Очищение духом

Наконец Адесту захотелось послушать и её.

– А ты, Ривелсея? – спросил он. – Расскажи, как продвигается то, что тебе поручил Совет. И что такое, всё-таки, Ночное Посольство? Я уверен, ты знаешь уже гораздо больше меня.

Чтобы удовлетворить его любопытство, Ривелсея рассказала почти всё, что ей удалось узнать. Адест – во-первых, союзник клана, ему можно доверять, во-вторых, скрытен и не болтлив, и наконец, хоть с кем-то поговорить время от времени Ривелсее было просто необходимо. К тому же, после этого рассказа было очень уместно задать встречный вопрос Адесту: а что он знает про Венец Рейлинга?

Адест усмехнулся.

– Ну это понятно, что про Венец ты уже знаешь. Они не скрываются никогда, они, видите ли, гордые очень и считают, что они самые главные в Анрельте и что вообще всё держится в городе на них одних. Нормально жить эти люди не могут, во всё надо вмешаться. Ты бы знала, сколько проблем у них было и есть с городской Стражей! Или, даже можно сказать, что у Стражи – с ними. Так Стражу они совсем не признают и всячески всегда ругают, хотя наш Рейлинг большие деньги вкладывал в неё, чтобы в городе было кому поддерживать спокойствие и порядок. А те, из Венца, всех, кто не согласен с ними, считают врагами Рейлинга и города. На этом основании они всё время со Стражей ведут войну.

– А как же Стража всё это терпит? – спросила Ривелсея. – Это же беспорядки, наверно, вызывает.

– А Стражи командиры, конечно, тоже всех бы их хотели повыловить да утопить в Келироне за то, что они возмутителями спокойствия их считают и бунтовщиками против порядка, который, в принципе, нормальный вполне и никого сильно не напрягает.

– Интересно, – сказала девушка. – Анрельт живёт весёлой жизнью, как я заметила. В других городах такого нет.

– Конечно, нет, – согласился Адест. – А дурни эти из Венца, говоря честно, всех уже достали. Сами они мало что полезного делают, зато, что бы ни случилось, они сразу орут невесть что. Вот в прошлом году мост один над рекой обвалился, упали четыре лошади, два воза с дровами и извозчик. По умному-то, что делать надо? Мост чинить. А они начали кричать, что это всё заговор и измена, что в городе одни предатели, злодеи и разбойники. И схватили ведь кого-то, кого-то и повесили, кого-то и мечом закололи. И успокоились вроде, и Стража даже вмешаться не успела. Но потом, – Адест хмыкнул, – она в долгу не осталась: из тюрьмы трое убийц сбежали, так командир Стражи тоже во всём приверженцев Рейлинга обвинил, троих тоже по его приказу схватили да бросили в тюрьму, вроде как для равновесия. Да это ладно, не то что раньше было. Вроде сейчас-то всё же поспокойнее.

– А что было раньше? – поинтересовалась Ривелсея. Она никогда не разбиралась хорошо в истории Анрельта, поскольку город этот был очень далёкий от её родных краёв и Ривелсея вообще не думала, что когда-нибудь там окажется.

– Раньше было хуже, – проговорил Адест. – Раньше война ужасная разгорелась. Тридцать лет назад тоже что-то случилось, и Стража с Венцом сцепились насмерть. Я не помню, какой там был повод, но тогда и те, и другие стали выискивать, кто же виноват во всех несчастьях.

– И нашли?

– Нашли. Ещё как нашли. Вот поверь, столько взаправду виноватых точно не было, сколько они нашли. На улицу в то время не выходил даже никто, страшно было. Всё время оружие звенит, кто-то кого-то мечом зарубает. Я и сам тогда с матерью в погребе сидел, – Адест вздохнул и замолк ненадолго, видимо, вспомнил мать.

– А дальше, чем кончилось? – спросила Ривелсея.

– Градоправитель хотел вмешаться, утихомирить всех, но не смог, Стража ему тогда не подчинялась, они все бегали по улицам и искали везде бунтовщиков. А потом самые активные, кто из Венца Рейлинга, даже в Городской Совет нагрянули и Градоправителя хотели в тюрьму посадить. За измену.

– И посадили?

– И посадили. Только это они зря уже сделали. Градоправитель-то не дурак был, он про Орден ваш знал и с Повелителем дружбу водил. И провиант им посылал, и шерсть, и сукно, железом снабжал, хлебом, маслом. Самого-то его, Градоправителя, схватили, а помощник в окно выскочил второго этажа, прыгнул на коня и был таков. Ускакал, и схватить не успели.

– И куда ускакал?

– В Цитадель ускакал. Не знаю уж, как он добирался, но за неделю как-то он там вашу крепость нашёл. В городе у нас бои всё такие же шли, Стражи опомнились, они стали тюрьму штурмовать, чтобы вызволить Градоправителя, а люди из Венца её защищали. Жуткое было время, вспомнить даже страшно.

– А кончилось-то чем? – спросила Ривелсея. – Вы уж простите, историю города вашего я не знаю.

– Ты и историю Ордена не знаешь в таком случае, – усмехнулся Адест. – Градоправитель-то в тюрьме сидел, да он просидел недолго, две недели, эти болваны из Венца Рейлинга всё думали, что с ним сделать: то ли пыткам подвергнуть, то ли повесить на сосне. А пока они думали да судили, Повелитель тоже вспомнил старую дружбу, да и вообще решил порядок навести. Ведь порядок-то во всём должен быть. Вот и прислал почти шестьдесят человек с этой целью – навести в Анрельте порядок. И знаешь, хватило. Ведь не союзников он прислал, а самых настоящих рыцарей, в доспехах, с оружием. Их (я сам не видел, не довелось, но рассказывали) в бой вёл могучий ратлер, с длинным мечом в каждой руке, а махал он ими так, что в глазах рябило. В два дня тюрьму отвоевали, Градоправителя снова в кресло усадили, а потом по его приказам уже и остальное доделали. Наследники Рейлинга (вот, только вспомнил: они именно так себя называют) сопротивлялись, конечно, они же фанатики просто, глаза горят, слова там всякие громкие кричат они всё время, но вот как мечом махать – тут уж нет, ратлера ни один из них перемахать не смог. Двоих только или троих ратлеров убили, застрелили их из арбалетов. Тут уж, конечно, ни доспехи не спасут, ни даже мощь ратлерская. И со Стражами, кто сразу не смирился, тоже жестоко тогда поступили. Главаря Наследников чуть не прикончили, схватили, связали и Градоправителю доставили, а тот его в тюрьму тоже бросил, на один хлеб посадил. Через год выпустил – на ногах не стоит. Конечно, поправился впоследствии, но сильно присмирел, потом в Анрельте десять лет полная благодать была, даже ночных воров меньше стало. А когда порядок-то навели, помню, весь город собрали Градоправителю клясться в покорности и обещать никаких больше бунтов не затевать. Все, конечно, поклялись, кто пришёл, а кто и не пришёл, того насильно притащили. Дураков не было там гордость проявлять, хотя ратлеры уже и ушли. И Стража с тех пор Градоправителя слушается железно. Ратлеров надолго тут запомнили, хотя, конечно, никто, наверное, и не знал, что это ратлеры были. Порядок они навели, а то что же это было? Служишь Страже – тебя одни найдут и зарежут, служишь Венцу – другие найдут и зарежут точно так же.

– А если никому не служишь? – резонно спросила Ривелсея.

– А никому не служишь, – ответил Адест, – то просто так зарежут и деньги отберут. Думаешь, когда Наследники Рейлинга все тюрьмы открыли, оттуда что, праведники и тихони вышли? Весь Анрельт эти висельники и грабители заполонили, им бы лишь бы как денег достать. Кто помудрее из них был да поопытнее, те, конечно, из Анрельта-то смылись – понимали, что это ненадолго, так их и до сих пор не знает никто, где и искать. А дураки-то здесь безобразить и грабить стали, пользуясь, что Страже не до них. А потом-то их поймали, Градоправителю под горячую руку они попались, он сказал в тюрьму никого не сажать, чтобы больше когда-нибудь опять не сбежали, а всех перевешать. Вот с тех пор и считается, что Анрельт снова благоустроенный стал. Только это пока Ночное Посольство не появилось, сейчас опять неспокойно. Вот помяни моё слово, скоро точно что-то должно случиться.

Ривелсея вздохнула.

– Должно, – сказала она. – Но Орден постарается, чтобы этого не произошло.

– Ты думаешь, – спросил Адест, – что Орден что-то делает?

– Старается, – ответила девушка, – в моём лице.

В этот вечер и половину ночи Ривелсея опять долго сидела, пила ратлерский напиток, про который она не могла с неудовольствием не заметить, что он уже кончается, и думала, и не спала. А уже утром, по обыкновению час потанцевав с мечом в коридоре у лестницы и позавтракав, отправилась на Восточную улицу.

Несмотря на утро, было уже очень жарко, и на небе не было ничего такого, глядя на что можно было бы в ближайшее время спрогнозировать дождь. Проезжавшие повозки сильно пылили. Приходилось даже зажмуривать глаза, чтобы пыль не попала в них. Забытый, ставший уже смутным образ шевельнулся в памяти. Это ей очень, очень знакомо. Так уже было, было когда-то давно. Жара, солнце, жара… И песок.

Восточная улица в этом смысле ничем не отличалась от других. Лишь перед зданием с яркой вывеской старуха в грязной одежде поливала из ведра водой камни, ровно, без щелей, подогнанные друг к другу, и мела грязь и мусор. Ривелсея завернула направо, пройдя по мокрым камням, и поднялась на несколько ступеней, после чего тихо и мягко толкнула зелёного цвета дверь. Звякнул колокольчик. Она пришла.

Дейвис так же, как и в прошлый раз, гулял между рядами с посудой. Могло создаться впечатление, что он только этим и занимается всю жизнь: расставляет рюмочки по полочкам и протирает мягкой тряпочкой кувшины и блюдца. Это, несомненно, было прекрасное занятие, но если бы Стекольщик не делал больше ничего другого, то Ривелсея вряд ли была бы здесь.

Он, услышав колокольчик, аккуратно поставил на полку графинчик, положил тряпочку в карман своего синего, с чёрными узорами, халата, и только затем обернулся и посмотрел на неё.

Две секунды – и он расплылся в широчайшей и радостной улыбке. Видимо, узнал.

– Ну, я же говорил, – произнёс он. – Говорил же я и всё время надеялся, что ты посетишь ещё мою маленькую лавочку. Видишь, я оказался прав.

– Добрый день, – сказала Ривелсея. – Жара сегодня – просто ужасная, и гулять в это время совсем невозможно, поэтому я и решила укрыться от жары в этом приятном месте и полюбоваться прекрасными и удивительными вещами, равных которым нигде больше не встретишь.

– Как это хорошо, – сказал Стекольщик восхищённым тоном. – Ах, как это хорошо, Ривелсея, что хотя бы на короткое время я отдохну от одиночества и смогу насладиться обществом, столь приятным, как твоё!

Ривелсея улыбнулась столь же мило, сколь широка была улыбка Дейвиса, и стала медленно двигаться вдоль полок с посудой, уделяя каждому из лежащих на них предметов хотя бы один взгляд своих очаровательных серых глаз. Дейвис наблюдал, но молчание давалось ему плохо.

– Вот смотри, пожалуйста, сюда: хрустальные вазочки из чистейшего, тончайшего хрусталя, в деревне Брусничники такие делают и очень гордятся этим. Пять монет золотом. А здесь – синее стекло, да, настоящее синее стекло, келдарское, очень хорошее; две тарелочки с подносом – тридцать монет, а без подноса – восемнадцать. Горшочки глиняные, жёлтого цвета, по четыре монеты. А вот этот, большой, за семь. И кувшинчики, тоже глиняные, видишь? По две монеты продам любой, хочешь левый, с бабочкой, хочешь, с журавликом, в середине. И тенистое стекло, ты его уже знаешь, сама теперь понимаешь, что вещь изумительная. Кроме чашечек, ещё блюдечки есть. И ложечки маленькие, длинные – по две, короткие – по одной. И ещё тарелочки, маленькие рюмочки… и чашечки зелёные… и стаканчики… и графинчики…

Ривелсея слушала всю эту информацию – нельзя сказать, чтобы очень внимательно. Периодически то одну, то другую вещь она подносила к глазам и тут же клала на место. В принципе, тратить свои, а тем паче ратлерские деньги на приобретение дорогих предметов посуды ей совсем не хотелось. Раздумывая, как бы ей исхитриться и ничего здесь не купить (и при этом не расстроить Дейвиса), она едва не пропустила момент, когда он перестал превозносить свой товар и спросил наконец:

– А что, Ривелсея, с твоим прекрасным вкусом ты скажешь об Анрельте? Этот древний город все оценивают по-разному: ведь и правда, он очень отличается от других многими вещами. Великий Рейлинг столько сделал для нас, столько вложил стараний в то, чтобы возвысить и возвеличить Анрельт, и он всегда делал всё для этого. Ты Рейлинга-то знаешь? Про него ведь, думаю, везде должны знать, не только в Анрельте, такой человек был – прекрасный, прекрасный и очень замечательный человек!

– Не очень много я знаю о нём, – вздохнула Ривелсея. – Но я видела уже его памятник.

– О, памятник! Ты знаешь, его уже потом соорудили, много позже, как он умер. Ему ещё при жизни сказали, что он памятник заслужил, а он, Рейлинг-то, только плечами удивлённо пожал и спросил: «Второй памятник? Зачем?» Его не поняли, спросили: «А где же первый?» «А вот», – сказал он и показал вокруг. Это он город в виду имел, и прав, прав он здесь был: пока существует Анрельт, его не забудут.

– Да, – сказала Ривелсея со вздохом, сама не замечая, как непроизвольно подстраивается под манеру Стекольщика. – Великий, великий был человек и очень славный, вот только знал ли он, при всей его мудрости, какие беспорядки будут творить в его городе люди, постоянно произносящие его имя?

– Венец Рейлинга? – спросил Стекольщик. – Да, это неспокойная организация и сильная очень, но поверь, не в ней совсем, не в ней источник главных бед нашего города. Наследники Рейлинга – они, конечно, в средствах не умерены и делают часто то, чего лучше следовало бы вовсе не делать, но вот Анрельт-то как раз они в обиду не дадут. Если случится что, они сначала много силы лишней прольют, пока найдут, в чём действительно дело было, это многим очень не нравится.

– А что же тогда? – спросила Ривелсея тихо. – Ночное Посольство?

– Да, разумеется, – ответил Дейвис и громко добавил. – Разумеется, розовые блюдечки из Невильна дорогие, зато они красивые и почти совсем никогда не бьются.

– Насколько мне известно, оно появилось недавно? – спросила девушка. – Недавно? – спросила она погромче, – стали продаваться у вас эти прелестные, белого цвета, чашечки из тонкого стекла? Насколько я помню, в прошлый раз их не было.

– Не было, конечно, не было. Когда жив был и молод мой отец, такого тогда вообще не было в Анрельте, либо просто не знал в то время никто – не знал никто, что на свете такие чашечки есть!

Ривелсея кивнула. Она легко переключилась на такой стиль разговора и теперь двигалась дальше.

– Да, они очень, очень красивы! – воскликнула она. – Но при всём при этом мне очень хотелось бы знать, чем конкретно занимается Ночное Посольство.