отношение к «настоящим евреям», под которыми он имел в виду капиталистов, независимо от их религиозной принадлежности. После революционной волны 1848–1849 гг., когда Ротшильды как будто остались невредимы вместе с большинством временно сброшенных режимов, Марксу ясна была мораль: «…за каждым тираном стоит еврей, как за каждым папой – иезуит».

Правда, к 1850-м гг. Гейне сменил точку зрения. Если до того времени он считал Ротшильдов в каком-то смысле союзниками революционных перемен, то позже такое мнение не подтвердилось. Гейне начал критиковать Ротшильдов не только как защитников политического статус-кво, но также и как типичных капиталистов и потому эксплуататоров. Литераторы левого, революционного толка в 1840-е гг. чаще других уравнивали эти качества с их иудаизмом, хотя никто так и не объяснил, почему отношение евреев к экономической деятельности настолько отличается от отношения неевреев. Если мы хотим найти более или менее связное объяснение делового успеха Ротшильдов, следует обратиться к романам Дизраэли «Конингсби» и «Танкред», пусть их автор довольно странно и со ссылками на самого себя утверждает, будто своим успехом Ротшильды обязаны религии и расе.

Выделяли и другие отличительные признаки. Во Франции периода Второй империи некоторые современники проводили различия между Ротшильдами и другими евреями – между консервативными «высокими банками», олицетворением которых считались Ротшильды, и «новыми» банками, олицетворяемыми «Креди мобилье» (Credit Mobilier), основанным братьями Перейр, последователями Сен-Симона. Банк «Креди мобилье» изображался многими литераторами как главным образом политический вызов доминированию Ротшильдов в государственных финансах Франции. Так, Наполеон III призывал «освободиться» от опеки Ротшильдов. В отличие от многих откровенно антисемитских выпадов против Ротшильдов подобная аргументация оказалась более веской. «Креди мобилье» до сих пор иногда изображают революционным банком нового типа, который способствует индустриализации как эволюционной стратегии – в противовес «старым» и безоговорочно паразитическим частным банкам, возглавляемым Ротшильдами. Но современники, особенно финансист Жюль Исаак Мирес, иногда приписывали это различие в стиле разному культурному фону двух семей (братья Перейр были евреями-сефардами, чьи предки вышли из Испании, а Ротшильды – ашкенази). Другие ощущали различие в более традиционном политическом смысле: Ротшильды олицетворяли «денежную аристократию» и «финансовый феодализм», в то время как их конкуренты выступали за «финансовую демократию» и «экономический 1789 год». В этом смысле упадок и крах в 1860-е гг. «Креди мобилье» становился не просто событием в мире финансов: он стал предвестником краха самой Второй империи. Даже в современной историографии часто приводят знаменитую эпиграмму Джеймса: «Империя – это падение» (L’Empire, c’est la baisse). Его слова часто называют погребальной песней бонапартистскому режиму и символом возрождения политического превосходства «высоких банков» во Франции.

Впрочем, даже после провозглашения республики в 1870 г. поток антиротшильдовской литературы во Франции не иссяк. Только нападали на них теперь справа, а не слева. Так, Гонкурам, братьям-литераторам, салонным снобам-консерваторам, Ротшильды казались «париями – королями мира… которые всего домогаются и всем владеют». Под завесой республиканских взглядов восстановили абсолютизм; однако то был продажный и чуждый абсолютизм, совсем не похожий на монархический и имперский режимы, существовавший ранее. Катализатором для новой волны публикаций, враждебных по отношению к Ротшильдам, послужил крах банка «Юнион женераль» (Union Generale) в 1882 г., в котором его владельцы с горечью обвиняли «еврейские финансы» и их союзников, «масонское правительство». Эмиль Золя в романе «Деньги» изобразил это событие победой персонажа по фамилии Гундерман, олицетворявшего Ротшильда, «короля банкиров, хозяина биржи и всего мира… человека, которому известны были все тайны, который повелевал повышением и понижением курса, как бог повелевает громом». Но Золя хотя бы признавал, что католики-антиевреи предпринимали сознательную попытку низвергнуть Гундермана. Потребовался извращенный ум Эдуара Дрюмона, который в своей книге «Еврейская Франция» (1886) утверждал, что сам банк «Юнион женераль» был основан евреями для того, чтобы лишать католиков их сбережений. «Бог Ротшильд, – писал в заключение Дрюмон, – вот истинный «хозяин» Франции». Еще одним поставщиком подобных пасквилей был Огюст Ширак, который в своих «Королях республики» (1883) и «Спекуляциях 1870–1884» (1887) провозглашал подчинение республики «королю по фамилии Ротшильд с куртизанкой или служанкой по имени «еврейские финансы».

Наверное, самое большое распространение подобные полемические выпады против социальной и политической власти, которой якобы обладали Ротшильды, получили во Франции, хотя такие взгляды находили сторонников повсюду. Например, в Германии на Ротшильдов нападали в таких книгах, как «Франкфуртские евреи и жульнический отъем состояния», опубликованной в 1880 г. издательством «Германикус», откровенно расистском памфлете Макса Бауэра «Бисмарк и Ротшильд» (1891) или в «Истории Дома Ротшильдов» Фридриха фон Шерба (1893). Такие труды находили отклик в риторике антисемитских «народной» и «христианско-социальной» партий, добившихся скромного успеха на выборах в отдельных частях Германии и Австрии. Не гнушались подобными выпадами и социал-демократы. Более того, представление о власти Ротшильдов стало таким всеобъемлющим, что даже уважаемый в ученых кругах (хотя с тех пор дискредитированный) Вернер Зомбарт в своей книге «Евреи и экономическая жизнь» (1911) признавал: «Современная фондовая биржа является ротшильдовской (и потому еврейской)».

Можно найти подобные примеры и в Англии. Там, как и в континентальной Европе, «антиротшильдовские настроения» чаще встречались у левых, чем у правых. Хорошим примером служит книга Джона Ривза «Ротшильды: финансовые правители государств» (1887), в которой автор приходит к типичному выводу: «Ротшильды не принадлежат ни к одной национальности, они космополиты… они не принадлежали ни к одной партии, они были готовы богатеть равным образом за счет друга и врага».

Довод Ривза о том, что Ротшильды захватили политическую власть не только внутри страны, но и во всем мире, был отнюдь не нов. Еще в 1830-е гг. в одном американском журнале появился такой перл: «Ни один кабинет министров пальцем не шевельнет без их советов. Их руки без труда протягиваются от Петербурга до Вены, от Вены до Парижа, от Парижа до Лондона, от Лондона до Вашингтона». По мнению англичанина Томаса Рейкса, современника Ротшильдов, который вел дневник, они были «металлическими монархами Европы». Александр Вейль в своем очерке «Ротшильды и европейские финансы» (1841) заходит еще дальше (в переводе Ривза):

«В Европе есть только одна власть, и эта власть – Ротшильд. Его спутники – дюжина других банкирских домов; его солдаты, его оруженосцы, соответственно, – все дельцы и купцы; а его меч – спекуляция. Ротшильд – следствие, которое неизбежно должно было появиться; и, если бы не Ротшильд, на его месте был бы другой. Впрочем, его ни в коей мере нельзя назвать случайным последствием; он – главное последствие, вызванное к жизни принципами, которые руководят европейскими государствами с 1815 года. Ротшильду, для того чтобы стать Ротшильдом, нужны были эти государства, в то время как государствам, с их стороны, требовался Ротшильд. Однако сейчас Ротшильду больше не нужно Государство, хотя Государство по-прежнему испытывает в нем нужду».

В 1845 г. один анонимный немецкий карикатурист выразил по сути ту же точку зрения, хотя и более наглядно: он изобразил гротескного еврея, за которым явно угадывается Ротшильд, в виде «всеобщего насоса», чудовищного механизма, который выкачивает деньги по всему миру, а его щупальца дотянулись даже до Испании и Египта, где управляют монархами и министрами. Похожий образ появился в «Мефистофеле» Вильгельма Марра в 1850 г., где Ротшильд изображен в окружении европейских королей, и все протягивают к нему руки за деньгами. В 1870 г. Лайонела изобразили в том же виде в «Периоде». Двадцать четыре года спустя американский популист Харви по прозвищу «Монета» изображал Ротшильдов в виде огромного черного осьминога, протянувшего свои щупальца по всему миру. Французский карикатурист Леандр также изображал Альфонса де Ротшильда в виде огромного вампира, сжимающего в своих когтях весь мир.

И все же без ответа остается главный вопрос. Как Ротшильды пользовались своей огромной финансовой властью? Была ли она их конечной целью, результатом патологической жажды к процентам и комиссиям? Наверное, чаще всего современники Ротшильдов считали, что власть позволяла Ротшильдам предотвращать войны. Еще в 1828 г. князь Пюклер-Мускау писал о «Ротшильде… без кого ни одно государство в Европе сегодня, как кажется, не в состоянии вести войну». Три года спустя Людвиг Бёрне недвусмысленно доказал, что продажа Ротшильдом облигаций австрийского государственного займа не позволила Меттерниху провести интервенцию и помешать расползанию революции в Италии и Бельгии. Кроме того, Бёрне намекал, что Ротшильды способны были добиться от Франции более миролюбивой политики по отношению к Австрии. Сходные утверждения делали и видные политики, например австрийский дипломат граф Прокеш фон Остен в декабре 1830 г.: «Все это вопрос способов и средств, и то, что говорит Ротшильд, имеет решающее значение, а он не даст денег на войну». После польского кризиса 1863 г. Дизраэли заявил, что «мир во всем мире сохранили не государственные деятели, а капиталисты». Даже враждебный Ротшильдам Туссенель придерживался той же точки зрения: «Евреи спекулируют па мире, то есть на подъеме, и это объясняет, почему мир в Европе длится уже пятнадцать лет». Позднейшие авторы время от времени придерживались сходной точки зрения. Ширак утверждал, что цитирует Ротшильда, который якобы говорил: «Войны не будет, потому что Ротшильды ее не хотят». По мнению Мортона, пять сыновей Майера Амшеля были «самыми воинствующими пацифистами всех времен и народов». И мало кто не вспоминает исторический анекдот, в котором Гутле Ротшильд якобы заявляет: «До войны дело не дойдет; мои сыновья не дадут на нее денег».

Современным читателям ясно без доказательств, что избежание войны – дело хорошее, даже если мы сомневаемся в способности банкиров предотвратить войну. Однако в эпоху военных конфликтов, которые начались с Крымской войны и закончились Франкопрусской войной, часто находились те, кто ставил под сомнение мотивы, по которым Ротшильды стремились к сохранению мира. Во время войны за объединение Италии, которой, как считается, Ротшильды всеми силами пытались избежать, граф Шафтсбери считал «странным, страшным, унизительным», что «судьбы этой страны служат развлечением нечестивого еврея!». Во время Гражданской войны в США на Севере нападкам подвергался нью-йоркский агент Ротшильдов Огаст Белмонт, потому что он высказывался в пользу мирных переговоров с Югом, а в 1864 г. поддерживал назначение генерала Джорджа Маклеллана кандидатом от Демократической партии. Точно так же раздражение прусского правительства вызывали попытки Ротшильдов избежать военного конфликта в ходе «объединительных войн», когда этого активно желал Бисмарк. Такую же критику «пацифизма» Ротшильдов можно найти в дипломатической и политической переписке великих держав на рубеже XIX и XX вв. В качестве примера окончательного враждебного выпада можно привести слова иностранного редактора (позже редактора) «Таймс» Генри Уикема Стида, который называл попытки Натти избежать войны между Германией и Великобританией в июле 1914 г. «грязной попыткой международных немецко-еврейских финансистов шантажом вынудить нас отстаивать нейтралитет».

Впрочем, другие комментаторы – как слева, так и справа – часто придерживались противоположной точки зрения: они утверждали, что Ротшильды откровенно провоцировали войны. В 1891 г. в газете «Профсоюзный лидер» Ротшильдов называли «бандой кровопийц, ставших причиной неслыханного ущерба и страданий в Европе в течение нынешнего столетия, которые накопили свое огромное богатство, главным образом провоцируя войны между государствами, которые в противном случае никогда бы не поссорились. Стоит где-нибудь в Европе случиться беспорядкам, когда повсюду циркулируют слухи о войне и души переполняет страх перемен и бедствий, можете быть уверены, что где-то неподалеку от места беспорядков маячит Ротшильд с крючковатым носом».

Ту же самую мысль, но более изощренно излагал тяготеющий к левым взглядам либерал Дж. А. Гобсон, автор классического труда «Империализм» (1902). Подобно многим радикальным литераторам того времени, Гобсон считал, что Англо-бурскую войну развязала «небольшая группа международных финансистов, главным образом выходцев из Германии, представителей еврейской расы». Ротшильды, по его мнению, были центральными фигурами в этой группе: «Неужели кто-то всерьез полагает, – спрашивает он в «Империализме», – что какое-либо европейское государство способно вести большую войну или открыть подписку на крупный государственный заем, если против этого выступают Дом Ротшильдов или его клиенты?» Шерб излагает во многом ту же точку зрения в своей «Истории», только с позиций немецкого национализма: «Дом Ротшильдов возвысился из ссор между государствами, стал великим и могущественным из-за войн, а несчастья государств и народов составили его состояние».

Война или мир? Существует, впрочем, еще одна версия: что Ротшильды считали свою финансовую власть средством для защиты интересов своих единоверцев. Для бедных евреев по всей Европе необычайное возвышение Натана Ротшильда и его богатство обладали почти мистической важностью – отсюда легенда о «еврейском талисмане», магическом источнике его удачи, который неразрывно связан с Ротшильдом в еврейском фольклоре. Судя по этой необычайной истории, один вариант которой был опубликован анонимным автором в Лондоне всего через четыре года после смерти Натана Ротшильда, источником финансового успеха Натана служил находящийся в его владении волшебный талисман. Его богатство было на самом деле предназначено для высшей цели: «отомстить за беды, причиненные Израилю», обеспечив «восстановление Иудейского царства – отстроить твои башни, о, Иерусалим!» и «возвращение Иудеи нашей древней расе».

Мнение, что Ротшильды собирались вернуть Святую землю еврейскому народу, можно встретить и в более серьезных трудах. Еще в 1830 г. один американский журнал предполагал, что «небольшие финансовые затруднения» могут вынудить султана продать Иерусалим Ротшильдам. Французский социалист Шарль Фурье пишет о такой возможности в своей книге «Ложная промышленность» (1836). И Дизраэли в 1851 г. говорил о том, что евреи «возвращаются… на свою землю» на деньги Ротшильдов. Ту же мысль можно найти в народных сказках из российской черты оседлости, например «Царь в замке Ротшильдов».

Другой возможностью (о которой также упоминается в сказке) было то, что Ротшильды могли воспользоваться своей финансовой властью, чтобы заставить царя прекратить преследования российских евреев. Это иллюстрировало выбор, над которым приходилось размышлять восточноевропейским евреям весь XIX в.: эмигрировать ли в далекую «Землю обетованную» или оставаться и требовать равенства перед законом? В начале XIX в. перед западноевропейскими евреями стояла та же дилемма. Что важно, автор «Еврейского талисмана» в конце своего трактата обвиняет Натана в том, что тот предпочел удобство социальной ассимиляции в Англии суровым условиям его священной миссии. Более того, он утверждал, что смерть Натана стала результатом его решения искать политической эмансипации в Англии – и звания пэра для себя, – а не продолжать бороться за возвращение евреям Иерусалима.

Центральная дилемма, стоявшая перед Ротшильдами, заключается в следующем: в силу их богатства другие евреи ждали от них руководства в стремлении к равным гражданским и политическим правам. Как мы увидим, такое руководство проявлялось со сравнительно раннего этапа, начиная с попыток Майера Амшеля добиться гражданских прав для франкфуртских евреев в эпоху Наполеоновских войн, и продолжалось кампанией его внука Лайонела за право допуска евреев в палату общин в 1840-е – 1850-е гг. Такая стратегия хорошо подходила Ротшильдам; она сочеталась с их собственными, внутрисемейными планами проникновения в общественную и политическую элиту, где они жили, не меняя религии; кроме того, она позволяла им делать добрые дела на благо своих «единоверцев», в то же время приобретая в глазах других евреев «квазикоролевский» статус. Однако, чем больше Ротшильды стремились к эмансипации евреев как к международной цели – вмешиваясь от имени еврейских общин в дела Сирии, Румынии, России, а также тех стран, где жили они сами, – тем больше поощряли заявления антисемитов о том, что евреи – раса космополитов, не привязанных ни к какой стране. В то же время, когда другие евреи, потеряв надежду ассимилироваться, начали требовать возвращения в Святую землю в том или ином качестве, позиция Ротшильдов оказалась еще больше скомпрометированной: они сами не имели никакого желания покидать свои похожие на дворцы городские и сельские резиденции ради бесплодной Палестины. Их враги-антисемиты радостно потирали руки. На враждебных карикатурах 1840-х – 1890-х гг. Ротшильдов изображали в толпе евреев, покидающих Германию и отбывающих в Святую землю, – они путешествовали первым классом и все же уезжали. Комментируя кампанию Лайонела за допуск евреев в палату общин, Томас Карлайл спрашивал: «Как истинный еврей, по самой сути своей, может пытаться стать сенатором или даже гражданином любой страны, кроме собственной несчастной Палестины, куда должны быть направлены все его мысли, шаги и усилия?»

Таким в общем и целом был довод (хотя и не язык) первых сионистов, таких как Теодор Герцль, которые пришли к выводу, что единственным «решением еврейского вопроса» может стать отъезд всех евреев из Европы и основание собственного еврейского государства. Герцль предпринял ряд попыток заручиться поддержкой Ротшильдов, считая, что они вот-вот «ликвидируют» свой огромный капитал в ответ на антисемитские нападки. Но его обращение «к семейному совету Ротшильдов» на 66 страницах так и не было отослано, поскольку после Первой отповеди Герцль решил, что они «вульгарные, высокомерные, эгоистичные люди». Позже он называл Ротшильдов «национальным бедствием для евреев»; он даже угрожал «ликвидировать» их или развязать против них «варварскую кампанию», если они пойдут против него.

Если даже сионист в 1890-е гг. мог выражаться таким языком, неудивительно, что так же выражались радикальные антисемиты, процветавшие в побежденных государствах Центральной Европы после Первой мировой войны, хотя и с совершенно другими обоснованиями. Более того, наверное, самой любопытной чертой ранней национал-социалистической, шовинистической пропаганды против Ротшильдов является именно отсутствие оригинальности. Неплохим примером может служить обращение Дитриха Экарта «Ко всем рабочим» (1919):

«Дому Ротшильдов принадлежит 40 миллиардов! <…> [Им] нужно лишь применять их богатство, выгодно его размещать, им не нужно трудиться – во всяком случае, в том смысле, в каком «труд» понимаем мы. Но кто обеспечивает их и их семьи таким огромным количеством денег? <…> Кто делает это? Вы, никто, кроме вас! Совершенно верно, это ваши деньги, заработанные трудами, путем лишений и экономии, деньги, которые словно магнитом притягивает в сундуки этих ненасытных людей».

Подобные призывы не слишком отличались от того, что говорили радикалы во Франции и в Германии начиная с 1840-х гг. Еще одним национал-социалистом, считавшим Ротшильдов образцом «еврейского вопроса», который он обещал «решить», был Гитлер. Так, в статье, опубликованной в мае 1921 г. в нацистской «Фёлькише беобахтер», он называл их представителями группы еврейских «капиталистов», которые управляли социалистической прессой. В 1922 г. он не менее двух раз произносил речи, в которых ссылался на «существенную разницу между достижениями такого человека, как Альфред Крупп, который увековечил свои огромные достижения путем неустанного новаторского труда, и ненасытностью Ротшильда, который финансировал войны, революции и загонял целые народы в процентное рабство путем займов». Сходную точку зрения высказывал и Розенберг в книге «Миф двадцатого века».

Неслучайно Гитлер употреблял прошедшее время; к 1920-м гг. во Франкфурте уже не было банка Ротшильдов, и даже три оставшихся банкирских дома Ротшильдов в Лондоне, Париже и Вене перестали играть главную роль в экономике Германии. Однако это не помешало нацистам после прихода к власти неоднократно делать Ротшильдов целью своей антисемитской пропаганды: старые мифы вытащили со свалки и дополнили новыми подробностями, чтобы продемонстрировать различные расовые характерные черты, которые были так противны Гитлеру. Например, в пьесе Эберхарда Мюллера «Ротшильд побеждает при Ватерлоо» (1936) Натан на поле сражения произносит такие слова: «Мои деньги повсюду, и мои деньги дружелюбны. Это самая дружелюбная власть в мире, она толстая, круглая, как пуля, и улыбается»; «Мое отечество – лондонская фондовая биржа»; «Богатство Англии в моих руках». Сходные темы пользовались популярностью и в мае 1938 г., когда антиеврейскую выставку Ю. Штрейхера послали в Вену. Один зал был посвящен исключительно Дому Ротшильдов. В позднейшей версии, которую привезли во Франкфурт, экспонировали поддельные «факсимильные письма», написанные Майером Амшелем «одному английскому банкиру». В письмах Майер Амшель якобы объяснял, «как он собирался разослать своих пятерых сыновей по всей Европе с целью захватить всю нееврейскую торговлю и финансы».

Кульминацией нацистской антиротшильдовской пропаганды стал фильм Э. Вашнека «Ротшильды», который вышел на экраны в июле 1940 г., а затем переснят и после доработки вышел год спустя с подзаголовком «Акции на Ватерлоо». Он стал одним из трех фильмов, призванных подготовить население Германии к более жестким мерам, направленным против евреев; наряду с ним демонстрировали фильм «Еврей Зюсс» и печально известный «документальный» фильм «Вечный жид». Правда, легенда о Ватерлоо поначалу вызвала замешательство в министерстве пропаганды, поскольку тогда там еще не знали, как им «правильно» вести себя с Великобританией. В то время как некоторые англичане (Веллингтон и «министр финансов» Херрис) изображаются продажными и нравственными уродами, другие, особенно банкир «Тернер» и его жена-ирландка, изображаются вполне сочувственно, как жертвы махинаций Ротшильдов. Впрочем, сами Ротшильды изображены вполне недвусмысленно, что доказывает синопсис, составленный союзниками после войны:

«В 1806 г. «ландграф» Гессенский, убегая от Наполеона, вынужден кому-то отдать на хранение свое состояние в 6 млн ф. ст. Он отдает деньги еврею-банкиру из Франкфурта, Майеру Амшелю Ротшильду. Злоупотребление его деньгами становится фундаментом власти Ротшильдов. Амшель Ротшильд посылает деньги своему сыну Натану, которого не уважают конкуренты. Но Натан безжалостно обманывает их всех. С помощью своего брата из Парижа он передает деньги Веллингтону в Испанию – Натан должен первым узнать новость, что Наполеон бежал с острова Эльба; он единственный ставит все свое состояние на возвращение Людовика Орлеанского [так!]. В обществе он становится посмешищем – никто не воспринимает его всерьез, кроме его еврейских наймитов и министерства финансов Великобритании. «Лорда» Веллингтона снова посылают сражаться с Наполеоном. У него почти нет времени подготовиться к войне – все его время отнимают дамы! Зато ему (как и Фуше в Париже) вполне хватает времени на то, чтобы совещаться с Ротшильдом, который намекает, что Веллингтон будет щедро вознагражден, если Ротшильд первым узнает об исходе сражения. Как только Ротшильд узнает, что Наполеон побежден, он распространяет весть о поражении англичан. За этим следует паника – все продают государственные облигации. Их скупает Ротшильд. Бедняки теряют свои деньги. Немногие уважаемые богатые англичане (один из них изображен вполне порядочным благодаря тому, что женат на ирландке!) теряют все свое имущество. Звезда Давида нависает над Англией – над той частью мира, с которой сражается нацистская Германия».

Налицо все темы нацистского антисемитизма. Евреи не хранят верность тем странам, где они живут, и просто хотят нажиться на страданиях остальных: «Много денег можно нажить только большой кровью!» – говорит Майер Амшель (Эрих Понто) Натану (Карл Кульман). Под их руководством «международное еврейство» занимается «гигантскими спекуляциями», в то время как «солдаты истекают кровью на полях сражений». Евреи физически выглядят по-другому; они вызывают отвращение: Майер Амшель ходит в кафтане и с браслетами, а его жирный сын питает преувеличенное вожделение к жене своего соперника-арийца – характерный для Геббельса штрих. Несмотря на то что министру пропаганды фильм не понравился, он пользовался относительной популярностью: тайная полиция докладывала о большом воодушевлении во время первых показов в Берлине и окрестностях. Как сообщалось, фильм собирал полные залы в оккупированной Франции. Когда в январе 1945 г. один британский военнопленный листал немецкую газету, он был так поражен, найдя вариант этой истории на первой полосе, что перевел ее и взял с собой на родину после того, как окончилась война.

Поучительно сравнить фильм Вашнека с его американским предтечей и образцом, «Дом Ротшильдов», поставленным Дэррилом Зануком в 1934 г., в котором обе главные роли, Майера Амшеля и Натана, исполнял Джордж Арлисс. В более раннем фильме Ротшильды изображены сочувственно: их путь «из грязи в князи» – вариант «американской мечты» (дополненный здоровым романом между дочерью Ротшильда и отважным молодым британским офицером, который привозит весть о победе при Ватерлоо). В то же время препятствия, с которыми они сталкиваются, зловещий прусский министр барон Ледранц (Борис Карлофф) и мятежная толпа во Франкфурте, – намекают на тогдашние события в Германии. Однако даже в американском фильме история Ротшильдов представлена по большей части в виде мифа, и многое там можно истолковать не в таком сочувственном свете. Майер Амшель, хотя и симпатичный старик с искорками в глазах, который устраивает утренники для детей, все равно вынашивает планы мирового господства. Более того, местами два фильма похожи на точные копии друг друга. В фильме Вашнека Натан рисует карту Европы, чтобы показать центры власти Ротшильдов, а также их родословное древо, которое, когда ветви соединяются, образует звезду Давида; затем пылающая звезда накладывается на карту Англии с сопровождающими титрами: «В то время как снимается этот фильм, последние члены семьи Ротшильд покидают Европу как беженцы и спасаются у своих союзников в Англии. Битва против британской плутократии продолжается!» В фильме Занука использован очень похожий образный ряд: на смертном одре Майер Амшель велит пяти сыновьям ехать в разные европейские города. Затем эти города высвечиваются на карте, на которую снова накладывается звезда Давида. Однако заключительная фраза фильма подчеркивает параллель между нацистской антиеврейской политикой и антисемитскими погромами против франкфуртских евреев в 1918 г. По сути два фильма рассказывают об одном и том же, хотя и в разном ключе.

Такое двуликое изображение Ротшильдов в кино симптоматично и указывает на более общую двусмысленность. Все существующие легенды, связанные с Ротшильдами, можно считать единым мифом – мифом об огромном богатстве; о стремительном взлете по социальной лестнице; о безграничной политической и дипломатической власти; и о каком-то таинственном последнем доводе, который имеет отношение к религии семьи. Обычно миф пересказывают в пренебрежительном тоне: богатство нажито неправедным путем, проникнуть в высшее общество не удалось, власть основана на коррупции, а цели зловещи. Однако равным образом его можно рассказывать в голливудском стиле, как сказку об экономических сверхдостижениях, общественном успехе, законной власти и нравственности. Другие темы, которые активно использовались в нацистской пропаганде, разумеется, с тех пор стали табу – в некоторых странах они даже преследуются по закону. Но двусмысленность мифа о Ротшильдах как будто гарантирует его постоянное воспроизводство и модификацию. Последнее ярче всего проявилось во Франции. Отдельные номера сатирического журнала «Крапуйо», выходившие в 1951 г., были несомненно антисемитскими; в них перепечатывались статьи (и карикатуры) из праворадикальной литературы XIX в. Впрочем, отдельные «гранды», которым доставалось на страницах журнала, евреями не были и в целом тон статей был сравнительно умеренным. Как показывает работа таких писателей, как Костон и Пейрефитт, в атмосфере Четвертой республики возможно было повторять более или менее дословно старые легенды о «200 семьях, которые правят Францией», лишь слегка меняя интонацию. Что характерно, в апреле 1962 г., когда премьер-министром (а позже, в 1969 г., президентом) стал бывший директор банка «Братья де Ротшильд» Жорж Помпиду, журнал «Канар ан-шене» прокомментировал назначение просто: «Теперь Французская Республика равна братьям Ротшильд». Впрочем, такие же отголоски легенды о Ротшильдах можно отыскать и в британской прессе. В 1980-е гг. кое-кто позволял себе враждебные выпады исходя из того, что ряд политиков-консерваторов работали в банке «Н. М. Ротшильд и сыновья» либо до, либо после назначения на политические посты, в то время когда банк проводил ряд крупных операций по приватизации. Глава теневого кабинета министров от партии лейбористов Рой Хаттерсли дошел до того, что усматривал «взаимосвязь вклада в партию тори и получение должностей в правительстве» после первой проведенной Ротшильдами приватизации, – позже он вынужден был отозвать свое утверждение.

Однако нигде миф о Ротшильдах не повторяется с такой пылкостью, граничащей с безумием, как в писаниях Дэвида Айка, в прошлом члена партии «зеленых», который стал проповедником «религии нового века». Айк называет Ротшильдов членами «всемирной элиты или братства», которое называется также «культом всевидящего ока», а также «надсмотрщиками», которые тайно управляют миром. Начиная с времен Майера Амшеля они «манипулируют правительствами и работают с помощью сети своего братства, порождая войны и революции». Они – тайная власть, которая «правит» другими известными банками, такими как банки Варбургов, Шродеров и Лазардов, а также «стоят» за такими американскими финансистами, как Дж. П. Морган, Рокфеллеры, Кун, Лёб и К?(«очевидный фронт Ротшильдов»), Спейеры и Леманы – не говоря уже об Английском банке и Федеральной резервной системе. Через свою всемирную сеть они, среди прочего, инспирировали следующие события: убийство Авраама Линкольна; Англо-бурскую войну; создание Израиля (первый шаг к контролю над ближневосточной нефтью); революцию в России («удачный удар по России посредством Соединенных Штатов, финансовой руки всемирной элиты, во многом управляемой Ротшильдами»); финансирование Гитлера… И даже плавающий курс доллара при президенте Никсоне – их рук дело. Сегодня, утверждает Айк, Ротшильды и их помощники из консервативной партии и прессы замышляют монополизировать всемирные запасы энергии – отсюда их интерес к приватизации электричества, угля и газа.

Беглые поиски в Интернете открывают изобилие таких же странных теорий заговора. «Очерк корпоративного и банковского влияния» Дона Аллена призван доказать «линейную связь» между Ротшильдами, Английским банком и Федеральной резервной системой. В «А-альбионик Рисерч Уикли» Джеймс Доэрти утверждает, что опознал «всемирный денежный картель» или «Империю Сити», которые действуют в интересах «короны» посредством «легендарных» торговых банкиров Английского банка, в том числе Варбургов, Ротшильдов и Бэрингов. В «Письменах для Америки» приводится более изощренная версия утверждений Айка об экономическом обосновании, стоящем за поддержкой Ротшильдами сионизма, «единственной целью» которого, очевидно, является «обеспечение постоянного и безопасного доступа к обширным природным ресурсам на Дальнем Востоке». В том же духе написана и «Нация заговора» Шермана Г. Скольника. Там повторяется утверждение, что Ротшильды «организовали убийство президента Линкольна», поскольку его «послевоенная политика должна была положить конец их спекуляциям». Кроме того, Скольник повторяет, что «Ротшильды… финансировали приход Гитлера к власти как бастион против Советского Союза», добавив в виде «разъяснения», что «Ротшильды тесно сплетены с католической церковью и, совместно с традиционной мафией и американским ЦРУ, стакнулись с Банком Ватикана, который занимал пронацистскую позицию».