Место на серой треуголке

Они быстро пошли, оглядываясь, люди у бара смотрели на них.

Дома Л. пошел в ванную и крикнул оттуда, умываясь:

– Глянь в коридоре пару дрынов, подлиннее и потяжелее.

Когда он вышел, приятель сунул ему в руки железный прут с кольцом на конце. У него самого тоже была в руках большая железка. Вышел из своей комнаты дядя Миша:

– Вы куда, ребята?

– Обидели меня в вашем городе, – сказал Л.

Тот побежал в комнату, вышел, засовывая в карман большой гаечный ключ:

– Я с вами пойду.

Они засмеялись.

– Да мы справимся, – сказал Л., – ты не волнуйся.

Они спрятались в подъезде, напротив бара.

– Надо раскроить ему башку, – сказал приятель.

– И его дружкам тоже.

– Мы ему устроим Кандагар, такой Кандагар покажем.

– Паскудная рожа, – тихонько ругался Л.

На следующий день Л. шел по противоположной стороне улице и внимательно смотрел на дверь бара. Никого не было. Л. дошел до угла и стал издали смотреть. Скоро тот вышел на улицу. Достал из кармана папиросу. Л. сразу же пошел к нему. Афганец обрадовался и ухватил его за куртку. Но на этот раз Л. вырвался и сильно ударил ногой в живот. Потом еще. Афганец схватился за живот руками. Л. отошел, и с разбегу, подпрыгнув, ударил ногой в лицо. Тот упал, а Л. стал бить его ногами, потом повернулся, побежал. За ним никто не гнался.

Л. смотрел в окно, навалившись животом на подоконник, и разговаривал с приятелем, который высовывался из соседнего окошка. Была осень, но было тепло.

– Он гомосек, – говорил приятель.

– Ну и что?

– Да ладно – гомосек, это я еще могу понять, но он валютный, представляешь, какая мерзость – валютный гомосек.

– Какой кошмар, – сказал Л.

Он поигрывал бельевой веревкой, повязанной на шее.

– Да еще и не талантливый, – продолжал приятель, – совсем не талантливый, я таких терпеть не могу.

– Я тоже.

– Люблю Цоюшку, "Волшебную гору" люблю, признания авантюриста, а таких ненавижу.

– Да, – вяло согласился Л., – Цоюшка красавец. И Томас тоже.

На балконе, наискосок от них, толстая тетка поливала цветы и посматривала в их сторону.

– Слушай, – сказал Л., – может мне репортажи писать, эссе?

– Ты и веревочку, я смотрю, припас.

– Ага.

За спиной в квартире пел Розенбаум:

И вот сыграли аврал,

И командир встал на мостик.

"Славянка" с берега гремит,

И флагман вышел на рейд.

Мы в кильватерном гордом строю…

– Вот складно звонит, болван, – заметил Л.

– Ну, – согласился приятель, сходил и выключил.

Высунулся опять в свое окошко и плюнул.

– Вот кайф, – сказал он, – плюнул и смотришь как она летит. Слюна.

– Да, – сказал Л., – а представляешь, на небоскребе сидишь, плюешь и смотришь. Бесконечность. Вся вселенная тут тебе.

– Ага, – сказал приятель, – так и жизнь можно скоротать.

Л. разглядывал рисунок, висевший на стене. На рисунке был изображен то ли леший, то ли упырь. Очень подлый и уродливый упырь. Подпись под рисунком была такая: "Я тебя любила, а ты вон какой".

– Отомстил? – спросил Л. человека, лежавшего на кровати.

– Ага, нравится?

– Нет, – сказал Л., – не нравится.

– Жаль, – сказал человек.

– Разве можно так с девушками обращаться?

– Не знаю, наверное, можно.

– Но ты все-таки перестарался.