Жемчужина его жизни

– Не волнуйся, он недолго будет говорить. Я эту речь уже много раз слышал дома.

Фарида перевела взгляд на благообразного мужчину впереди, размерено и четко вещающего в микрофон, и словно сжалась.

– Этот праздник объединяет нас любовью к Отчизне, гордостью за священный подвиг нашего народа и болью невосполнимых потерь. – говорил он в опустившейся на площадь тишине. – Мы преклоняемся перед вашим подвигом, уважаемые фронтовики, труженики тыла, узники концлагерей, вдовы, дети войны. Мы склоняем головы перед светлой памятью всех, кто не дожил до сегодняшнего праздника Победы. Они навечно останутся в наших сердцах. Их имена мы увидим на мемориале. Дорогие ветераны, низкий вам поклон и сыновнее спасибо!

Фарида слушала, словно загипнотизированная его сильным, уверенным голосом. Если бы сейчас он скомандовал всей этой толпе пойти на амбразуру, уверена, что они так бы и сделали. Никто бы не спросил, для чего это делается, зачем, какой в этом смысл. Такие, как этот человек, призваны командовать, ломать волю, даже не прилагая никаких усилий.

Девушка чуть сильнее сжала многострадальные гвоздики.

А потом в полном молчании они возложили цветы к новому мемориалу. Антон тут же предложил познакомить Фариду со своим дедом. Та оглянулась на грозного Гордеева и поежилась. Даже издалека в окружении рослых мужчин он источал силу и уверенность, как генерал перед своим войском. Фарида, смущаясь, отрицательно покачала головой. Но Антона это не остановило.

Уже привычно взяв её за руку, он подвел девушку к своему деду, будто трехлетнего ребенка к воспитательнице в детском саду.

– Николай Петрович, здравствуйте, можно вас на минуточку? – вывел он его из круга собеседников.

Мужчина неодобрительно посмотрел на внука, но повиновался.

– Я хочу познакомить тебя с самой лучшей девушкой земли.

Фарида ахнула и приложила ладони к горячим от смущения щекам. Антон счастливо рассмеялся, но Гордеев нахмурился.

– Это Фарида. Имя её деда высечено на мемориальном комплексе.

– Здравствуйте, – смущенно ответила она.

Ей очень хотелось сказать, что Гордеев выступил великолепно, своей речью он затронул тонкие струны её души и нашел самые нужные слова, те, которые хотели бы услышать люди на площади. Но постеснялась. Смутилась своего акцента, побоялась показаться слишком восторженной или навязчивой.

Горожане отличались от жителей деревни, это Фарида поняла сразу, и поэтому всегда старалась держаться в тени, чтобы не задеть никого ненароком.

Гордеев смерил её внимательным взглядом пронзительно синих глаз. И на каком-то клеточном уровне Фарида поняла, что увиденным он остался недоволен.

Но чем же? На ней сравнительно новая юбка, чистая кофта, босоножки не хуже, чем у городских девушек. Гордеев несколько раз опускал глаза ниже, в пол, и Фарида недоумевала: что же он там такого нового увидел, на этом треснувшем асфальте, разбитом за годы миллионами шагов посетителей?

– Здравствуйте, – вживую голос Гордеева не отличался от усиленного микрофоном, только что разносившегося по площади. – Ты за этим меня позвал?

«Вот чем он был недоволен», – подумала Фарида. У Николая Петровича, наверняка, был важный разговор, а тут они… Она смущенно разгладила юбку одной рукой, другая все так же покоилась в широкой ладони Антона.

Молодой человек, несмотря на хмурость родственника, посмеялся.

– Дед, не жди меня рано! Адьес!

– Вернешься позже, чем через час после салюта, – сразу поедешь домой, – жёстко обрубил Гордеев, развернулся на пятках и четким шагом направился обратно к своим собеседникам, возле которых крутились, ненавязчиво охраняя, сотрудники народной дружины.

Антон пожал плечами.

– И такой контроль в двадцать лет! Ну, раз такое дело, нам все двери открыты! Думаю, сегодня ты абсолютно свободна?

Фарида, обещавшая девчонкам в общежитии испечь рыбный пирог, в ту же секунду забыла об этом, так зажег ее огонь в его синих глазах.

– Что будем делать? – спросила она, когда ребята, наконец, покинули место «боевых» действий и вырвались из толпы, что направилась рассматривать военную технику, выставленную на потеху публике.

– А мы пойдем развлекаться. Как там девушек развлекают? Кино, мороженое, танцы? Так я поступлю наоборот.

Антон повел ее к парку аттракционов, но сразу же понял абсурдность своей идеи: по случаю праздника народу там было с целый Китай. Тут же сменив план действий, они спустились к реке, погуляли по набережной, а потом арендовали лодку и катались до тех пор, пока от воды не потянуло настоящей прохладой.

Фарида чувствовала, как смотрит на нее Антон, и от его взглядов у нее покалывали кончики пальцев. Он смотрел на нее абсолютно прозрачными глазами, так отражался солнечный луч, преломленный в воде, и словно затягивал в плен в свою глубину.

Она словно фотографировала внутренним взором все, что видела сейчас, думая о том, как эта спокойная синяя речка, садящееся солнце, окрашивающее все вокруг оранжевым и красным, легкий ветер, шуршащий в камышах, навсегда останутся в ее сердце.

Казалось, будто бы глаза ее открылись, а прежде она не видела такой красоты. Хотя нет, не видела, призналась самой себе. Впервые она проводила так много времени с умным, веселым и безусловно красивым молодым человеком наедине. И именно это соседство придавало столько очарования простой прогулке по реке.

Окончательно замерзнув, они решили сдать лодочку, пришвартовались к «причалу» – разваливающемуся деревянному помосту – и поднялись наверх, снова к площади, где уже скоро должен был начаться салют.

Антон, обратив внимание на то, что девушка дрожит, прижал ее к себе спиной, обхватил руками, словно закрывая от всего мира. А Фарида, пригревшись, настолько расслабилась, что закрыла глаза от удовольствия и едва не пропустила сам салют, ради которого они и поднялись сюда.

Разноцветные всполохи раскрасили черноту неба, и она залюбовалась гигантскими цветами, от удивления открыв рот. Какая же это красота! Такого масштаба она не видела ни разу! Фарида повернулась к Антону, и, не меняя выражения лица, смотрела уже на него. На его лице плясали разноцветные отголоски фейерверков, а в глазах горели огни, и вызваны они были ею, маленькой сиротой из деревни, в штопанной юбке и старенькой школьной блузке.

И уже попрощавшись у дверей общежития, согласившись встретиться завтра, Фарида все еще наблюдала огни салюта в глубине его глаз, и думала, что прекраснее зрелища она еще не видела.

Глава 2

Утром Фарида проснулась с предчувствием, что сегодня её ждёт что-то невероятное. Такое уже бывало в школьное время, в те дни, когда бабушка к первому сентября покупала ей обновку: то новые кроссовки взамен стоптанных, то лакированные туфельки, а то и юбку из городского магазина, а не перешитую из старой одежды.

Обычно в такие дни Фарида некоторое время лежала на кровати, зажмурившись, предвкушая радость. И чувство это зрело в ней, поднимаясь от кончиков мизинцев до кончиков ресниц, трепетало в желудке, отзывалось покалыванием в пальцах.

И сейчас, лежа на кровати в университетском общежитии, она открыла широко глаза и вспомнила всё: и горячую руку Антона в своей, и салют, и цветы на мемориальном комплексе. Вспомнила и чуть не рассмеялась от счастья. Все в ней задрожало от смеха, она приподняла голову и тут же снова уронила её на подушку, улыбаясь.

В ней так и вибрировало ощущение праздника.

В комнате Фарида оказалась одна. Пройдя экзамены, дождавшись зачисления, она упросила деканат выделить ей место в общежитии не в августе, как это положено, а в мае, и получила положительный ответ на свою просьбу: деревенским иногда шли навстречу.

Соседки разъехались на праздники. И этому обстоятельству Фарида была безмерно рада: не нужно с кем-то делиться сокровенными впечатлениями вчерашнего дня. И рыбный пирог, обещанный утром, никто ей не припомнит: не до того было ей в день рождения, не до того!

Она осталась одна практически на всем этаже, где обычно не затихала жизнь даже ночью. Комендант, женщина с усталым сморщенным лицом, не оживленным даже косметикой, ждала, когда же и Фарида уедет на лето в деревню. А та уже который день медлила – хотелось вкусить городской жизни.

И хочется и колется – это было сказано точно про Фариду. Одна по городу она практически не гуляла. Боялась заблудиться, страшилась неизвестности, вспоминала жуткие истории, рассказанные ей «на дорожку».

Фарида, еще нежась в кровати, улыбнулась широко, открыто, и вдруг резко вскочила. Обожгла утренним холодом линолеума ступни ног и, пересилив себя, не стала прятать их обратно в теплые недра постели, а пробежала до окна и отдернула плотную пыльную штору, скрывающую утро.

Открыла фрамугу окна нараспашку, и в комнату, обставленную по-спартански просто (всего-то четыре кровати да три тумбы со шкафом), ворвался солнечный ветер. Тонкий, почти прозрачный, и длинный до пола тюль натянулся белым парусом и заплясал, играя сам с собой тенями и ярким жёлтым светом.

В комнате сразу обосновались звуки улицы. Шумно затарахтели моторы автомобилей, закурлыкали ранние голуби, а уже через минуту зазвенели мелодичные разноголосые птицы. Издалека послышался звук удара упругого мяча об асфальт, кто-то спозаранку уже играл на футбольном поле.

Всходящее солнце затопило все теплыми, ласковыми лучами. Солнечный зайчик перекатился по светлому потолку, прыгнул на ручку шкафа, вернулся обратно. Оконная створка не стояла смирно, а покачивалась и приводила в движение яркий круговорот в маленьком пространстве.

Сразу запахло Городом. Торопливостью, спешкой, суетой.

Фарида почистила зубы и посмотрела на свое отражение в зеркале. Повертела головой, озорно подмигнула себе, пустила волной темные волосы из спутавшегося за ночь хвостика и, наконец, счастливо рассмеялась.