Война с готами. Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

– Сравнил, – пробурчал Атаульф. – Ты говоришь об одном из самых больших в мире арсеналов оружия Империи. Римской империи. Сравнил.

– Ну, что ж. Я все увидел, – примирительно заявил Константин Германик. – Разве не этого добивался Наместник?! Кстати, на сколько человек тут хватит? Легион оденете?

– Хорошо, если треть, – обреченно вздохнул Атаульф.

Легионы Империи, сильно сокращенные при императоре Константине, даже при штатном расписании насчитывали не более пяти тысяч бойцов. Комитатские, провинциальные реально были вполовину меньше. Что говорить тогда о готском легионе?!

Мгновенно все просчитав, Константин Германик только махнул рукой.

– Войско ушло с Германарихом! Усмирять антов, – поспешил напомнить Атаульф.

«Пусть сначала вернется твое войско, – подумал Константин. – Мы с Юлианом тоже персов ходили усмирять». Подумал, но вслух не сказал, пожалев своего брата-солдата.

– Теперь – на стены? – спросил Атаульф, когда офицеры, жмурясь от внезапного света, вышли из подземелья.

– Конечно, конечно! – заторопился Константин Германик. – Не забудь, что нам еще в кузнечные мастерские следует заглянуть.

– Это – по дороге, – кивнул готский офицер.

Ряды кузнечных мастерских пахнули дымом, гарью, землей и глиной. Глухие стуки молота, ковавшего железо, перемежались приятными для солдата звонкими ударами о наковальню кузнеца, готовившего мечи к бою.

Однако все стало на свои места, достаточно было трибуну войти в первую кузницу. Ситуация хуже, чем в арсенале.

Глиняная форма, в котором «испекалось» железо. Рядом с ним – кузнечный горн с древесным углем в поддоне. Возле него уныло сновали подмастерья, то и дело нанося удары по заготовке будущего меча.

Римский офицер поморщился от цвета пламени, напоминавшего одновременно и солнце, и стебли пшеничного цвета. Однако…

– Кто здесь главный?! Этот меч не выдержит удара топора!

Навстречу Константину Германику неохотно выступил седой старик. Волосы до плеч, лицо изуродовано следами от искр и окалины.

– Это – Дурас, наш главный кузнец, – представил незнакомца Атаульф.

– Дурас? – Неожиданно это имя для трибуна Галльского легиона прозвучало зловеще. «Дурас». Впрочем, кого ему опасаться?

Он решительно обратился к морщинистому кузнецу:

– Ты разве не понимаешь, что твое железо еще хрупче, чем твоя жалкая жизнь?

– Мы стараемся «варить» каждую заготовку по несколько раз, обрабатывая ее после на горне, – угрюмо бросил тот в ответ. – Но что я могу поделать, если в здешних местах нет доброго сырья. Из болотной руды в устье местной реки с трудом можно сварить разве что плохонькое губчатое железо. Оно рыжее, как римляне, и похоже на пемзу, как их кислые сыры. Вот у нас в горах!

Старик-кузнец вдруг понял, что молвил лишнее и прикрыл рот коричневой ладонью.

А для Константина Германика мгновенно все стало ясно. Сложилось вместе имя Дурас и упоминание о горах.

– Ты – дак! – изумленно вскричал трибун Галльского легиона, положив ладонь на рукоятку меча. – Конечно же, ты – из темной горной Дакии, полной колдунов и усмиренной только благодаря мужеству славного императора Траяна!

– Мои предки умерли при Сармагентузе, – глухо молвил старик.

– А мои предки взяли твою долбаную столицу приступом. И воинский подвиг их запечатлен на колонне Траяна в центре Вечного города, – сказал пренебрежительно в ответ кузнецу римский офицер. – Кстати, колонна та вылита из железа, лучшего в Ойкумене. И стоять будет веками!

Проклятый дак!

Проклятая их столица!

– Пошли отсюда, здесь падалью пахнет! – бросил Константин Германик Атаульфу и, не дожидаясь ответа, поспешил на свежий воздух.

– С меня – достаточно, – бесцеремонно заявил Германик уже за оградой мастерской. – Если у вас такая главная кузница, что говорить об остальных!

– Дурас совершенно прав, когда рассказал тебе о нашей нужде в доброкачественном металле, – возразил ромейскому посланнику гот. – А то, что вы, римляне, две сотни лет назад вырезали его народ, так это, извини, трибун, правда!

– Да?! – изумленно вскричал Константин Германик, останавливаясь. – А ведомо тебе, что причиной похода императора Траяна за Данубий стали кровавые набеги дакийцев на наши пограничные области? Тысячи убитых поселенцев и десятки тысяч римских граждан, обращенных в рабство. Подданные дакийского царя Децибала получили по заслугам. Кстати, боец, подскажи мне, кто в результате владеет землями, на которых обитали предки этого самого Дураса? Не готы ли?

– Мы, – усмехнулся Атаульф. – Это правда. Но только искусство добычи твердого железа утеряно, и шахты Дакии полны ржавой водой.

– Пошли на стены, – обреченно вздохнул Германик. – Проверим хоть прочность местного камня.

В этот же самый миг, словно по велению ушедшего, но вечно живого дакийского жреца Замолксиса, ученика Пифагора, озарение снизошло на седую голову кузнеца Дураса. Отбросив в сторону молот (неслыханное дело для кузнеца!), он притянул за ухо вшивого и грязного мальчишку-подмастерья.

– Ты видел это римское отродье?! Видел этого блестящего петуха с красным гребнем на шлеме?!

Мальчишка взвыл в привычном ожидании крепкого, тяжелого пинка. Однако вместо этого вдруг получил черствый хлебец и кусок брынзы.

– Жри! – приказал кузнец Дурас. – Жри, я еще дам.

Пока подмастерье испуганно глотал куски хлеба с брынзой, кузнец Дурас прошептал ему на ухо задание:

– Выйдешь за стены. Встретишь степняков. Тех, самых страшных, косооких, которых здешние готы боятся. Расскажешь о богатом римском караване, что пойдет по реке вверх, до самого Борисфена. Скажешь, что на больших лодках – оружие и вино.

Подмастерье, однако, оказался не глуп. Насытившись и поняв, что добавки не будет, мальчишка смело возразил:

– Твои степняки меня трахнут и съедят. Слова сказать не дадут.

Доводы внезапно прозревшего щенка показались дакийцу убедительными. Он глубоко задумался, уронив тяжелую голову на сомкнутые ладони.

– Стрелы! – вдруг нашелся мальчишка. – Вернее, не стрелы, а наконечники! Дай мне сотню наконечников с твоим клеймом!

Дурас, потомок дакийцев, так и не вернувшихся из засад на коварных римлян в высоких горах, где шумят темные ели; Дурас, потомок дакийцев, зарубленных на стене при штурме Сармагентузы, когда красные гребни на шлемах проклятых римлян застлали белый свет; Дурас, потомок дакийцев, утонувших в холодных водах Тираса, когда предательское бревно ускользало из рук, а римские наемники из федератов: эфиопские стрелки, армянские, критские лучники (будь они прокляты, и племя их проклято!) расстреливали беспомощных пловцов, как уток на болоте, – дакиец Дурас так ничего и не понял. Сообразил вшивый мальчишка, который бросился в угол кузницы, где хранились готовые наконечники стрел и копий.

– Хозяин, мне надо много, иначе гунны не поверят!

С трудом, коль грамотных в кузнице оказалось немного, отсчитали сотню наконечников для стрел. Выбирали с греческой литерой «?». Дурас, значит. Нашли два старых кожаных мешка из-под угля, сложили туда острое «железо», обмотав его предварительно паклей. Для верности сверху все забросали кусками породы. Мешки связали, перебросили подмастерью через плечо. Тот согнулся, сморщился и запричитал.

– А назад без пользы придешь, тут же в горне тебя и сожгу, – мрачно пообещал кузнец Дурас.

В это самое время трибун вместе с готским офицером бодро карабкались по узким ступенькам, ведущим к боевым валам крепости, на удивление широким, минимум в пять-семь шагов, что позволяло сразу нескольким защитникам разминуться в полном боевом снаряжении.

Под навесом стояли «скорпионы» и баллисты с интервалом, разумным для отражения атаки извне. Константин Германик с удовольствием отметил, что орудия хранятся так же грамотно, как и припасы арсенала. Отдельно, но недалеко от орудий, лежали длинные стрелы с закаленными наконечниками, тетивы хранились в просмоленных мешках. Аккуратно, в горку, были сложены каменные ядра для метания из баллист.