Точка невозврата

– А я был уверен, что фраза, про колокол, принадлежит Хемингуэю, —Ариш Тертл попытался разрядить внезапно возникшую напряжённость, – и всё же не может не радовать, что колокол пока звонит не по нам. Но, возвращаясь к нашим баранам, хочу отметить, что ваши, Антонио, подопечные из «Чохатлора» подготовлены несравненно лучше крестьян Мовли Хусейна и даже лучше солдат полковника Рауфа. Безусловно, они отчаянны, смелы и напористы, но зачастую им не хватает гибкости мышления. Порой складывается впечатление, что все они торопятся погибнуть, словно в мусульманском раю предвидится дефицит гурий.

– Точно подмечено, – согласился с ним Нери, – мне иногда кажется, что в голове у каждого из них сидит маленький мулла, управляющий их поведением. По части отваги и готовности к самопожертвованию равных им найдётся не так уж много, но именно это сочетание достоинств и недостатков привело к неоправданным потерям «аистов» Аббаса и Ариана в боях под Харой и Нангаламом.

– Ничего страшного, сэр Антонио, – съязвил Харклорд, – ваш новый любимчик, молодой миллионер из Саудовской Аравии, купит для «Чохатлора» новых наёмников, он, ведь, неплохо заработал на нашем нефтяном кризисе.

– Смею вас заверить, сэр, он уже с лихвой восполнил все потери и в придачу где-то прикупил десяток миномётов со всем необходимым к ним приданным, и скоро всё это хозяйство прибудет в Бадабер, – вполне дружелюбно ответил ему Нери, – скомплектуем из них пару секций. Кстати, все они будут находиться под его же началом, так что в самое ближайшее время Усаме предстоит засесть за изучение правил стрельбы и управления огнём артиллерии.

– Наконец-то наш бен Ладен станет реальной угрозой для аэродромов и пунктов постоянной дислокации русских, – криво усмехнулся Тертл, – сбылась мечта воинственного исламиста!

– Тоже мне, нашёл угрозу, – презрительно сморщился Антонио, – на прошлой неделе я присутствовал на совещании лидеров моджахедов, и там Хекматьяр клятвенно заверял, что только в его отрядах число воинов джихада уже превышает пятьдесят тысяч.

– Не скажу точных цифр по Хекматьяру и Гелани, а вот то, что у Юнуса Халеса в Кунаре, Лагмане и в районе Джелалабада поставлено под ружьё не менее двадцати тысяч, это точно, – поделился информацией Харклорд, – недаром его за глаза зовут «крёстным отцом» Нангархара.

– Кстати, он единственный из всех этих важных пуштунских бородачей, кто сам, с оружием в руках, воюет с Советами, – поддержал коллегу Нери.

– Халес, как полевой командир, достоин уважения. Но его патологическая склонность к садизму… Он, ведь, просто зверь. Наверняка, все наслышаны о практикуемых им казнях, – с отвращением в голосе сказал Тертл. – Вот французские врачи и медсёстры, которых мы только что проводили в бурлящий Афганистан, по-настоящему отважны. Страшно даже подумать, что с ними будет, если они угодят в лапы бабраковской контрразведки или царандоя. Да и для русских они диверсанты. Вот это и есть подлинное мужество и благородство.

– Это точно, – согласился с ним Харклорд, – а француженки, между прочим, просто куколки.

– Всё будет хорошо, – пытаясь успокоить коллег и самого себя, подытожил Антонио Нери, – с ними ушло две группы из подразделения Ариана. Они без проблем доставят их до места базирования госпиталя. Тура Бура совсем рядом, да и до Чёрных гор к утру доберутся. Шведов на прошлой неделе они благополучно довели до самого Пандшера. Что ж, пора ехать, а то время вечернего намаза застанет нас в пути, и мы будем иметь счастливую возможность в течении нескольких минут лицезреть торчащие к небу задницы наших сопровождающих.

– Да уж, зрелище, действительно, так себе… – согласился с ним Ариш Тертл.

–Аббас! – крикнул Нери в сторону сидящих под деревом вооружённых пуштунов. – Заводи! Возвращаемся в Бадабер!

Через минуту небольшой караван джипов, разрывая снопами света фар сгущающиеся сумерки, тронулся в сторону Пешавара.

Антонио стоял на крыльце своего дома и, задрав голову, смотрел на ночное небо, усыпанное яркими звёздами.

– Что, не хочется в пустой дом заходить? – услышал он голос Дэвида Уокера, раздавшийся из темноты сада соседнего особнячка. – У меня в холодильнике припрятана бутылочка самого настоящего «Gordon’s». И ледяной тоник там же. Предлагаю выпить перед сном по чарке джина. Надеюсь, что старинная колониальная забава поможет нам немного разнообразить этот не по весеннему душный вечер.

– Привет, дружище! Прекрасная идея! Не откажусь, – откликнулся американец, – сказочная ночь… Я бы с удовольствием посидел где-нибудь под открытым небом!

– На плоской крыше моего дома нас уже заждались кресла-качалки, проходи, поднимайся наверх и располагайся прямо под звёздами, – распахивая дверь, произнёс Уокер, – а я захвачу бутылки и через минуту присоединюсь к тебе.

Добрый джин, смешанный в правильных пропорциях с ледяным тоником, что может лучше утолить жажду жарким азиатским вечером?

– Как всё прошло? – поинтересовался Дэвид, разливая спиртное по бокалам.

– Как обычно – до обидного буднично, – ответил Нери, – хотя отправлять красивых женщин чёрту в зубы совсем неправильно.

– Храни их Бог… – Уокер на несколько секунд замолчал, – а у меня сегодня, между прочим, круглая дата. Ровно год, как я оказался в этих краях кричащих муэдзинов. Антонио, скажи честно, думаешь, всё это надолго?

– Думаю, да. Это всё началось ещё пару лет назад, в Иране. Джинн эпохи мусульманских завоеваний умудрился незаметно вылезти из закупоренного кувшина и загнать его обратно будет совсем не просто, – Нери стряхнул сигаретный пепел в хрустальную пепельницу, стоящую на столике, – радикальный исламизм – страшнее ядерной бомбы.

– Мне кажется, что ты излишне пессимистичен, – философски произнёс Дэвид, пуская табачные кольца, – как говорят у нас в Англии – не стоит пугаться раньше смерти!

– Сам по себе он, может быть, и не столь опасен, если бы мы с Советами, в четыре руки, так азартно не подыгрывали ему… – возразил ему Нери, откидываясь на спинку кресла.

– Неужели всё настолько серьёзно? – по-хозяйски разливая джин в опустевшие стаканы, поинтересовался у американца Уокер.

– Помнишь, старина Джимми после советского вторжения сделал заявление, смысл которого сводился к тому, что мы никому не позволим контролировать Персидский залив? – Антонио вопросительно поглядел на Дэвида. – Теперь это зовётся доктриной Картера. А нашамиссия здесь, между прочим, началась ещё за полгода до входа Советов в Афганистан.

– Знаю, – кивнул в ответ Уокер, – ваш Збигнев не зря считал операцию «Фарадей» отличной идеей, приманкой, чтобы заманить русских в афганскую ловушку.

– Бжезинский как-то сказал, что мы не подталкиваем Советский Союз к вмешательству, мы просто увеличиваем вероятность того, что он это сделает… – Нери с наслаждением отхлебнул из своего бокала и, вновь откинувшись на спинку кресла-качалки, неспешно продолжил свою мысль. – В тот день, когда Советы официально пересекли афганскую границу, у нас, наконец-то, появился шанс, втянуть их в свою полноценную вьетнамскую войну. Всё очень логично.

– В данный момент у свободного мира, как минимум, две угрозы: СССР и радикальный ислам. И нам было выгодно стравить их здесь, и теперь пусть они с наслаждением перегрызают друг другу глотки.

– Вот ты и ответил на свой первоначальный вопрос, – улыбнулся Антонио, – финансирование операции идёт полным ходом, религиозные фанатики слетаются сюда со всего мусульманского мира, как мухи. В «Чохатлоре» уже есть наёмники из тридцати четырёх стран.

– Советы, по всей видимости, завязнут здесь основательно, – задумчиво проговорил Уокер, – но, боюсь, потом нам с вами не пришлось самим, как говорят русские, расхлёбывать заваренную ими кашу!

– По-английски это, вроде бы, звучит – как заварил, так и пей?

– Совершенно верно… Ох, уж этот радикальный ислам, будь он неладен!

– Да он уже не радикальный, он уже воинствующий, – возразил ему Нери и тяжело вздохнул, – да и чёрт с ним! Всё бы ничего, только вот женщин не хватает… Какие симпатичные были француженки. Взяли и ушли в Афганистан. Пора бы уже и в Пешаваре открыть какой-нибудь европейский госпиталь.

– Дались тебе эти француженки! Ласковые пуштунки, вряд ли, им в чём-то уступят. На Востоке знают толк в любовных утехах, – хмыкнул Дэвид, – ты не смотри, что у них лицо чадрой прикрыто. Всё остальное, как и у всех женщин, вполне доступно. А уж индианки, скажу я тебе по большому секрету…

– Не береди душу, знаю я, о чём ты говоришь… – усмехнувшись, перебил его американец, – рановато мне ещё женскую любовь за деньги покупать. Спасибо за выпивку. Завтра тяжёлый день, пойду к себе, постараюсь выспаться. Чао!

– Бай-бай! – Уокер помахал ему в ответ рукой. – До завтра! А я ещё чуток полюбуюсь апрельским звездопадом…

Глава вторая

В апреле бригада вышла на операцию в мятежную провинцию Лагман, в район, граничащий с не менее мятежным Кунаром. Она короткими перекатами перемещалась на север по долине реки Алингар, которая, спускаясь с гор Нуристана, пересекала всю провинцию с севера на юг. Красивая, плодородная низина была густо заселена самым разнообразным населением: здесь встречались и разбойничьи племена пуштунов, и трудолюбивые таджики, и даже воинственные нуристанцы. От пологих берегов Алингара влево и вправо разбегались живописные распадки и каньоны, которые плавно поднимались к основным кряжам скалистых гор. В паре километров на восток от временного лагеря бригады располагался вход в широкое, изогнутое ущелье, образованное двумя отрогами, уходящими в сторону высоченного хребта. Оно заканчивалось, прилепившимся к неприступным скалам, населённым пунктом, со странно звучащим названием Вудаву. Здесь произошло первое серьёзное боестолкновение с духами в ходе этого выхода.

Согласно плану проведения операции, этим кишлаком должен был заниматься пехотный полчок дружественной, афганской армии, пришедший из Джелалабада. Ему была поставлена задача скрытно выдвинуться к Вудаву, двумя батальонами окружить населённый пункт, а третьим – произвести в кишлаке зачистку и, попутно, осуществить призыв в армию. Казалось, так тому бы и быть, но штабные стратеги не учли одного – воевать афганская армия совершенно не желала. Отважно сражались лишь те, кого к этому обязывали законы кровной мести, а остальной контингент, получив в руки оружие, при первой же возможности бесследно растворялся в родных для них горах. Воинская часть из города Джелалабада не была исключением, и через пару дней из оставшегося в полку личного состава удалось сформировать всего лишь один сводный батальон, тоже, разумеется, не горевший желанием проявлять чудеса доблести и отваги при взятии Вудаву. Но армейские стратеги нашли выход из этой неловкой ситуации, заменив афганские батальоны советскими, ведь всё гениальное просто. Комбриг, получив приказ из штаба армии об оказании помощи «братьям по оружию», плевался и чертыхался, но приказы не обсуждаются, они, как правило, выполняются…

Выдвигаться к кишлаку было решено на бронетехнике. Ближе к левому отрогу шла колонна третьего мотострелкового батальона на боевых машинах пехоты, вдоль правого отрога – колонна ДШБ, на боевых машинах десанта. Воины «братской» армии, ехавшие на броне, после блокирования батальонами Вудаву, должны были войти в кишлак и выполнить стоящую перед ними задачу.

С двухчасовым опозданием, кое-как усадив бравых афганских воинов на свою бронетехнику, батальоны втянулись в безымянное ущелье. Вслед за ними, на двух новеньких боевых разведывательных машинах и одном трофейном БМП по центру ущелья в направлении Вудаву выдвинулась и разведрота старшего лейтенанта Казачёнка с корректировщиком артиллерийского огня лейтенантом Кольченко и двумя его бойцами. Рота имела не совсем обычное для неё задание: не ввязываясь в бой, стать на время глазами, находящегося в базовом лагере, штаба бригады.

Неожиданно движение колонн застопорилось. Дорогу технике перегородила гигантская трещина, проходящая по всей ширине ущелья. Она, скорее всего, была следствием недавнего землетрясения, эпицентр которого находился как раз где-то в Лагмане. Её       ширина составляла от трёх до пяти метров, а глубина – от полутора до двух, такой вот, созданный природой, естественный противотанковый эскарп. За этой расщелиной ущелье сворачивало влево. Подразделения, покинув броню, продолжили выдвижение в пешем порядке по склонам хребтов, окружавшим Вудаву. Им предстояло пройти километра три.

Сам кишлак не попадал в зону огня артиллерийских батарей, занявших огневые позиции в районе временного лагеря; от снарядов его защищал нависший над ним высоченный горный отрог, и Максим на время превратился из активного участника событий в пассивного созерцателя. Температура воздуха ещё с утра зашкалила за пятьдесят, а, следовательно, про вертолёты можно было забыть. По центру повернувшего налево ущелья возвышалась весьма странная гора. Она была сложена из гигантских округлых валунов размером с хороший сельский дом. Внутри этой горы, среди образующих её камней, имелись многочисленные пустые пространства, замысловатые ходы и лазы. Со стороны это коническое сооружение напоминало сюрреалистичный громадный муравейник, достойный кисти Сальвадора Дали.

От расщелины до «муравейника», было метров шестьдесят, и Казачёнок решил устроить на нём свой наблюдательный пункт. Покинув бронемашины, раскалённые полуденным зноем, как сковороды чертей в аду, разведчики рассредоточились между валунами по всему этому каменному конусу. С высоты были видны выдвигающиеся батальоны, да и сам кишлак был, как на ладони. Вокруг царило спокойствие. Ни единого выстрела. Тишь, гладь и Божья благодать, но в песне жаворонка, зависшего в выгоревшей синеве неба, изредка проскальзывали тревожные нотки. С этого момента и начало срабатывать волчье чутьё командира разведывательной роты.

– Не нравится мне эта тишина, – Казачёнок направил бинокль на лежащий перед ними населённый пункт, – Макс, глянь-ка, на кишлак.

– По мне, кишлак, как кишлак, я его уже минут пять рассматриваю. Тихо и пусто, ни одного человека. Вряд ли «зелёные» там кого-нибудь найдут, – пожал плечами лейтенант.

– В кишлак нас не пустят. Будет счастьем благополучно унести отсюда ноги. Надо срочно остановить выдвижение батальонов… – озабочено пробормотал себе под нос Виктор, – Антонов! Связь с комбригом! Немедленно!

– Вить, да в чём дело? Что ты там такого увидел? – Максим недоуменно уставился на ротного.