Запасный вход

В ночь после визита доктора Никиты Николаевича, когда он заставил вспомнить то, что давно забылось, она ушла вглубь леса, обливаясь слезами и завывая пуще волка. Она выталкивала из себя месть, обиду, гнев, раздражение и образы – образы, что склонялись над ней, преграждали дорогу, хохотали в лицо и издевались: «Эй, Ольгунья! Куда собралась? Опять колдовать? И как только земля не горит у тебя под ногами, будь ты проклята, ведьма, ведьма!»…Она выдирала из своей памяти этих призраков, что почуяли слабину, и опять накинулись, навалились скопом, и тянули за волосы, и хватали за ноги, преграждая путь – «О люди, люди, порожденье крокодилов! Никогда я не ждала от вас благодарности, но в тяжелую минуту, оставьте меня». Кого светом, кого словом, кого крестом убирала Опера эти лица со своего пути. И, иссякли, наконец, слезы слабости, и в ней опять стал формироваться стержень стальной уверенности в себе. Последнее время он истёрся, спина сгорбилась, и старуха решила переселяться в мир иной. Но, видно не срок, да, не срок!

И она продолжала идти, проваливаясь по грудь в сугробы, и выкарабкиваясь с нечеловеческим упорством, по тропинке известной только ей, она просила ангелов-хранителей дать ей силу, дать ей возможность поднять на ноги Чан Ми.

В лесу было абсолютно темно, но Опера смотрела внутренним взором. Серебряной нитью обозначилась тропка, видеть ее могла только ведунья, ведь она сама ее и создала. Когда-то давным-давно, спасаясь от погони, она присела на большой валун возле болота и сразу ощутила его великую силу. И сейчас она шла туда, за силой, за уверенностью, за знаниями.

Тогда, спасаясь от рассвирепевшей толпы, истекая кровью, она поняла, что Боги не оставили ее. Три дня и три ночи проспала она на теплом камне. И не осталось следов от рваных ран на теле и не осталось в душе озлобления. Она нашла мамину, заброшенную избушку и поселилась в ней, оставив в прошлом все свои злоключения.

Сегодня она отыскивала тропинку не для себя – это нужно для девочки, для ЕЕ девочки, которую любила больше своей жизни. Восемьдесят лет, день за днем, по всем параллельным мирам, вначале с мамой, потом одна, она не переставала искать ту нить, ту пуповину, что еще в утробе, связывает младенца с матерью, и, не дай Бог, оборвется. Она, эта связь не оборвалась, она просто утеряна, Оленька чувствовала это, и не прекращала поиски.

Опера подняла голову к небу, и из ее горла вырвался крик, похожий на птичий клёкот. И в то же мгновение ей в плечо вонзились когти.

– «Ох, Кроха, полегче, – поморщилась старая женщина. Ворон – птица чародеев – наше вам приветствие, не забыл»? Лес редел, снегу поубавилось, идти стало свободнее. Опера погладила теплую лапку птицы, нащупав утолщение в суставе.

«За работу, детка, за работу. Как косточка? Ноет, небось, на погоду?»…Ворон, переступая с лапки на лапку, оставляя на ватнике крошечные следы от когтей, важно оглядывался по сторонам.

Добравшись до валуна, Опера тяжело присела на него. Обида на Никитку ушла, но надо отдать ему должное, сам того не понимая, он заставил работать ее мозги в несколько ином направлении. Чан Ми не может постоянно находиться в лесу, ее надо выводить в люди, кому? Старухе?

Глава 6.

«Две подружки». Тамбовский лес 2007 год.

– Омма! Мама! Смотли, я ежиху нашла, у нее детки будут, можно, я ее в дом возьму? Шлепая ножками в ортопедических ботиночках, Чан Ми спускалась по тропинке к дому.

Взгляд Оперы прояснился, глаза этой молодой женщины увлажнились, и легкие морщинки побежали к вискам, увлекая за собой счастливую улыбку. «Мама…», да только за одно это слово она готова отдать всю свою кровь, до последней капли. Над головой зашелестели крылья.

– Мама, это Кроха мне ее показал! Ворон сделала круг, и исчез между деревьями. Опера благодарным взглядом проводила птицу.

– Нут-ко, давай ее сюда, посмотрим, – ответила мама, тяжело усаживаясь на порог, ноги ее вдруг ослабели. Она усадила девочку на колени, и они вместе принялись рассматривать ежиху.

– Да, пять маленьких у нее родится через месяц. Только хорошо ли будет ей у нас в доме? В лесу – то, поди, вольготнее…

– Ну, мама, – протянула девочка, – Наташа молочка приносит каждый раз, я ежиху с ежатами поить буду.

– Это ты правильно придумала детка. А давай ей домик соорудим из веток, вот здесь, среди деревьев, и ей хорошо, и ты с Крохой за ней присматривать будешь…

– Домик? Настоящий ежихин домик? Ух, ты, здолово! Поделжи «Ежку», я сейчас…

Защитного цвета комбинезон замелькал между деревьями. Девочке трудно было приседать, и она ползала на коленях, собирая веточки в кучу.

– Мама, ты молочка в блюдечко налей, пока, и сюда, к домику поставь, «Ежка» не уйдет тогда, здесь с нами жить останется.

Закончив работу, взявшись за руки, они смотрели, как ежиха, вылакав молоко и отфыркавшись, отправилась исследовать свой новый дом.

– Ангелочек, опять вся испачкалась, грязнушка ты моя…

– Ничего, мама, Наташа новый «комбик» принесет, а этот постирает, и своему маленькому наденет, когда он родится…

Опера удивленно подняла брови, – про маленького, это тебе Наташа сказала?

– Нет, я сама видела, черненький, такой, у нее в животе, и волосики, как у ежика колючки. Мама, а один малыш у ежихи слабенький совсем, поможешь ему родиться?

– Конечно, детка, помогу, когда время придет. А сейчас, пойдем, кушать пора.

Опера глубоко вздохнула, подняла глаза, мысленно посылая вопрос к небу: «Что скажешь на это?» – и тут же получила ответ: «Ты знала это всегда, не время удивляться».

Стол, накрытый белоснежной скатертью сервированный на две персоны, был заставлен кушаньями из ресторана. Ножки Чан Ми упирались в подставную скамеечку, спинку она держала ровненько, ловко орудуя ножом и вилкой. Кончики прямых, черных волосиков, влажные после умывания, обрамляли высокий выпуклый лоб девочки.

– Бледные кожные покровы – подумала Опера, – надо увеличить морковь и морскую капусту в рацион.

Чан Ми вытерла тыльной стороной ладошки рот и попросила: – Омма, ну можно мне сгущенки сегодня, вместо молока, смотли, один стаканчик остался, вдруг, Ежке не хватит…

– Чан Ми, возьми салфетку, как я тебя учила, не забывай.

– Ну, маааам…

– Ну, хорошо хитрюшка, только, чур, с яблочком…

Помогая Опере прибирать со стола, Чан Ми поглядывала в открытую настежь дверь.

– Наташина машина подъехала.…Ты опять уезжаешь?

– Да, детка, в город по делам.

– Мама, ты скажи Наташе, что бы мне больше «пупсиков» не покупала, я уже большая, и потом, в новый дом я их все лавно не возьму.

Брови опять поползли вверх, – она и это видит? А, как хотелось сделать сюрприз для ангелочка, но, подавив вздох, и улыбнувшись, Опера вышла на улицу. Стряхнула крошки, сложила вчетверо скатерть и стала поджидать гостей.

Наташа заметно поправилась, животика еще не было видно, но взгляд счастливой женщины, которая до поры до времени носит в себе тайну, выдавал ее. Она не шла, она несла себя, внимательно вглядываясь в тропинку, чтоб, не дай бог, не оступиться, не нарушить испугом, резким движением, комфорт созданный природой для ее долгожданного первенца. Сзади шел мужчина, обвешанный пакетами, доставляя очередной прожиточный минимум для жильцов «охотничьего» домика. Так сказала мужу Наталья Ивановна, да он, шибко и не интересовался посторонней женщиной и девочкой. Он был влюблен в свою жену, и это чувство полностью поглотило его.

– Натуся, я опаздываю, у меня дела…

– Игоряша, – ее губы капризно искривились – хватит ныть, у меня от тебя голова заболит. Подождут твои «дела». Заберешь меня в десять. Да не забудь Боню выгулять, я за ним убирать не буду, если сделает лужу, как в прошлый раз.

Наталья Ивановна остановилась, медленно повернулась и вопросительно посмотрела на своего мужа. Сердце наполнилось жалостью. Высок ростом, косая сажень в плечах. Новый, белый плащ сидит идеально. Белая фетровая шляпа слегка надвинута на черные густые брови. Ярко-синие глаза в черных ресницах смотрят терпеливо и жалостно. Весь обвешанный пакетами он переминался с ноги на ногу. «Самые красивые губы во всей вселенной», слегка прикрытые короткими усиками, неуверенно растянулись в улыбке.

– «Боже, как я люблю его» – подумала она но, вспомнив наставления старшей подруги, «сменив гнев на милость, сказала» – Ну ладно, беги вперед, отдай продукты, а я одна пройдусь, подышу.

– Спасибо, дорогая, ты только осторожней, и смотри под ноги.

– Чан Ми, ангелочек, душа моя! – воскликнула Наталья Ивановна, принимая в объятия, и целуя в перемазанные сгущенкой щечки девочку.

– Наташа, у меня Ежка будет жить, пойдем, покажу…

– Хорошо, хорошо, только давай, умоемся сначала, сладко-липкая ты моя…

Две женщины не спеша идут по тропинке.

– Наташа, а ты похорошела….