Запасный вход

– Прощай, любимая, я липкий оборванец, источающий запах гнили, я гиря, что прикована цепью к твоей прекрасной ножке. Я освобожу тебя, я освобожу весь мир, от такого ничтожества! О, свет очей моих, и ты нашла себе «побогаче», и ты покидаешь меня! Прощай возлюбленная моя, прощай Цирцея, что опоила…

Сережа осторожно глянул через плечо, слово опиум, он не рискнул произнести.

– Продолжай, но имей в виду, что это мансарда, в крайнем случае, ты сломаешь себе ногу.

– Безразличная химера! Бездушная, лицемерка! Ты еще будешь рыдать над моим хладным трупом! Ты прозреешь, но будет поздно! Никто тебя не любит, так как я!

– Знаю, знаю. И я люблю тебя, Сереженька, а сейчас, спускайся, холодно.

– Холод, да, холод пронзает меня, и зовется он проклятьем, проклятье висит надо мною! Все покинули меня, и ты, Муза… Почто так мрачно смотришь? Не люб тебе больше Сереженька???

– Да люб же, люб, только закрой окно, холод собачий…

– Скажи, что любишь, поклянись, что не спала с Васькой!

– Сережа, ну сколько можно? Одно и то же, самому не надоело?

Оленька зябко повела плечами.

– Он даже на подсознании не просит помощи, какой толк от моих усилий?

Перед глазами возникла картинка с горячим бульоном и в пару, что густо валил над кастрюлькой, словно танцевали воздушные валькирии. «А, спасибо», она поблагодарила видение.

Не зря Оленька бегала на все представления в городском театре.

Изящным, плавным жестом руки, она отправила мясной запах в сторону возлюбленного и застыла, словно мадонна, моля о пощаде. Округлая белая шея, плечи, высокая грудь, манили, будоражили воображение, а снежинки, что залетели в комнату с улицы, кружились и сплетались в прекрасную искрящуюся корону на волосах.

И точеная фигурка в гипюровом облегающем платье, мгновенно заставила Сережу позабыть обо всем на свете.

– Иди, ко мне, мой Тамерлан! – почему именно Тамерлан? А, неважно и так сойдет, – смотри, вселенная плачет вместе с тобой снежинками! – интересно, это нормальная аллегория, плакать снежинками? – они уже не тают, ты выстудил комнату, возлюбленный мой! Давай-ка напою тебя горячим бульончиком, ты согреешься, и все будет хорошо, да? – нет, ну, это уже совсем несовместимо, Тамерлан и бульончик, – смех клокотал у нее в груди пытаясь вырваться наружу, но она терпела.

Борьба с самим собой была недолгой. Художник, а может и урчащий желудок, победил.

– Богиня, – прошептал Сережа, спрыгивая на пол, от слабости он не удержался на ногах и на четвереньках пополз к Оленьке.

– Сильфида, воздушная, неуловимая, обворожительная…

Впадая в эйфорию, целовал каждый пальчик на ее ногах, силился подняться, цепляясь за хрупкую ткань.

Слезами восторга он замочил ей платье на талии, а она лишь чувствовала, что бедра покрываются ледяной коркой.

– Сереженька, давай прикроем окно, ты же простудишься.

Аромат вареного мяса, сквозняком вылетавший в ночь, на улицу, вдруг наткнулся на преграду, окно закрылось, и ему ничего не оставалось делать, как, балуясь щекотать ноздри странной парочке – экзольтирующий фанатик и ледяная статуя.

Подоткнув одеяло, Оленька как маленького, напоила Сережу бульоном из ложечки, затем и сама прилегла рядышком, нашептывая ласковые, убаюкивающие словечки.

Она смотрела на мирно спящего мужчину, его лицо раскраснелось, светлые локоны прилипли к вспотевшим вискам.

– Отдыхай, лада моя, и прости.

Глянув в последний раз на обитель художника, увидела китайскую вазочку, в ней с лета стояли умершие хризантемы, бросила туда ключ, он глухо стукнул, словно автор поставил завершающую точку своего романа.

Удаляющийся стук каблучков, еще какое-то время сохраняла наполовину осиротевшая мансарда, а оставшаяся «половина», спала, блаженно улыбаясь.

Глава 9.

«Ванная комната». Москва. 1925 год.

Последние лучи зимнего солнца мягко подсвечивали беличье манто, в которое куталась девушка, время от времени окуная в него свой замерзающий носик. Однако тяжелый узел из волос на затылке, казалось, оттягивал голову назад, и ей приходилось выпрямляться, отчего вся осанка и походка казалась горделивой. Два парня провожали девушку. Студент медик и поэт. Словесная дуэль, что устроили между собой два ухажера, ни к чему ее не обязывали. К ней всегда кто-то навязывался в провожатые, вот и сейчас, соперничая, оба пытались завладеть ее вниманием.

– Оленька Семеновна, у меня есть билеты в оперу, «Воццек» называется, наверняка вам понравится. Там, по сюжету, душевнобольной солдат имеет галлюцинации – отрубленные головы, кровь, ножевые ранения, говорят захватывающее зрелище. Ну, пожалуйста, пожалуйста, составьте мне компанию.

– Ха-ха-ха засмеялась девушка, в выходные я обычно отдыхаю…

– И давно тебя тянет на подобное? Заглядывая на спутника через Оленьку, заулыбался студент-медик. Интересуешься видениями? Могу подсобить с рецептом, на практике узнаешь, а не в опере, каковы они, видения.

– А ты, как я вижу дока в этом деле?

– Нет, еще, но я стараюсь, сейчас на курсе проходим. Оленька, представляете, еще ацтеки в своих религиозных обрядах использовали высушенные кактусы, для подобного рода эффектов, а впрочем, я вижу, вам это не интересно, Оленька, как насчет цирка?

– Цирк? Цирк это здорово, но мы уже пришли, спасибо за сопровождение.

– А опера? А билеты? Ольга Семеновна, вы же говорили, что вам нравится.

Умоляюще сложив руки в рукавичках, простонал поэт.

– Исчезни, меломан, мы пойдем на цирковое представление, да? Воодушевился студент.

– Спасибо за приглашение, но у меня планы на выходные, я уезжаю.

– А куда?

– Надолго?

– Нет только на один день, так что до понедельника, господа! Встретимся в клинике.

– Наконец-то, вы пришли, барышня, бяда у нас!

– Что случилось? Кто-то заболел? Отдавая пальто Катерине, спросила Ольга Семеновна.

– А Маняша где?

– Дык, че с ней случиться, с Манькой-то, ванную вам прогреваить. Соловейко заболел, с утречка сидить нахохлившись, откушать не желають, вы уж гляньте, не ровен час, Василий Степанович возвернуться, забранят, что недоглядела.

– Да, конечно. Одну минутку. Тяжело опустившись в кресло, освободила от шпилек волосы, затихла.

Катерина, в кипельно белом фартуке, и такой же наколкой на голове, словно солдат на посту, возвышалась над креслом во весь свой гренадерский рост. Её розовощекое лицо было сплошь усеяно веснушками, и казалось, что они от избытка просы?пались на руки, такие же розоватые и крупные. Сейчас они нетерпеливо мяли домашние тапочки хозяйки.