Дом Ротшильдов. Пророки денег. 1798–1848

Однажды его компаньон Риндскопф совершил ошибку, покритиковав Натана на раннем этапе их сотрудничества. В последующем письме Риндскопфа содержится намек на то, что Натан болезненно воспринял критику: «Моя открытость по отношению к вам исходила из настоящей дружбы, какую я к вам питаю, и если я и допустил какое-либо несдержанное выражение, его следует приписать тогдашнему разочарованию и ни в коем случае не вине сердца… С моей стороны все предано забвению, и я надеюсь и желаю, что и вы, с вашей стороны, поступите так же и решите, что я, как и прежде, пишу моему старому другу м-ру Ротшильду». Когда один лондонский купец обвинил Натана в том, что он не ведет дела ни с кем, кроме «мошеннических банков», он вспылил: «Сэр, уверяю вас, что я не веду дела с другими банками, кроме тех, чьи респектабельность и солидность равны вашим; владельцы богатейших банкирских домов Лондона, Гамбурга и других мест Европы не мошенники, а именно с ними я веду дела… Я могу доказать кому угодно, что я никогда не допускал просрочки ссуд и не терял ни единого пенни из-за несостоятельности моих друзей, чего не было бы, веди я дела исключительно с мошенниками… Никто больше меня не ненавидит крючкотворство и жалобы».

Правда, в переменчивом мире текстильной промышленности начала XIX в. всегда было необычайно важно сохранить репутацию почтенного бизнесмена, поскольку от нее зависела кредитоспособность в глазах других. Тем не менее невольно сочувствуешь еще одному корреспонденту, который, очевидно, не смог смириться с крайней воинственностью Натана: «Великое несчастье состоит в том, что, как только вам ответили по одному пункту, ваше буйное воображение вынуждает вас подумать о другом, а человек деловой, у которого есть и другие дела, кроме вечных опровержений ложных обвинений всевозможного сорта, должен по природе своей испытывать отвращение к тому, чтобы следовать за вами по лабиринту ложных посылок и ошибочных утверждений, кои постоянно побуждает вас делать ваша богатая фантазия без всякой пользы для вас самих и к неудовольствию других».

Остается вопрос, насколько удачливым с финансовой точки зрения был на самом деле этот агрессивный молодой человек. Судя по косвенным доказательствам, можно предположить, что дела у Натана шли неплохо. К 1804 г., когда ему предоставили право гражданства, он владел домом на Даунинг-стрит в Ардвике, процветающем районе Манчестера, а также складами на Браун-стрит. Четыре года спустя у него появился «большой и поместительный» склад, примыкающий к «просторному, современному и прочному» дому по адресу: Мосли-стрит, 25, на «самой элегантной улице Манчестера». Существующие цифры оборота, какие удалось найти на период 1800–1811 гг., когда Натан закрыл свое отделение в Манчестере, подтверждают догадки о стремительном экономическом подъеме (см. ил. 1.2). Более того, если предположить, что он достиг прибыли, с погрешностью в сторону уменьшения, 5 % по оптовым продажам примерно в 800 тысяч ф. ст. за весь период, значит, вполне правдоподобным выглядит его последующее утверждение, адресованное Бакстону, что он, торгуя текстилем, заработал 40 тысяч ф. ст. С другой стороны, рост капитала шел совсем не так гладко, как сам Натан утверждал позднее. Как показывает ил. 1.2, хороший период начался в начале 1804 г. и продолжался до осени 1805 г., но за ним следовали почти два года низкого оборота. То же самое повторилось позже, когда стремительное расширение объема операций Натана в 1808 и 1809 гг. резко снизилось в 1810 г.

1.2. Оборот экспорта текстиля Натана, 1801–1811 гг. (в ф. ст.)

Такие резкие взлеты и падения не должны нас удивлять. Сфера деятельности, в какой подвизался Натан, даже в лучшие времена была подвержена резким сезонным и циклическим колебаниям. Натану же, помимо всего прочего, пришлось пережить последствия срыва поставок, вызванного Наполеоновскими войнами и всеми торговыми ограничениями Англии и континентальной Европы, которые характеризовали ту эпоху. Еще до того, как в 1803 г. возобновилась война между Англией и Францией, его предупредили о возможных эмбарго при торговле со странами, лежащими по ту сторону Ла-Манша

. Климат для бизнеса ухудшался уже в 1805 г., так что официальное введение блокады – по Берлинскому декрету, запрещалось ввозить товары из Великобритании на территории, находящиеся под властью французов (ноябрь 1806 г.), – просто подтвердило катастрофу. Как жаловался один корреспондент в ноябре 1805 г.: «Нынешнее время – самое опасное и самое несчастное для Континента… совершенно никакой торговли, рынок переполнен товаром [и] долги не отдаются». По крайней мере три фирмы, с которыми вел дела Натан, в том числе «М. М. Давид» (М. М. David) из Гамбурга, разорились в первые месяцы 1806 г., задолго до июня, когда была введена блокада. С того времени для компаний вроде той, что была у Натана, оставался выбор: залечь на дно или нарушать санкции, учитывая сопровождающий подобные действия риск. В мае 1806 г. Адмиралтейство конфисковало в Гулле пять кораблей и захватило контрабанды примерно на 20 тысяч фунтов, – товары, закупленные в Манчестере тремя купцами еврейского происхождения. Еще одного купца, приехавшего, чтобы просто рассчитаться с Натаном, арестовали в Стокпорте. Не отставали и французы: они арестовали Пэриша, нового гамбургского агента Натана, который вынужден был распродать свои товары с большим убытком, чтобы избежать их конфискации. Сохранившиеся копии писем свидетельствуют о том, что то был особенно трудный период для Натана, так как Риндскопфу становилось все труднее и труднее учитывать его векселя. В апреле 1806 г. Пэриш жаловался Майеру Амшелю, что его сын превысил кредитный лимит на 2 тысячи фунтов. А к концу августа он, судя по всему, задолжал Риндскопфу свыше 28 тысяч фунтов, причем долг он брал под 4,2 % годовых. Дела улучшились после Тильзитского мира, подписанного Наполеоном и русским царем; сообщения о мире достигли Натана через его брата Амшеля в июле 1807 г.; однако ограничения, связанные с торговлей через Ла-Манш, оставались в силе.

В таких условиях Натану оставалось только одно: вести дела нелегально. Короче говоря, он стал контрабандистом. В октябре 1807 г. он отправил партию кофе в Швецию через Амстердам на корабле, зарегистрированном в Америке, с фальшивыми голландскими документами. Другими излюбленными маршрутами контрабандистов были Гельголанд и балтийские порты. Конечно, застраховать контрабандный товар легально было невозможно, так что отправители очень рисковали. Зато и вознаграждение, судя по всему, было очень крупным. К 1808 г. Натан заслужил репутацию человека, который благодаря превосходным «управлению, способности судить о людях, дару предвидения и связям» регулярно «успешно доставлял товары на континент» – хотя «ни слова не говорилось… о том, как именно он посылал свои товары». Впрочем, восстановление бизнеса в 1808–1809 гг. было кратковременным. В сентябре 1809 г. в Риге захватили большую партию товаров; ее удалось освободить только посредством «взятки – и она стала поистине тяжким бременем». Еще одну партию постигла та же участь в Кенигсберге.

Последний удар ему нанесли в октябре 1810 г. во Франкфурте. По иронии судьбы, в этот день по Трианонскому мирному договору, подписанному 5 августа, запрет на некоторые виды импорта уже был ослаблен: так, легализовали ввоз так называемых «колониальных товаров». Однако большинство франкфуртских компаний по-прежнему занимались контрабандой, отчасти для того, чтобы не платить высокие пошлины на импорт, предписанные по новым законам, а отчасти – чтобы и дальше торговать товарами, которые считались чисто «британскими». Майер Амшель, например, только в июле 1810 г. принял не менее семи партий английских товаров на общую сумму в 45 тысяч фунтов. 14 октября Наполеон подписал в Фонтенбло императорский декрет, по которому в странах, занятых французскими войсками, все английские и колониальные товары, контрабандой ввезенные на их территорию, подлежали конфискации. Франкфурт оккупировали два пехотных полка. Вскоре, на основании доносов шпиона по фамилии Тьяр, около 234 компаний подверглись обыскам. У Майера Амшеля нашли контрабандных товаров на сумму в 60 тысяч гульденов. Примерно половину составлял краситель индиго, вероятнее всего, присланный Натаном. По условиям Трианонского договора, товары облагались налогом не только задним числом (так, на Майера Амшеля наложили штраф почти в 20 тысяч франков). Кроме того, все захваченные товары, общей стоимостью около 100 тысяч гульденов, были публично сожжены. Как замечал один очевидец, «степень общего замешательства, которое вызвала данная мера, превосходила любые описания». Хотя Майер Амшель отделался сравнительно легко – Бетманам, например, пришлось заплатить штраф на сумму в 360 с лишним тысяч франков, – кризис стал переломным. С тех пор торговля товарами потребления в бизнесе Ротшильдов постоянно шла на спад

.

Для Натана перелом начался в октябре 1806 г., после его женитьбы на Ханне, дочери известного лондонского купца Леви Барента Коэна. Брак не только увеличил капитал Натана на размер приданого жены (3248 ф. ст.) и отдельной крупной суммы, полученной им от собственного отца; он также стал партнером одной из самых видных фигур лондонской еврейской общины. Именно с Коэном Натан занимался контрабандными делами в 1807 г.; и, подобно прежнему компаньону Натана, Риндскопфу, Коэн призывал молодого зятя расширять ассортимент товаров, которые тот экспортировал в страны континентальной Европы. Теперь Натан вывозил индийские и балтийские товары, а также британские ткани. Впрочем, такой шаг можно считать лишь промежуточным; к тому времени Натан уже решил заняться банковским делом. В глазах по крайней мере одного его манчестерского партнера он уже достиг этого в 1808 г., хотя в Лондоне его как банкира еще не знали. Первую контору он открыл летом 1808 г. по адресу Грейт-Сент-Хеленс, 12. Хотя, судя по самым первым бухгалтерским книгам, можно сказать, что в 1810 г. Натан уже проводил банковские операции, переезд из Манчестера затянулся, и лишь в начале июля 1811 г. он получил возможность официально объявить, «что отныне нижеподписавшийся Натан Мейер [так!] Ротшильд из Манчестера с сегодняшнего дня прекращает дела руководимой им фирмы «Братья Ротшильд». Всех, кто вел дела с этой фирмой, просят присылать свои требования об оплате счетов Н. М. Ротшильду на его контору по адресу: Нью-Корт, Сент-Суизинс-Лейн, номер 2, Лондон»

.

Натан проделал большой путь, оставив позади перенаселенную Юденгассе – и дискриминацию, символом которой служит «Юдензау» – всего за двенадцать лет. Но Натан Ротшильд не мог получить новый адрес в Сити в более благоприятное время.

Глава 2

Сокровище курфюрста

Старик… составил наше состояние.

    Карл Ротшильд

Успехи Натана Ротшильда в стране, где началась промышленная революция, бесспорно, оказали влияние на операции его отца, оставшегося во Франкфурте. В этом смысле Ротшильды были подлинными детьми индустриальной эпохи. Однако подлинным источником экономического роста семьи современники считали именно параллельный успех Майера Амшеля в старомодной роли «придворного еврея». Более того, даже родные сыновья Майера Амшеля склонны были считать фундаментом семейного благосостояния его отношения с Вильгельмом IX, наследным принцем, правителем ландграфства, а после 1803 г. курфюрстом Гессен-Касселя. Начиная примерно с 1826 г., когда история получила огласку, миф о сокровищах курфюрста так часто пересказывали и дополняли столькими подробностями, что в нем никогда не сомневались всерьез. Однако пристальное изучение сохранившихся записей позволяет предположить, что важность роли курфюрста несколько преувеличивали или, во всяком случае, неверно истолковывали.

Вильгельм Гессен-Кассельский был почти ровесником Майера Амшеля и разделял его интерес не только к старинным монетам, но и вообще к любым деньгам. Однако во всех остальных отношениях трудно себе представить двух более разных людей – не в последнюю очередь из-за их религиозных убеждений. Отец Вильгельма, ландграф Гессен-Кассельский в молодости, в период между 1760 и 1785 гг., сильно напугал своих родственников-протестантов – не только отца, но и тестя, Георга II, короля Англии, – перейдя в католичество. В результате ландграфа лишили опеки над юным Вильгельмом. В годы Семилетней войны Вильгельма и его брата Карла послали в Данию, где они подпали под влияние еще одного протестантского монарха, Фредерика V, короля Дании, также состоящего в родстве по браку с Георгом II. В 1763 г. Вильгельм женился на его дочери. До смерти своего отца Вильгельм управлял маленьким независимым графством Ганау-Мюнценберг, которое находилось к северо-западу от Франкфурта. Однако, несмотря на огромное политическое значение, какое приобрела в его жизни религия, нельзя сказать, что Вильгельм чтил десять заповедей хотя бы отдаленно так же педантично, как его ровесник Майер Амшель, еврей, занимавший самое скромное общественное положение. Вильгельм прижил двенадцать незаконнорожденных детей от трех любовниц, в том числе четверых – от гессенской дворянки Каролине фон Шлотхайм и не менее семи – от швейцарки Розали Доротеи Риттер. Не считая нужным скрывать плоды своих супружеских измен, Вильгельм подарил всем своим внебрачным детям подходящие благородные титулы и фамилии – фон Гессенштайн, фон Хаймродт и фон Гайнау.

Однако преобладающим его грехом была алчность – искушение, которое постоянно одолевало его. Дело в том, что Гессен-Кассель, в отличие от подавляющего большинства крупных и мелких европейских государств в XVIII в., был богатым имперским княжеством; при вступлении Вильгельма на престол в казне насчитывалось от 30 до 40 млн гульденов. Кроме того, правитель, не скованный какими-либо политическими ограничениями, введенными в других частях Западной Европы, мог тратить это богатство как ему заблагорассудится: государственные активы практически приравнивались к личному состоянию правителя. Такое громадное накопление капитала было достигнуто в первую очередь благодаря сдаче внаем гессенской армии тому, кто готов был больше платить, – обычно Великобритании. Система достигла своего пика во время Войны за независимость США. Вильгельм принимал участие в таких «торговых операциях» еще до того, как сменил на престоле своего отца: он отправил из Ганау полк, состоявший примерно из двух тысяч солдат, сражаться за Георга III против мятежных колонистов. Условия были выгодными: Вильгельм получал 76 гульденов (около 7 ф. ст.) за человека плюс дополнительные 25 гульденов за каждого раненого и 76 – за каждого убитого. Деньги выплачивались не наличными, а в виде беспроцентных векселей, которые вначале поступали на счет Вильгельма в лондонском банке «Ван Ноттен и сын» (Van Notten & Son). Если Вильгельм желал обналичить векселя до срока погашения, он продавал их брокерам в Германии. Хотя он действительно тратил значительные суммы – например, на постройку себе нового дворца, Вильгельмсхёэ, – продавая векселя, он стремился так вложить свои сбережения, чтобы они принесли ему наивысший процент. И поскольку большинство его сверстников-принцев в Германии частенько нуждались в деньгах, он без труда добивался своего, давая им деньги взаймы.

Вот почему финансовая система Гессен-Касселя была более характерна не для небольшого государства, а скорее для крупного банка. В то время как казначейство (Kammerkasse) собирало регулярные доходы от королевских поместий и непрямых налогов, которыми затем расплачивались по регулярным гражданским расходам, военное казначейство (Kriegskasse) получало доходы не только от государственных налогов на собственность, но также и от сдачи внаем солдат. Кроме того, военное казначейство распоряжалось процентами от капиталовложений ландграфа. Если суммировать активы обоих финансовых учреждений, общие активы Вильгельма в 1806 г. доходили до 46 млн гульденов (более 4 млн ф. ст.). Больше половины этой суммы (28,8 млн гульденов) размещалось в виде займов другим немецким принцам, особенно герцогу Мекленбург-Стрелица и графу Липпе-Детмольда. Еще 4,6 млн гульденов было вложено в британские рентные облигации. То, что его чистый доход за вычетом всех расходов составлял около 900 тысяч гульденов, говорит само за себя: современники не так уж ошибались, считая его одним из богатейших европейских «капиталистов». Поэтому, с точки зрения Майера Амшеля, стремившегося стать крупным банкиром, Вильгельм обладал особой притягательностью. Прибыль можно было получить, не только покупая и перепродавая его английские векселя; можно было неплохо заработать, надежно вкладывая его огромные и постоянно растущие капиталы. Единственная проблема для Майера Амшеля заключалась в том, что эту прибыль уже получали другие.

Майер Амшель пытался закрепиться при дворе Вильгельма еще в то время, когда тот управлял Ганау. Однако в 1785 г., когда молодой ландграф после смерти отца переехал севернее, в Кассель, Майер Амшель по-прежнему оставался для него никем. Доподлинно известно, что в 1783 г. он запрашивал особый пропуск, позволявший ему покидать Юденгассе по воскресеньям. Из позднейшей переписки становится ясно, что в то время Майер Амшель уже начал проводить операции с английскими векселями. Но лишь начиная с 1789 г. он смог протиснуться на главный рынок таких облигаций в Касселе, предложив платить больше, чем уже известные тамошние компании. Даже тогда ему давали лишь самый скудный кредит – 800 ф. ст. (для сравнения, ведущий кассельский брокер, Фейдель Давид, получал кредит в 25 тысяч ф. ст.). Через год, запросив 10 тысяч ф. ст., он получил всего две тысячи

. Однако в то время Майер Амшель завязал взаимовыгодные дружеские отношения с «полезным человеком» – позже так же станут действовать его сыновья и внуки. Карл Фридрих Будерус поступил на службу к Вильгельму в качестве наставника его незаконнорожденных детей от Доротеи Риттер. В 1783 г. он перешел на службу в финансовое управление Ганау, а в 1792 г., в возрасте 33 лет, переехал в Кассель, где, быстро продвинувшись на государственной службе, поступил во всесильное военное казначейство.

Первой вехой сотрудничества Будеруса и Ротшильда можно считать 1794 г., когда Будерус недвусмысленно рекомендовал, чтобы Майеру Амшелю позволили присоединиться к пяти известным банкирским домам и участвовать в аукционе, где торговались английские облигации на сумму 150 тысяч ф. ст. Судя по всему, тогда к его рекомендации не прислушались. В 1796 г. Будерус повторил ее – и на сей раз успешно. Две нееврейские банковские компании, «Рюппель и Гарнир» (Riippell & Harnier) и «Прейе и Йордис» (Preye & Jordis) предложили военному казначейству облигации, выпущенные Франкфуртом, на миллион гульденов. Из них казначейство купило облигаций на 900 тысяч гульденов. Будерус намекнул Майеру Амшелю, что ему следует предложить продать казначейству оставшиеся облигации на сумму в 100 тысяч гульденов по более выгодной цене (97,5 % от номинала), чем предлагали другие банки (98 %). Едва ли такое предложение сулило прибыль, поскольку на франкфуртской бирже облигации котировались по номиналу (то есть 100 %), зато чуть большая скидка, предложенная Майером Амшелем, позволила ему закрепиться там, куда он давно стремился попасть. В 1798 г. большая часть английских облигаций на сумму в 37 тысяч ф. ст. была куплена за наличные Майером Амшелем, Рюппелем и Йордисом. В последующие годы Майер Амшель неуклонно увеличивал свою долю и в инвестициях Вильгельма. В итоге в 1801–1806 гг. он принял участие не менее чем в 11 крупных займах, из которых самыми важными были займы, предоставленные Дании, Гессен-Дармштадту, Бадену и ордену иоаннитов. Кроме того, он участвовал в покупках недвижимости от лица Вильгельма, продолжая в то же время поставлять ему его любимые медали.

Особый интерес представляют переговоры, приведшие к размещению различных датских займов, так как позволяют понять, как Майер Амшель вытеснял из бизнеса своих конкурентов. Сначала, в 1800 и 1801 гг., он довольствовался просто долей в займах, организованных, например, банкирским домом Бетманов или «Рюппелем и Гарниром». Вскоре они стали обращаться с ним как с равноправным партнером. Наконец, начиная примерно с 1804 г., ему удалось добиться монополии на дела с Данией, отчасти благодаря взяткам («чаевым») и скидкам, которые он предоставлял до одержимости скупому Вильгельму, отчасти благодаря хорошим отношениям, установившимся у него с гамбургским банкиром Й. Д. Лаветцем, который играл роль посредника между Касселем и Копенгагеном. Всего за тот период Майер Амшель продал Вильгельму датских облигаций стоимостью не менее 4,5 млн гульденов (около 450 тысяч ф. ст.); разместил три займа ландграфу Гессен-Дармштадтскому на общую сумму в 1,3 млн гульденов, из которых около половины принял Вильгельм, и один заем Бадену на 1,4 млн гульденов. Цифры весьма внушительные; вполне понятно, что успех Майера Амшеля возбуждал зависть и презрение среди его конкурентов. В 1806 г. «Рюппель и Гарнир» с горечью (но тщетно) жаловались, что некие «коммерческие конкуренты-евреи» распространяют клевету и порочат их доброе имя. Конкуренты, по их словам, похоже, считали, что «фамилия Ротшильд» заслужила больше доверия в Гессен-Касселе, чем само правительство Дании.

Такие недобрые чувства не были свойственны лишь банкирам-неевреям. В 1802 г. еврейская община Касселя подала жалобу на Майера Амшеля на том основании, что он во всех отношениях поселился в городе (где совершалась большая часть вышеописанных операций), не имея статуса «охраняемого еврея» и, соответственно, не исполняя обязанностей налогоплательщика. После того как Майера Амшеля обязали купить освобождение от всех полагающихся пошлин за 180 гульденов, он решил закрепить «охраняемый» статус за своим старшим сыном Амшелем. В своем прошении он с поразительной неискренностью уверял, что присутствие одного из Ротшильдов в Касселе «никоим образом не причинит ущерба деятельности местных купцов, а те, кто проводит операции с векселями, даже выгадают от этого, поскольку конкуренция всегда идет на пользу таким операциям». Ввиду упорного сопротивления представителей местной еврейской общины, а также из-за того, что Майер Амшель никак не мог решить, на чье имя – его самого или сына – следует выписать вид на жительство, документ был выдан не ранее июня 1806 г.

И все же, несмотря на должность главного придворного поставщика (Oberhofagent), пожалованную ему в 1803 г., важно подчеркнуть, что на том этапе истинным банкиром можно считать не столько Майера Амшеля, сколько Вильгельма. Ротшильд во многом напоминал биржевого брокера, который стремился удовлетворить растущий спрос своего клиента на неименные облигации в противоположность ссудам частным лицам

. Обычно, когда Майер Амшель приобретал облигации для Вильгельма, его комиссия составляла не более 1,75—2 %, так что его общая прибыль от такой сферы деятельности, скорее всего, не превышала 300 тысяч гульденов. Более того, по крайней мере в двух случаях сам Майер Амшель занимал деньги у Вильгельма. В то же время важно помнить: хотя Вильгельма в тот период можно считать самым важным клиентом Майера Амшеля, курфюрст никоим образом не был его единственным клиентом. В период существования многочисленных государств Майер Амшель стремился завязать отношения по возможности с большим количеством княжеских дворов – задача, которую упрощали займы, размещенные им для Гессен-Касселя. К 1803 г. его назначили придворным поставщиком для ордена Святого Иоанна (после одного решительно неудачного займа), князя Турн-и-Таксис (наследственного генерал-оберпочтмейстера Священной Римской империи), ландграфа Гессен-Дармштадтского и Карла Фридриха Людвига Морица цу Изенбурга, графа Бюдингена. Самое почетное из этих назначений состоялось в 1800 г., когда Майер Амшель получил звание придворного поставщика австрийского императора. Так его наградили не только за его прежние заслуги в поставках «военного имущества», но еще и за сбор процентов по существенным займам императора у Гессен-Касселя. Единственная неудача постигла Майера Амшеля в 1802 г.: баварский двор игнорировал его прошение о звании поставщика.

Разумеется, важность таких должностей не следует преувеличивать. Например, в 1803 г. таможенные чиновники Гессен-Дармштадта просто отказались признавать привилегированный статус Майера Амшеля как придворного поставщика. Во всяком случае, вся система мелких княжеств с многочисленными накладывающимися друг на друга юрисдикциями, которая и позволяла подобным званиям процветать в XVIII в., находилась на грани беспрецедентного и революционного переворота – переворота, которому суждено было преобразить отношения Ротшильдов с их высокопоставленными покровителями. Вплоть до 1806 г. они зависели от курфюрста и его отношения к их операциям и возможным привилегиям, которые он мог им даровать. С течением времени Вильгельм понял, что постепенно попал в зависимость от Майера Амшеля и его сыновей.

Истоки мифа

Как мы видели, в 1790-е гг. уже имело место крупное столкновение Гессен-Касселя с революционной Францией. Его кульминацией стал артиллерийский обстрел Франкфурта в 1796 г., уничтоживший Юденгассе. В конце XVIII в. эти события лишь укрепили традиционные связи Касселя и Лондона: Вильгельм не впервые выслал войска против Франции в обмен на английские деньги. Правда, впоследствии он принял условия Люневильского мира (1801), по которому левый берег Рейна отходил Франции. Но в 1803 г., когда снова вспыхнула война между Англией и Францией, раскрытие карт стало почти неизбежным. Вильгельм был слишком тесно связан с Англией для того, чтобы последовать примеру тех 16 немецких государств, которые летом 1806 г. вышли из состава фактически прекратившей свое существование Священной Римской империи и под давлением Наполеона образовали Рейнский союз. Кроме того, Вильгельму так хотелось и дальше вести дела с различными государствами, которым требовалась его поддержка, что он не сознавал шаткости собственного положения. Наполеон предложил ему территорию Ганновера. Однако Вильгельм (ставший курфюрстом Гессен-Кассельским) ранее ссудил деньги Австрии и Пруссии, которые в 1805 г. примкнули к антифранцузской коалиции. Осенью 1806 г., после поражений прусской армии при Иене и Ауэрштадте, курфюрст очутился в весьма беззащитном положении. Ни поспешная демобилизация войск, ни запоздалая просьба принять Гессен-Кассель в Рейнский союз, ни даже знаки, которые он в отчаянии приказал воздвигнуть на границах – «Курфюршество Гессен: нейтральный статус», – не смягчили гнева Бонапарта, в чьих глазах Вильгельм теперь стал просто «фельдмаршалом на службе у Пруссии».

– Моя цель, – прямо говорил Наполеон, – отстранить Гессен-Кассельский дом от правления и вычеркнуть его из списка государств.

Вильгельму пришлось бежать: другого выхода он не видел. Вначале он направился во владения своего брата, в Готторп-Гольштейн, который тогда относился к Дании

. 2 ноября генерал Лагранж, занявший его дворец в Касселе, стал генералом-губернатором; через два дня Лагранж выпустил прокламацию, в которой официально объявлял о конфискации всех активов беглого курфюрста и угрожал всем, кто намерен укрывать их, военным трибуналом.

Если верить легенде, именно в то критическое время Вильгельм обратился к своему верному придворному поставщику Ротшильду, поспешно поручив его заботам все свое движимое имущество: «Французская армия уже вступала во Франкфурт, когда Ротшильду удалось закопать сокровища курфюрста в углу своего маленького сада. Свое собственное имущество, которое, в пересчете на деньги, равнялось примерно 40 тысячам талеров, он не спрятал, хорошо понимая: если он так поступит, у него проведут тщательный обыск и тогда найдут и заберут не только его имущество, но и имущество курфюрста. Республиканцы, которые, подобно древним филистимлянам, напали на Ротшильда, не оставили ему ни талера из его денег и ценностей. Более того, его, как и остальных евреев и граждан города, ввергли в крайнюю бедность, однако сокровище курфюрста было надежно спрятано…»

Согласно одной довольно распространенной версии, опубликованной в одной английской газете в 1836 г., после того как Майер Амшель в конце концов вернул деньги Вильгельму, тот ответил: «Я не возьму ни проценты, которые ты по своей честности мне предлагаешь, ни весь капитал из твоих рук. Процентов будет недостаточно, чтобы восполнить то, чего ты лишился, спасая мое имущество; и пусть мои деньги останутся в твоем распоряжении еще на двадцать лет всего под два процента».

Как уже упоминалось во введении, впервые история эта получила распространение в 1827 г., когда она появилась в «Общей немецкой энциклопедии для образованных классов» Ф. А. Брокгауза. Хотя есть все основания полагать, что к распространению истории причастны сами Ротшильды, впоследствии она разошлась так широко, что зажила своей жизнью – причем не в одном смысле. Вначале она призвана была проиллюстрировать исключительную честность членов семьи как держателей вкладов; предполагалось, что они скорее рискнут всем, но деньги клиентов сохранят и выплатят проценты по вкладу. Именно таким видится сюжет двух картин кисти Морица Даниэля Оппенгейма, заказанных членами семьи в 1861 г. Впрочем, в конце XIX в. историю стали рассматривать совершенно по-другому: сокровище курфюрста превратилось в «кровавые деньги», потому что они были нажиты путем сдачи внаем солдат. Ну а Майер Амшель не просто сохранил сокровище, но пустил его в рост. Положительная и отрицательная версии мифа ярко противопоставлены в американском и немецком фильмах «Дом Ротшильдов» (1934) и «Ротшильды» (1940).

Давно уже стало ясно, что вся история – вымысел, хотя в ней, как и во многих мифах, окружающих Ротшильдов, содержится крохотное зерно истины. На самом деле после французской оккупации движимое имущество Вильгельма оказалось рассредоточено в разных местах. Во владение Майера Амшеля попали лишь относительно мелкие его части. Некоторые самые важные ценности – главным образом облигации (без купонов, которые хранились отдельно) – Будерус успешно вывез из Касселя контрабандой. В начале ноября Будерус предпринял рискованную вылазку в Итцехо через линии французских войск. Однако основная масса ценностей хранилась в тайниках в загородных резиденциях Вильгельма. Согласно подробному списку, тщательно составленному самим курфюрстом, 24 сундука – в которых хранились не только ценные бумаги и купоны, но и счета, столовое серебро и одежда – были спрятаны под лестницей в северном крыле Вильгельмсхёэ, а еще 24 сундука, в которых хранились, в числе прочего, документы военного казначейства, надежно укрыли в другом крыле дворца. В погребе расположенного неподалеку Лёвенбурга спрятали еще 24 сундука, в которых в том числе находились ценные бумаги, принадлежавшие любовнице курфюрста, а также официальные документы, фарфор и одежда. Наконец, в охотничьем домике в Сабабурге хранилось 47 сундуков, в большинстве из которых лежало столовое серебро. На самом деле почти все сокровища достались бы французам, которым не составило труда добыть опись серебра курфюрста, если бы не удалось заключить сделку с Лагранжем. В обмен на взятку в размере 260 тысяч франков (скромную, учитывая обстоятельства) он согласился закрыть глаза на «таинственное похищение» 42 сундуков. Остальные были конфискованы. Итак, в ночь на 8 ноября один из служащих курфюрста вывез несколько экипажей с «освобожденными» сундуками в Гоф-Штёльцинген, где их разделили. Некоторые самые важные документы (в том числе бумаги, связанные с лондонскими капиталовложениями курфюрста) военный советник Леннеп увез назад в Кассель; 10 сундуков поместили в мюнхенский банк Тор-беке, причем два из них отправили в Шлезвиг, а остальные – в Айзенах; и еще 19 сундуков тайно вывезли во Франкфурт и доверили банку «Прейе и Иордис».

К тому времени Лагранж понял, что назначил приближенным курфюрста слишком низкую цену. После того как ему удалось захватить часть ранее выпущенных сундуков, он потребовал больше денег. В конце концов, стороны пришли к согласию: в обмен на выплату еще одной, более солидной, суммы Лагранж обещал снизить общую стоимость активов курфюрста. Составили список на общую сумму в 19,8 млн гульденов (в списке значились главным образом крупные займы, выданные другим немецким князьям). Этот список считался «официальной» французской описью. Затем все документы, имеющие отношение к другим активам курфюрста – по приблизительным подсчетам, на сумму 27 млн гульденов, – передали Будерусу. Часть документов переправили курфюрсту в Шлезвиг. Часть осталась у Будеруса. Оставшиеся бумаги, главным образом обычные документы военного казначейства и документы, связанные с личными средствами курфюрста, уложили в четыре сундука. Именно эти четыре сундука отдали на хранение Майеру Амшелю. Еще в нескольких сундуках хранились медали и некоторые облигации; летом следующего года, после того как курфюрст покинул Итцехо и уехал на территорию Австрии, их тоже временно поручили заботам Майера Амшеля в Гамбурге

. Вот и все.

Впрочем, такой прозаический отчет принижает роль Ротшильдов в спасении сокровищ ссыльного курфюрста. Во-первых, Вильгельму по-прежнему нужен был искусный биржевой брокер и консультант по инвестициям. Поскольку ему удалось сохранить активов на 27 млн гульденов, его доход от капиталовложений оставался существенным даже за вычетом дополнительных расходов, вызванных ссылкой. (Согласно выкладкам Бергхоффера, остаток составлял около 740 тысяч гульденов в год.) В задачу Майера Амшеля в тот период частично вменялся сбор этих процентов у разных должников. Вдобавок он должен был вкладывать собранные средства в новые займы. Так, он организовал заем в 100 тысяч гульденов для казначейства Ганау и большой заем для графа Карла фон Ханна цу Ремплин (распутного «графа-театрала», которого родственники вскоре после того поместили под опеку). Он присматривал и за текущим счетом, то есть за теми деньгами, которые курфюрст доверил Будерусу. В одном случае, по предложению Будеруса, Майер Амшель также занял деньги у самого курфюрста. Он выкупил значительную часть собранной курфюрстом коллекции монет, которая ранее была распродана и разошлась по разным владельцам, а также 14 бочонков с вином, ранее украденных из погребов Ганау. Майер Амшель отвечал и за различные денежные переводы, которые необходимо было совершать курфюрсту в военных и дипломатических целях: выплаты гессенским военнопленным, которых удерживали французы, князю Виттгенштейну, который предложил свои дипломатические услуги, а также – в 1813 г. – России и Пруссии. Сыну курфюрста, который находился в Берлине, Майер Амшель ссудил в общей сложности 160 тысяч гульденов. Кроме того, он надзирал за финансами любовницы курфюрста, графини фон Шлотхайм. Известно, что он также продал курфюрсту кольцо с бриллиантом.

Судя по всему, все это были мелочи, и большая часть сделок не приносила прибыли. В 1809 и 1810 гг. много времени было потрачено на окончившуюся неудачей помощь австрийскому казначейству. Согласно замыслу, предполагалось перевести императору часть активов Вильгельма – номинальной стоимостью свыше 10 млн гульденов. Однако одна услуга, оказанная Ротшильдами, стоила всех остальных: управление его английскими инвестициями. Позже Натан утверждал, что «князь Гессен-Кассельский… дал моему отцу эти деньги; нельзя было терять времени; он посла л их мне. Неожиданно почтой прибыли 600 тысяч фунтов; и я так хорошо распорядился ими, что князь сделал мне подарок: отдал все свое вино и лен». На первый взгляд рассказ Натана правдоподобен: одним из самых важных последствий Наполеоновских войн стала большая миграция капитала с континента в Лондон. Что же касается легенды о сокровище, в действительности все было гораздо сложнее.

В начале своего изгнания Вильгельм уже обладал значительным английским портфелем, куда главным образом входили рентные бумаги номинальной стоимостью 635 400 ф. ст.; выплачиваемые по ним проценты составляли 20 426 фунтов в год. Вдобавок курфюрст дал взаймы значительную сумму – около 200 тысяч ф. ст. – принцу Уэльскому и его братьям (хотя они обычно просрочивали выплату процентов). Будучи союзником британских монархов, Вильгельм в 1807–1810 гг. также получал денежные ассигнования в размере 100 150 ф. ст.

Оставался важный вопрос – что делать с выплатами процентов и ассигнованиями, поскольку их переводили на текущий счет Вильгельма в банке Ван Ноттена. Уже в 1807 г., то есть за некоторое время до его переезда из Манчестера в Лондон, Натан связался с Лоренцем, посланником Вильгельма в Лондоне. Он предлагал выгодно инвестировать эти деньги, однако ему отказали по недвусмысленному приказу курфюрста

. И только два года спустя, снова по совету Будеруса, Майеру Амшелю поручили купить трехпроцентные консоли (государственную ренту с правом досрочного погашения или то, что сейчас назвали бы первоклассными ценными бумагами) по номиналу в 150 тысяч ф. ст., по 73,5 (то есть за 73,5 % от их номинальной стоимости или цены при погашении). До конца 1813 г. ему предстояло провести еще 9 таких операций на общую сумму в 664 850 ф. ст. Вот на какие деньги позже ссылался Натан в беседе с Бакстоном. Его брат Карл также упоминал о них, когда в 1814 г. заметил, что «старик… – он имел в виду Вильгельма, – составил наше состояние. Если бы у Натана не оказалось трехсот тысяч фунтов курфюрста [так!] в руках, у него ничего бы не получилось».

Как покупка консолей для другого лица сыграла столь решающую роль для Ротшильдов? Ответ лежит в способе, каким проводились инвестиции. На первый взгляд, на такой сделке много не заработаешь, ведь Майер Амшель получал комиссию всего в

/

% с каждой покупки. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется нечто более важное. Вильгельм не перечислял всю сумму для каждой покупки; Ротшильды фактически покупали консоли пусть и на имя курфюрста, но на деньги, которые они в основном занимали. Пожелай они, могли бы заплатить всего долю от рыночной цены, откладывая полную выплату до даты завершения сделки. Но тогда им пришлось бы заняться двойной спекуляцией: на цене консолей и на обменном курсе гульдена к фунту стерлингов. Майер Амшель предпочел этого не делать. Он рад был получить прибыль на разнице между согласованными с Вильгельмом ценой и обменным курсом – и фактической ценой и обменным курсом, выплачиваемым его сыном в Лондоне. Первые три раза разница в цене составляла около 2 %, поскольку при завершении Британской кампании против Наполеона консоли падали. Вероятно (хотя доказать это невозможно), Майер Амшель также получал какую-то прибыль от разницы в обменных курсах.

Скорее всего, курфюрст подозревал, что происходит: летом 1811 г., когда консоли достигли минимума в 62,5, он приказал приостановить закупки и до мая следующего года перестал переводить деньги на покрытие предыдущих закупок. Вероятно, такое его решение вполне устраивало Ротшильдов. Дело в том, что консоли оставались зарегистрированными на имя Натана до тех пор, пока Вильгельм полностью не расплачивался за них. Это означало, например, что даже в марте 1813 г. консоли номинальной стоимостью в 121 тысячу ф. ст. фактически принадлежали Натану. Конечно, по большей части они были куплены на занятые деньги, и с того времени, как приходил перевод от курфюрста, и до того, как бумаги официально пересылались ему или его агентам, Ротшильдам также необходимо было выплачивать проценты. С другой стороны, возможна была определенная задержка, учитывая трудность в пересылке свидетельств о праве собственности из Лондона курфюрсту в Прагу

. Какую бы прибыль Натан ни получал на разнице в рыночной цене и обменном курсе, покупки консолей на сумму 600 с лишним тысяч фунтов и фактическое владение 100 с лишним тысячами фунтов стали для старожилов лондонского Сити сигналом о приходе новой финансовой империи. В этом смысле, как позже заметил Карл, Натан обладал своего рода «страховкой» – его действия создавали у других впечатление о капиталах, существенно превосходящих те, что на самом деле находились в распоряжении семьи. Важность последнего соображения Амшель подчеркивал в письме брату от 1818 г.: «Наш добрый Натан не смог бы довести свое состояние с помощью военных облигаций до размера 132 тысячи фунтов и вести все дела, если бы… мы не приобрели для него в Праге большую часть бумаг курфюрста, которыми он управлял… Вплоть до того времени Натан даже не знал, что такое облигации». В целом можно сказать, что благодаря войне Ротшильды присвоили значительную часть финансовой мощи Вильгельма.

С другой стороны, за такую «страховку» приходилось платить большим риском в континентальной Европе. Обслуживая Вильгельма, Ротшильды в самом деле сильно рисковали. Французские власти были настроены серьезно – они приготовились воспользоваться всеми доступными им средствами, чтобы отыскать сокровища курфюрста. Так, в Берлинской конвенции 1808 г. Наполеон сделал соблазнительное предложение для многочисленных должников Вильгельма; он предлагал им выплачивать долги не курфюрсту, а французским властям. Взамен им обещали скостить значительную часть долга. Что еще более тревожно, после отъезда генерала Лагранжа договоренность с ним утратила силу. Французские полицейские обыскивали конторы Майера Амшеля, а также контору банка «Прейе и Иордис». Возможно, именно тогда четыре сундука, находившиеся на хранении у Майера Амшеля, спрятали в тайном погребе, описанном выше. В августе 1808 г. Соломона и представителя еще одного банкирского дома, который подозревали в операциях в пользу Вильгельма, допрашивал французский полицейский чин. Через месяц ненадолго арестовали Будеруса и Леннепа. То же самое повторилось летом следующего года, на волне мелких антифранцузских мятежей. По приказу особого комиссара полиции в Вестфалии – человека по фамилии Саванье – Будеруса и Леннепа снова арестовали. Позже, видимо по доносу кого-то из конкурентов Ротшильдов, Саванье вместе с главой полиции Франкфурта нагрянул в контору Майера Амшеля. Последовал беспорядочный допрос, в ходе которого французы пытались заставить Майера Амшеля признаться в том, что он от имени Вильгельма снабжал деньгами зачинщиков недавнего мятежа.