Очищение духом

Получилось даже жалостливо. К тому же, ей удалось уклониться от вопроса, зачем вообще она посетила Анрельт. Несколько раз она даже всхлипывала, рассказывая, и уловила в этот момент ужас в глазах Рейтона – похоже, он боялся женских истерик.

Во время этого завязавшегося уже разговора несколько человек из окружавших её подходили к Рейтону, шептали что-то ему на ухо, он махал рукой, и они уходили. Очевидно, он решил, что девушка мирная и не склонная к буйству, и для разговора с ней куча людей совершенно не обязательна.

– Да, интересно, – сказал Рейтон, не теряя, однако, мрачности на лице. – И как же тебя зовут?

– Ривелсея, – ответила она и на всякий случай снова всхлипнула.

– А откуда и зачем ты в Анрельте?

Ох, вот и этот вопрос…

– А можно, я уже встану, или у вас принято вести разговор именно так? – спросила она немного нагло для своего положения.

– Вставай, – ответил Рейтон и даже протянул ей руку, помогая, – пошли, – сказал он. – Мне с тобой надо ещё поговорить.

Остаток разговора проходил наедине, в соседней комнате, оба они сидели за столом, и опять Ривелсее пришлось перенести небольшой допрос. Рейтон, впрочем, спрашивал довольно спокойно и почти не напрягал. Она сама рассказала ему всё то же, что и вчера в доме Зенриса, не упомянув лишь про то, что было связано с городской Стражей, и вместо этого заметив, что в Анрельт она приехала по торговым делам. Рейтон слушал, слушал и кивал, а потом тихо сказал:

– Ты даже не представляешь, Ривелсея, как тебе повезло.

– Да? – сказала она. – Весьма возможно, но, к сожалению, я этого заметить не смогла. Хотя, конечно, смотря что вы имеете в виду.

– Я имею в виду, – веско ответил Рейтон, – что ты чуть не вошла в Ночное Посольство, самую тёмную и чудовищную организацию, какая только есть на свете.

В дверь комнаты тихо протиснулся человек, которого Ривелсее ещё не доводилось видеть, с лицом очень озабоченным, и сказал:

– Господин, если будет мне позволено, то я считаю, что очень рискованно то, что вы приказали, и лучше этого не делать. Непонятно как и неизвестно почему, но мы теряем наших верных людей.

– Я не могу этого так оставить, – сказал Рейтон очень тихо. – Они должны поплатиться. Это – наш долг.

– Но если случится то же самое?

– Что случится? Это невозможно. Ты знаешь, кому я всё поручил. Он не предаст, он всегда больше всего не свете был верен величию Рейлинга.

– Больше, чем Иртон?

Рейтон вздрогнул и долго ничего не говорил.

– Будет так, как я решил. Чем бы всё ни окончилось, но это – наша судьба, – промолвил он твёрдо, глубоко в недра души пряча нерешительность, после чего вошедший скорбно кивнул и вновь оставил их с Ривелсеей вдвоём.

Последняя чуть напряглась; она не понимала уже, что вокруг происходит, и ей это не нравилось. Рейтон стал мрачным настолько, что задавать ему какие-либо вопросы казалось просто неуместным. Однако Ривелсея решилась.

– Не объяснит ли мне кто-нибудь, – тихо, чтобы не напрягать обстановку, и совсем без интонации произнесла она, – что вообще случилось?

Рейтон молчал и смотрел, не отрываясь, в одну точку, на дверь. Была тишина почти полная, и время, казалось, не шло.

Наконец он встал, резко и с шумом, и Ривелсея – так, как подобное чует подобное – ощутила в нём страшный, захлёстывающий гнев, который практически никак не проявлялся внешне. Очевидно, у Рейтона было хорошее самообладание.

– Что случилось? – сказал Рейтон. – Если бы я знал. Если бы МНЕ кто-нибудь объяснил, что случилось! Вот тогда бы я мог… тогда бы я знал… что нужно предпринять!

Ривелсея предусмотрительно молчала. Даже самый неразговорчивый человек, дойдя до определённого момента, просто уже не может остановиться и замолчать снова, прежде чем выложит всё, что накопилось у него на душе, всё, что его тревожит, включая свои догадки, намерения и предположения. Если же его спрашивать, то он может вспомнить, что говорит не сам с собой, и снова замкнуться. Терпение, конечно же, оправдалось.

– Это не поражение! – голос Рейтона наконец загремел, гнев вырвался наружу. – Это не поражение, это попрание величия Рейлинга, величия Анрельта, всего на свете! Это не просто предательство, это самое гнусное и отвратительное, что произошло за последние сто лет! Я не могу в это поверить! И я не верю, не верю! Мои люди разберутся, со всеми разберутся – с врагами и, если потребуется… с предателями.

Ривелсея пыталась быстро соображать. Рейлинга ей доводилось уже видеть, в центре Золотой площади. Она, собственно, и не узнала бы, кто это, но его имя было написано со всех четырёх сторон статуи крупными золотыми буквами. Но только причём он здесь, бывший и, надо полагать, давно уже покойный градоправитель Анрельта?

– Вы служите Рейлингу? – спросила она.

Рейтон сперва отмахнулся от её вопроса, не желая отвечать и отрываться от своих мыслей, но потом не удержался и произнёс так же громко, как говорил до этого, и с усиливающимся пафосом на каждом новом слове.

– Да, Ривелсея, мы служим Рейлингу Славному, мы защищаем славу Анрельта! Мы сплотились уже через год после его смерти, сплотились, видя, как враги и предатели расхищают богатство и честь Анрельта, ругаются над славой Рейлинга и ведут город к упадку, разорению и гибели! Мы не позволили им это сделать и не позволим никогда! Девяносто лет мы, и только мы, охраняем порядок и служим причиной процветания Анрельта! Мы, а не Стража, которая мало того что ничего не делает, а ещё и вмешивается, когда мы уничтожаем вредителей и отщепенцев, и вмешивается на их стороне! Хуже всего для нас – Ночное Посольство, и клянусь тебе, наступит, наступит такой счастливый день, когда я заставлю взлететь на воздух их поганые укрытия и лично, если мне позволят, изрублю на куски лживого выродка и предателя Терона!

Ривелсея снова заинтересовалась.

– О, – сказала она. – Так и вы тоже знаете Терона?

– Я? – уже откровенно заорал Рейтон. – Я-то знаю! Я его слишком хорошо знаю! А ты что, уже виделась с ним? Если да, то не ври, что тебе не доверяют в Посольстве! Их шпионов мы обыкновенно вешаем в первый день недели на большой берёзе в ближайшем лесу! Имей это в виду, если пытаешься здесь что-то разузнать!

– Хорошо, приму к сведению, – ответила девушка. – Но поверьте, что если бы я была близка Терону, про которого, к слову сказать, слышала всего дважды в своей жизни, то я никак не притащилась бы сюда сама с этой дурацкой бумажкой, а распорядилась бы, чтобы кто-то другой рисковал ради Посольства своей жизнью и здоровьем!

– Разумно. Да, это разумно, – в размышлении сказал Рейтон. – Я тебе верю. Верю, но не доверяю. Ты – очень скользкая личность, Посольству ты не служишь и не желаешь служить, но и в Анрельт не зерном торговать приехала. Меня, – это слово Рейтон особо выделил, – не так легко обмануть, девушка. Я двадцать пять лет состою в Венце Рейлинга и успел уже повстречаться со многими людьми. Всё, можешь идти. Говорить нам больше не о чем, к тому же мне некогда и не очень хочется говорить с тобой.

Ривелсея, не двигаясь, молча и задумчиво смотрела в окно. День весной длинный, и несмотря на то что до следующих суток оставалось не более семи часов, сумерки ещё и не думали сгущаться. Из-за облаков солнце было розовым и казалось похожим на большое спелое яблоко.

– Ты что, не слышишь? – спросил Рейтон. – Или ещё что-то хочешь сказать?

– Кинжал верните, – попросила Ривелсея. – Фамильная драгоценность, денег стоит.

Рейтон залез рукой в карман, достал, изучающе посмотрел на небольшие однотонные ножны.

– Хм, да, ничего вещица. Блестит так интересно… За неё можно тридцать золотом заплатить. Но анрелл она по-всякому не стоит. И носишь ведь как украшение, верно? Поручусь, что он тупой, как ножка от скамьи. – Лезвием Рейтон медленно провёл по пальцу. – Тьфу ты, – сказал он через секунду, глядя на расплывающуюся красную каплю и прижимая палец пальцем другой руки. – На, возьми свой кинжал. Не везёт мне с тобой, Ривелсея. Совсем не везёт.

– Да, я заметила: не самый лучший день сегодня в вашей жизни, – произнесла та очень вежливым голосом, отчего фраза стала язвительней втройне.

– Всё, хватит, – раздражённо сказал Рейтон. – Тебя никто не держит. Ты свободна.

– Разумеется. Я, конечно же, уже пойду. Но запомните, Рейтон: с Посольством я теперь в личной вражде. Возможно, вы мне ещё понадобитесь. Или я – понадоблюсь вам… Ещё увидимся, я думаю.

– Я сильно не желал бы этого, – хмуро сказал Рейтон.

– Я тоже. Но жизнь и обстоятельства решают многое за нас. До предполагаемой встречи, – Ривелсея встала, повесила на место кинжал, слегка поправила волосы (подстричь их она всё никак не могла собраться, и каштановые тёмные локоны уже не только вились гораздо ниже, чем это устраивало Ривелсею, но и спадали на глаза, что несколько мешало) и проскользнула через две двери, выйдя таким образом на улицу Анрельта.

Было тепло, светло и хорошо. На юге, где находился Анрельт, наступало понемногу и сильно уже было заметно солнечное и приятное, радостное и нежное в самом своём начале лето.

Глава 17

А вечером этого дня ей довелось снова ужинать с Адестом. Тот сам позвал её составить ему компанию, поскольку Сайя ушла в гости к подруге, и отведать свежей и очень вкусной, как утверждал Адест, варёной рыбы. Ривелсея была не прочь. Что касалось рыбы, то её она последний раз ела в Цитадели. Готовили там без изысков, зато кормили настолько обильно, что любой аппетит был бы более чем удовлетворён. Больше всего, конечно, мясом. Всё это обеспечивалось, как принято было говорить, за счёт Совета Разума. Ривелсее каждый раз становилось смешно, когда она воображала, как каждый из восьми ратлеров, входивших в Совет, отсчитывает бережно серебряные монетки, чтобы оплатить ей, Ривелсее, цыплёнка с луком и вермишелью, мягкую булочку и компот. Разумеется, конечно, что происходило это не так, а просто Совет каждый год выделял большую сумму на содержание каждого ратлера и обеспечение его двухразовым ежедневным питанием. Сначала Ривелсее показалось, что два раза – мало, но она быстро сообразила, в чём тут дело. Все абсолютно ратлеры, исключая, быть может, лишь Великих Мастеров, всё время находятся на заданиях вне Цитадели и, как следствие, не получают положенных порций на завтрак и обед. Во время их отсутствия эти порции не пропадают, а копятся, и ратлер, не бывший в Цитадели полгода, в любой момент имеет право потребовать причитающиеся ему триста шестьдесят шесть тарелок с едой. До таких крайностей, разумеется, Ривелсея не доходила, но заглянуть вечером в центр питания, то есть столовую, и как следует поужинать она позволяла себе почти каждый день.

Рыба у Адеста действительно была отменная. Он купил половину улова у своего знакомого, который с раннего утра до обеда сидел на мосту над Авеиром, и гордился так, словно сам не только выловил, но и вырастил всю эту рыбу, поскольку каждую минуту замечал девушке, каких огромных размеров лежащий у неё на тарелке карась, какое белое у него мясо и как мало в нём костей. Ривелсея ела молча, согласно мычала на все восторженные реплики Адеста, незаметно выплёвывала кости и складывала их за котелок, из которого эту рыбу Адест доставал.